— Почему?

— Как почему? Это опасно!

— За что вы их так ненавидите? — спросил я.

— А за что они ненавидят нас?! — Дама возмущенно взмахнула руками. И сменила гнев на стандартную улыбку: — Впрочем, вы европеец, мистер Бари…

— Пожалуй, вас я не пойму…

Я почувствовал какую-то усталость, точнее, бремя неожиданной ответственности за эту агрессивно настроенную прабабушку, ее беззаботного правнука, за серенький денек, в котором порхали игрушечные самолеты. Мы расстались с собеседницей дружески, но чувство усталости долго не проходило.

Да еще этот шар с двумя безумцами!..

— Нет сведений? — спрашивал я время от времени по телефону Нэша.

— «Океан молчит» — это наш последний заголовок, — отвечал невозмутимый Нэш. — Кстати, мистер Бари, о вас специальная полоса. Как вы смотрите на шапку: «Жители Джона надеются на Джона»? А?

— Не валяйте дурака, Нэш! — сказал я.

— Но люди действительно верят в вас больше, чем в полицию…

— Заткнитесь, Нэш! — оборвал я, представляя вытянутые физиономии полицейских и хихикающего Боби.

Ирландца не так-то легко было укротить.

— Моя газета выражает мнение читателей…

Я бросил трубку. Этот редактор — великовозрастный младенец! И зачем я ввязался в историю? Что я — господь бог, чтобы спасти целый небоскреб? В конце концов, я просто приезжий, корреспондент лондонской конторы, у меня в Нью-Йорке куча разных дел!..

Принялся лихорадочно собирать чемодан, не обращая внимания на трезвонящий аппарат. Наконец схватил прыгавшую трубку, рявкнул:

— Бари у аппарата! Побыстрее, я уезжаю!

— Отец, это я! — голос Эдди вернул меня в действительность. — Ты уезжаешь? Значит, это шутка?

Я сел в кресло, вытер рукой лоб.

— Да нет, Эдди. Все правда. Я на месте, в небоскребе. Просто мне надоели дурацкие розыгрыши…

— А я в Голливуде, рядом с тобой! — В голосе Эдди слышалось ликование. — Пока тренируюсь. Я стартую, как только окончится ваша история с террористами.

И он был уверен, что эта история кончится благополучно! Один желает хорошей погоды, другой предлагает полмиллиона, третий стартует на следующий день! Они все сошли с ума, начиная с ненормальных террористов!.. А кто будет их ловить? Я, что ли?

И поймал себя на том, что сам поддался всеобщему психозу, брякнул в трубку Эдди:

— Ты не торопись. Когда все кончится, я приеду на твое выступление.

— Правда? (Я видел, как он смеется.) Ради тебя я выдам королевский трюк! Хорошо бы, и мать посмотрела… Не знаешь, где она?

Я вздохнул:

— Как всегда, путешествует. Что ей передать, если позвонит?

— Чтоб не волновалась… Эдди взялся за дело!

Я не волнуюсь, хотя виски ломит от боли. Захотелось, очень захотелось увидеть Марию. Может, разыскать ее? Рассказать о звонке сына? Нет, нельзя! Чего доброго, примчится. А ей здесь не надо быть. Мы делаем свое мужское дело.

Восемь с лишним вечера, шеф ждет.

Ресторан «Джони» представлял чашу, заполненную ярусами красных столиков, утыканную черными семечками. Словно арбуз семечками, ресторан был переполнен жителями Большого Джона. Метр привел меня к нужному столу. Боби кивнул и скучным взглядом скользнул по рядам. Он был в вечернем сером костюме со слегка приподнятыми плечиками пиджака.

— Боби, вы уже взлетаете? — пошутил я.

Он равнодушно взглянул на мою рабочую робу.

— Куда там, даже не отлучишься домой. — Боби, как обычно, ворчал. — Будем обедать, Бари? Я проголодался, старина.

Подали на стол. Соседи с любопытством поглядывали на нас. Разговора, судя по удаленности стола, они не должны слышать.

— Что нового, шеф?

— Так, ничего, мелочи быта… Работаем… — Боби осклабился. — Пока сущая ерунда… По предварительным данным, они находятся снаружи и внутри!.. — пропел он в паузе гремящего оркестра.

Я кивнул.

Предчувствие не обмануло меня.

Так я и знал! Сейчас они видят меня и шефа, а мы их — нет.

