Я бы, наверное, отдал все на свете за простое, морозное, снежное Рождество моего детства.

Дэн Симмонс

Что Кёрстен нашла в снегу

Алое на белом…

Как когда-то королева залюбовалась белоснежным пейзажем, обрамленным тяжелой створкой эбенового дерева, так и он сейчас не мог оторвать взгляд от пылающей кисти рябины. Ярко-алые ягоды сочно поблескивали в искрящемся снежном сахаре, и даже издалека можно было почувствовать их терпко-сладкий вкус.

Однако же, подойдя поближе, Эйнар заметил еще кое-что: забытую кем-то рукавичку. Осторожно перевернув находку, он разглядел вышитую шерстью белку с неправдоподобно длинным хвостом. Влажно поблескивал темный глаз-пуговка, а кисточки на ушах совсем разлохматились. Чуть ниже разлапистые снежинки плясали вперемешку с миниатюрными елочками и ромбами в косую полоску, переходя в добротную рыхлую резинку в три пальца толщиной. Сбоку, где оборвалась тесемка, грустно торчал обрывок пряжи, словно поводок у сбежавшего щенка.

Судя по всему, надели варежку только сегодня: уж очень яркими были краски, алые узоры на белоснежной шерсти. И потеряли ее совсем недавно, а перед этим хорошенько повозились в пушистом свежевыпавшем снегу.

– Где же твоя хозяйка, а? – бережно стряхнув рукавичку, Эйнар сунул находку за пазуху. Сорока, до сих пор ревниво наблюдавшая за ним с ближайшего дерева, разочарованно завозилась: она уже давно заприметила яркую вещичку для своего гнезда. И тут возьми, и объявись незнакомец, будто из-под земли вырос. А какая вышла бы знатная шерстяная подстилка, как раз для наступающей зимы!

Спугнув нахального воробья, сорока спустилась на ветку пониже, где ягод было особенно много. Коралловые бусины так и сыпались под ударами крепкого клюва.

– А я вот всегда больше любил калину, – признался Эйнар, но птица, конечно же, не стала его слушать. Очень скоро она насытилась и перелетела на забор, а оттуда – на покосившуюся черепицу. Судя по зияющим в крыше прорехам, в доме давно уже никто не жил. Стены заметно помрачнели, как это бывает с брошенным жильем, ставни были заколочены крест-накрест, но в палисаднике, несмотря на конец осени, по-прежнему росли цветы. Подернутые инеем колокольцы наперстянки нисколько не поблекли; припорошенные снегом астры и львиный зев напоминали несущих дозор часовых: такие не дрогнут даже перед грядущими заморозками, пока зима не укроет все и вся ледяным покрывалом. Присмотревшись, Эйнар заметил в стороне крохотный кустик земляники. Каким-то чудом на том уцелела пара ягодок, бережно укрытых подернутыми осенним багрянцем листьями. Они и под толщей снега не растеряют свой аромат и терпкий вкус лета.

– Помню эти наличники. Скрипки и клематисы – это точно был дом Юле-музыканта, – мужчина задумчиво провел рукой по извилистой лозе, уложенной в музыкальный плетень, где поперечные жерди были вбиты строго по октавам, а подмазанные облупившейся краской узелки выстраивались в веселый гимн. – Неугомонный мальчишка, но как играл…

Сорока одобрительно застрекотала и захлопала крыльями. Говорят, они долго живут, гораздо дольше остальных птиц. Но даже так вряд ли она помнила задорную скрипку, что заставляла всех отплясывать на деревенских празднествах. Вот деревья – те наверняка еще не забыли заботливые руки, что одинаково хорошо умели держать не только смычок, но и лопату. Сейчас молоденькие яблони разрослись, и их кроны почти достигали резного петушка на флюгере.

А над головой раскинулось небо: уже по-зимнему холодное, стального цвета, но кое-где еще радовавшее глаз яркими всполохами лазури. Рваные тучи в нерешительности толпились по краям, как разбредшиеся овцы в ожидании пастуха, и солнце, воспользовавшись заминкой, дарило земле оставшиеся с лета крупицы тепла.

Холод идет – вот и со стороны бухты потянуло соленым ветром, и Эйнар поплотнее закутался в шарф. Он так торопился, что забыл перчатки. И ботинки пора бы уже надевать покрепче, из дубленой коровьей кожи, а не щеголять по снегу в легких туфлях.

