На лице хана мелькнуло какое – то непонятное выражение , но он, только еле слышно промолвил

– Иншалла!! – сделав знак Дахиру, что хочет остаться один.

Солнце уже перевалило за половину весеннего дня, накаляя степной простор, играя лучами на каменных осыпях. Казалось , что сама природа говорит людям, птицам , зверям – Живите и дайте жизни другим! Пусть род твари любой продолжается. Однако, вряд ли кого – то, среди аталыкских воинов, или тех , кто стал их добычей, сейчас могли отвлечь такие мысли. По приказу Тобчи – хана, пленные были согнаны в круг под копьями стражников. В самом центре импровизированной "кожи казней" выражаясь по – арабски, стоял пленный хан, которому сейчас суждено было принять лютую смерть. Абдул – Тарик, так звали приговоренного, был невысок ростом, отменно сложен. Он не глядел на Дахира, командовавшего воинами, уже расстилавшими сырую воловью шкуру, не глядел на воинов и пленных, не обращал никакого внимания, на Тобчи – хана, сидевшего на коне чуть поодаль. Приговоренный, жадно , окидывал взглядом степь, курганы, темнеющие вдали скальные уступы. Казалось, что ему все безразлично, если бы не предательские капельки пота, скатывающиеся у него , по седеющим вискам.

Это было единственным признаком того, что ужас начинает проникать в его душу . Когда воины аталыкского владыки, подошли к нему для того чтобы приступить к ритуалу казни, Абдул – Тарик, наконец- то, оторвался от созерцания красот природы , и сильным звучным голосом, произнес, устремив на Тобчи- хана, немигающий взгляд

–Слово смертника! Я хочу сказать слово смертника!

Все взоры устремились на Тобчи- хана.

Тот кивнул головой, разрешая обреченному говорить. Абдул – Тарик, окинул взором своих соплеменников, глядевших на него, кто с ужасом, кто тихим восхищением и тоской, и произнес – Пусть горы и степи слышат слова мои! Скоро предстану я перед Аллахом, перед высшим судьей! Слушайте меня вы, люди моего племени, племени чигиль, рода Кунгчу! Я умираю честно, с недрогнувшим сердцем, как воин! Умираю, так же, как и жил, как сражался!! И месть свою, я завещаю вам степи и горы, тем из рода моего, кто не растерял мужества. Пусть кара, как на небе и на земле, обрушится на голову Тобчи – хана и его потомства, на головы палачей!! И пусть свершится возмездие! Я сказал все! А сейчас дайте мне воззвать к Аллаху!!

..По приказу Дахира, связанного хана, обернули в шкуру, прорезали в отверстия для глаз и рта. Бесформенный куль привязали к огромному степному карагачу. Заскрипели колеса телег, мягко стукнули копыта тысяч коней, хлопнули бичи стражей, подгонявших рабов. Обреченный на страшную казнь, человек, глядел , вслед уходящим, через прорезанные в шкуре вола, отверстия.

Глава 2

Цена свободы.

Аталык показался на горизонте, через две луны. На массивном каменном уступе, завиднелись массивные башни, верхушка минарета, крепостные стены. Среди воинов понеслось оживление

–Наконец-то!

–Вот и дом!

–Слава великому эмиру! Добыча славная!

–И отдохнем сейчас! Тридцать лун , с седла не слезали.

Тоскливо переглянулись и о чем то тихо заговорили пленные, которым не было смысла радоваться, тому, что именно, сейчас завершается их прежняя жизнь и начинается жуткая дорога в рабство . Дахир ехавший рядом с вереницей пленных, на высоком рыжем коне, сделал вид, что его ничуть не заботит общее оживление, хотя по его душе просквозил ледяной ветер тревоги. Сейчас должна была решиться его судьба.

Все зависело от милости Тобчи-Хана.

В ночь после казни Абдул-Тарика, когда стали на ночевку и разожгли костры, владыка Аталыка, приказал позвать Дахира в свою палатку. Когда тот вошел, то увидел, что владыка сидит на своем ложе, сотканном из верблюжьей шерсти, перед кувшином, издающим аромат арака.

Увидев Дахира, хан отрывисто бросил

–Проходи и садись.. ты сегодня мой собеседник, Дахир.