— Между прочим, — продолжал Боби, аппетитно обгладывая косточку, — полмиллиона за такой репортаж — слишком мизерная цена… Вы извините, Бари, но это мое мнение.

— А какое вам, собственно, дело до моего гонорара?

— Никакого, он ваш! — Боби бросил кость в тарелку. — Я бы дал вам дна… а то и три миллиона… Если бы имел…

— Займите у террористов! — съязвил я.

— Если бы они предъявили более конкретные условия… Ну, например, освободить кого-то из заключения… Какую-нибудь тройку, семерку или десятку якобы незаконно осужденных цветных или убийц, я бы точно знал, у кого просить взаймы.

— И хорошо, что они не дают повода, — сказал я. — У всех в зубах навязли эти «тройки» жертв полиции.

— В какой-то степени вы правы. — Шеф посмотрел на меня в упор, жесткий взгляд его скользнул по лицу и сразу рассеялся. — Есть и жертвы случая. Это неизбежно. В конце концов, пятерка или тройка — это лишь символ определенного конфликта.

— А если они хотят освободить всех? — шутливо предположил я вслух.

Боби застыл в кресле, глаза его целились в мою переносицу.

— Скажите на милость, Бари, почему полиции не приходят на ум простые обобщения? — Он подумал и ответил: — Потому, что каждый начинает с рядового, карабкается по служебной лестнице и не видит ничего выше очередной ступени… И все же вы фантазер, Джон.

— Почему?

— На всех не хватит денег.

Я рассмеялся: вот это чисто американский ответ — с финансовым обоснованием.

— Значит, они снаружи и внутри… — повторил я, оглядываясь. — Забавно… Да, в мире слишком много игрушек!

— Каких игрушек? — насторожился шеф.

Я рассказал Боби о своем разговоре с прабабушкой, и он чуть не вскочил с места.

— Черт побери, она, как всякая американка, глядит в корень: раз «Адская кнопка», где-то есть сама кнопка! — Он шептал мне на ухо: — Вы поняли, Бари, ход мыслей этой старухи? Для взрыва годится любая кнопка, даже от игрушечного самолета. Она может быть нажата в любой точке города… Остается узнать, где спрятана игрушка, которая взорвет Большой Джон?

— Где-нибудь рядом…

— Поверьте мне, Бари, мы обшариваем небоскреб этаж за этажом. Макс даже обследует камеры хранения, но это дело бесполезное. — Боби, переждав самое шумное место оркестровой пьесы, продолжил: — Я чувствую, Бари, что возьму эту шайку… Но у них может оказаться запасной игрок со своей кнопкой…

— Что же делать, Боби?

— Время есть. Я пока размышляю вслух… Кстати, не знаете, что это за тип?

Я проследил взгляд Боби и увидел Файдома Гешта — одного за столиком. В черном фраке и манишке он выглядел важной нахохлившейся птицей. Его обслуживали два официанта.

Я назвал Гешта.

— Ах да, мультимиллионер. — Боби тихонько качал головой. — Он не значится в списке жильцов. Как он сюда проник?

Боби дал знак официанту, тот возник у стола. Через минуту он принес минеральную воду, шепнул несколько слов шефу.

Боби поморщился, ответил что-то резкое. Человек ушел.

— Не в моей власти. — Боби шутливо развел руками. — Мистер Гешт прилетел специально из Лос-Анджелеса пообедать в Большом Джоне, его ангажировал к столу сам губернатор.

— Понятно, — кивнул я, — слетается воронье.

Я вспомнил рождественский бал Файди на тысячу гостей, мою неожиданную встречу с женой, полет Эдди и истерику Марии. Файди извлекал удовольствие из человеческих трагедий — больших и малых. Он был или садистом, или сумасшедшим — неважно кем, но умело продлевал себе жизнь. Я вспомнил подробность, которой до сих пор не придавал значения (мало ли что бывает в жизни!): лет двадцать назад единственная дочь Гешта выбросилась из окна… Рабочие нефтепромыслов проклинали скрягу Файди, когда он лишал их мыла, воды и бумажных полотенец, миллионы безработных славили всуе имя его, что-то кричала летящая на мостовую молодая женщина, а он, оказывается, не только приумножал капитал — внутренне расцветал от чужих отрицательных эмоций и благополучно дожил до восьмидесяти лет. Прекрасно себя чувствует, обедает с аппетитом в самом опасном месте Америки, поглядывая на всех свысока, поворачивая, как гриф, хищную голову в стоячем воротничке.