Куда он, собственно, шел? Уж точно не за рябиной забрел на самую околицу. Прищурившись, мужчина попытался разглядеть сквозь туманную вуаль знакомые очертания. Если идти от дома Юле на север, скоро окажешься на опушке леса, а если на юг – то впереди лежал весь Роннебю, с нависшими над домами громадами заснеженных гор. Но отчего-то сейчас ему казалось, что покрытые лесом вершины заметно отдалились и стали вроде бы даже немного ниже ростом, зато серые и кирпичные домики усыпали весь склон, будто рассыпанные бусы.

– Ты потерялся?

Обернувшись, он поначалу увидел лишь огромный ярко-красный помпон, размером с большое яблоко. Закутанная в шаль девчушка едва-едва доставала ему до пояса; две тоненькие косички упрямо торчали из-под завязок белесыми хвостиками, на одной щурил глаза ярко-рыжий кот, а на другой хлопал крыльями чудо-филин из кусочков фиолетового драпа. Пальто, того же цвета, что и припорошенные снегом ягоды, пестрело по подолу вышитыми ромбами и снежинками – точно такие же украшали найденную им недавно рукавичку.

Эйнар даже зажмурился: настолько пестрым казался ее наряд, а в распахнутых глазах плескалось яркое летнее небо.

– Ау! – нетерпеливо окликнула его девочка. Голос у нее был звонким, а озябшие пальцы и кончик носа по цвету мало отличались от одиноко болтавшейся на веревочке варежки. Вышитая крупными ровными стежками белка с крохотным бельчонком весело вышагивали на задних лапках и тащили орех, больше похожий на желтый вытянутый арбуз.

Что ж, вот и нашлась пропажа.

– Твоя? – рукавичка успела отогреться, как котенок за пазухой. Веснушчатое лицо девочки расплылось в широчайшей улыбке, над которой в последнее время явно постаралась зубная фея.

– Я уж думала, потеряла, – выдохнула она, стряхивая с пальцев пушистый снег, не желающий становиться снежком. – Я Кёрстен. А ты кто?

Эйнар послушно пожал протянутую ладошку. Ох, ну и холодные же у нее были пальцы, прямо как у Ледяной Девы. Подбитые мехом теплые сапожки щеголяли такими же помпончиками цвета яблока в карамели, что и на концах шапки.

– Эйнар, – надо же, а собственное имя он еще не забыл, и оно разлилось в груди приятным теплом.

– Что ты тут делаешь, Эйнар?

– Да вот, шел, шел. И заблудился. Кажется, и сам забыл, куда шел, – добродушно улыбнулся он, и заметил, как девчушка во все глаза уставилась на серебряную стрекозу у него на галстуке. – Нравится? Не настоящая, не бойся.

– Кто их боится? – возмутилась Кёрстен, приноравливаясь к его шагу. – Я летом поймала штук двадцать и одну большую, с синими крапинками. Улле мне страшно завидовал и предлагал обменять на жабу.

– Ну, а ты?

– А вот лягушек я страшно боюсь, – шмыгнула она носом и указала рукавичкой на видневшиеся впереди деревья. – Если так идти и считать до ста, в конце концов выйдешь к замку.

– Замок? – Эйнар прищурился. – У замка должны быть высокие башни, а я их что-то не вижу.

– Это не совсем обычный замок, – терпеливо принялась объяснять Кёрстен. – В нем два этажа, погреб и десять комнат. В гостиной стоит янтарное зеркало – все говорят, что в нем живет призрак, но я не верю. Хельга каждое утро его протирает и еще ни разу никого не видела. Хельга – это моя сестра, она там за хозяйку. Но вообще-то в замке живет старая фру Росен. Обычно она разрешает мне приносить ей печенье и даже дает посмотреть книги с картинками. Но сегодня мне туда нельзя, только в пятницу – а до нее еще целых два дня!

– Понятно, – протянул он, продолжая идти, сам не зная, куда. Девчушка увязалась следом – дети, они такие. Наверняка дома ее учили не разговаривать с незнакомцами. Счастье, что здесь, в Роннебю, не было чужих. И если какому-то путнику доводилось оказаться в этом городке, примостившемся на берегу бухты, от любого встречного можно было рассчитывать на помощь и поддержку.

Кёрстен шла молча и пыталась вспомнить, что же означает имя незнакомца. Дома у мамы был большой толстый справочник, в котором были собраны все имена на свете. Кёрстен частенько в него заглядывала, чтобы выбрать имя кукле, но до буквы «Э» в самом конце так и не добралась. Исподтишка девочка рассматривала расшитые серебристыми узорами лацканы пальто, того самого серо-синего цвета, который казался ей невообразимо скучным, зато мама и Хельга считали очень дорогим. У броши-стрекозы оказался отломан усик – точь-в-точь такая же, с бирюзовыми крылышками, хранилась у бабушки в шкатулке.