Когда Дахир осторожно присел напротив хана, тот налил две чаши с тяжелым степным напитком

–Пей, Дахир! Аллах, не видит, гневаться не будет!

Дахир сделал пару глотков и отставил сосуд в сторону. Тобчи-хан одним духом опрокинул в горло крепчайшее зелье и вдруг бросил

–Ты знаешь кого ты казнил сегодня, Дахир?

Ты знаешь кого , ты предал страшной казни, ты- беглый раб, убийца-отравитель?

Отвечай!

Дахир прижал руку к руди

–Великий хан, я казнил, по приказу твоему мятежника, Абдул-Тарик-хана!

Я, согласно слову твоему, обменял жизнь на жизнь!

Лицо хана скривила усмешка, сходня с судорогой

–Ты казнил человека, который почти тридцать лет , был моим побратимом!

Вместе с ним, мы росли. Видишь этот шрамик у меня на щеке?

Это мы с ним состязались , играя в улакчи. Вместе мы ходили в походы, делили добычу и наложниц. И я поклялся, что не пролью крови его! Вот по этому.. Мысли хана начали путаться , и он заговорил отрывисто и бессвязно – Он умер без пролития крови.. Проклятие его.. предсмертное.. Он , из побратима, стал злейшим врагом.. Он стал злейшим мятежником.. Он грабил и крушил.. в моих владениях.. Он хотел власти. Запомни , Дахир.. теперь нет обратной дороги…Ладно, ступай.. В Аталыке.. мы будем говорить.

Дахир поднялся и низко кланяясь, начал пятится к выходу. Хан , не обращая на него внимания, сидел спиной, бормоча что – то себе под нос.

..Ворота Аталыка, сложенные из скального дуба, дерева каменной крепости, были открыты. Конница устремилась внутрь города, под громкое пение торжествующих труб и рокот барабанов.

Город ликовал. Толпы людей деловито оглядывали вереницы пленных, телеги с добычей

Со всех сторон неслось

–Велик наш хан!

–Да славится имя Тобчи-Хана!

–Славная добыча! Надо будет купить себе пару наложниц!

Люди, которым суждено было надеть рабские колодки, шли, словно по раскаленным углям, под взглядами аталыкцев, глядевших на них, уже как на свою собственность.

Самое горькое заключалось в том, что будь чуть милостивее судьба, они с таким же выражением, оценивали бы жителей Аталыка, попавших в плен.

Нет мира, на границе великих степей и вечных снегов! Нет здесь мира и не будет!

Вот и крепость города, арк, сложенная из вечного камня, обмазанная глиной, мощная стена, толщиной в 8 локтей.

Во дворце, отмахнувшись от приветствий, и отдав распоряжения командирам сотен и тысяч , Тобчи- хан, устало бросил кланяющимся слугам

–Воду, для омовения и трапезу!

Затем обернулся к безмолвному , словно изваяние, Дахиру

– Сперва – омовение и намаз. В трапезной тебя покормят. Затем проводят в мои покои.

И пошел по переходам дворца, развалистой походкой степняка.

..Дахир, одетый по приказу хана , в новый халат и обутый в тисненные узорами ичиги, на миг остановился перед дверью, ведущей в покои аталыкского правителя и невольно задержал дыхание. При всей холодности и рассудочности своей натуры, так несвойственной молодости, он понимал, что сейчас решается его судьба. Два гуляма – тюрка у входа, стоявшие с обнаженными клинками, отточенными до зеркальности, глядели на него совершенно равнодушно, будто он был статуей или предметом мебели.

Однако каждому было ясно, что это равнодушие обманчиво, словно зимняя ночь в степи, когда оттепель сменяется внезапно лютым морозом.

Один знак хана, и не угодивший владыке, отправится либо в пыточный подвал, либо на встречу с райскими гуриями. Внезапно возникший, словно сотканный из воздуха, начальник гулямов, угрюмый сотник , со шрамом от сабли, через все лицо, сделал стражам знак, и они опустили вниз клинки, давая Дахиру проход в покои повелителя. Тобчи – хан сидел за низеньким столиком, лицом к вошедшему и что-то писал на пергаменте пером – каламом, держа немного неловко, это творение писцов и поэтов, в огромной руке, более привыкшей к сабле и копью. Он поднял голову, и отложив написанное в сторону, милостиво кивнул Дахиру