Танкилевич застонал и, словно из последних сил, вцепился в диван, попробовал приподняться. Светлана замахала руками — то ли хотела уложить его обратно, то ли помочь сесть. Танкилевич упорно отбивался, пока ему не удалось сесть. Чтобы не упасть, он оперся на подлокотник. У него накипело — ему не терпелось высказаться.

— Мы все поняли, — сказал Танкилевич. — Ты щит Давида, ты защищаешь Израиль от моего тлетворного влияния.

— Я совсем не то имел в виду, Володя.

— Ты имел в виду, что я не человек, а червь. И что большинство людей, населяющих эту землю, тоже черви. Но как один из таких червей я вот что тебе скажу: повторись все снова, я поступил бы точно так же. Не пойди я на сотрудничество с КГБ, моего брата бы убили. А ты, несмотря на все перенесенные из-за меня беды, выжил и преуспел. А теперь скажи, смог бы человек, скажем, ты, поступить тогда иначе?

Котлер посмотрел Танкилевичу прямо в глаза.

— Разве я не ответил уже на этот вопрос? — сказал он. — Я бы так, как ты, поступить не смог. Я был готов умереть, готов расстаться с женой, оставить родителей стариться без меня — но только не предать никого из моих собратьев.

Котлер глянул на Лиору — та взирала на происходящее безмолвно и отстраненно. Отстранилась она и от него, Котлер это ощущал. Ты взвешен на весах и найден легким^[17]. Никогда раньше ничего такого не бывало.

Он обратился к Танкилевичу и сказал как можно мягче:

— Вот что я тебе скажу, Володя. И скажу безо всякой злобы. В Израиле тебе делать нечего. Там тысячи таких, как ты. Тысячи старых генералов разрабатывают планы очередной войны с арабами на скамейках в парках. Еще один такой нам без надобности. Зачем ехать туда, где ты не нужен? Может, лучше задаться вопросом: а где я нужен? Где могу пригодиться моему народу? И найти для себя такое место. Найти такое место — и впервые в жизни сделать выбор по своей воле.

— Я последний еврей в Крыму, здесь мне и помереть.

— Что ж, достойный конец.

— Если он такой достойный, почему ты сам его не выберешь?

— Потому что я нужен в другом месте, Володя. Вот только надолго ли, не знаю. Может, я еще к тебе здесь присоединюсь. И мы вместе будем последними евреями в Крыму, а может, бог его знает, нас ждут новая высылка и новое возвращение.

Котлер посмотрел на часы и перевел взгляд на окно. От неотложки ни слуху ни духу.

— Нам пора укладывать вещи, — сказал Котлер. — Пора ехать.

Он направился в их комнату и оглянулся на Лиору. Она шла за ним, но лицо ее оставалось холодным и непроницаемым.

Котлер сделал еще несколько шагов, но вдруг кое-что вспомнил. И обернулся к Танкилевичу — тот теперь лежал на спине, с открытыми глазами, а Светлана не сводила с него взгляда — ее не оставляла тревога.

— Володя, — позвал Котлер.

Танкилевич повернул к нему голову.

— Той ночью, перед тем как твое письмо появилось в «Известиях», ты перебил все тарелки в доме. Помнишь?

Он ждал от Танкилевича ответа или хоть какого-нибудь отклика.

— Помнишь? — повторил Котлер.

— Я помню все, — с расстановкой сказал Танкилевич.

— Никогда не мог понять. Что это было? Зачем было бить тарелки? А потом сидеть на кухне и склеивать их?

— Что это было? — переспросил Танкилевич. — Все просто. Мне нужно было чем-то занять руки. Иначе бы я тебя убил. Это был способ уберечь нас обоих.

Восхождение

Пятнадцать

Снова, как и накануне, Котлер и Лиора катили чемоданы по набережной, прокладывая путь между загорелыми отпускниками. Еще не было девяти, а люди уже потянулись на пляжи. Нет на свете другого народа, который относился бы к отдыху так же основательно, как русские. Никто не принимает солнечные ванны и водные процедуры с большими самоотдачей и усердием. Натуральные препараты, комплексные процедуры, народные средства, минеральная терапия — и доктора, профессора, эксперты всех мастей, которые их рекламируют. Русскую душу питают два противоборствующих источника, мистицизм и наука, — таково последствие неудавшегося советского проекта. Отсталость рука об руку с желанием быть впереди планеты всей. И это еще из самых безобидных последствий. Отец был тоже этому подвержен. Едва светало, он отправлялся на прогулку вдоль берега, энергично махал и вращал руками. К семи — опытный стратег — занимал место на пляже. Вскоре к нему присоединялись Котлер с матерью. Весь день был подчинен оздоровительному регламенту — прогулки чередовались с купаниями: нельзя же просто лежать без дела. На солнце в организме вырабатываются витамины. Ходьба в быстром темпе разгоняет кровь. Плавание в соленой воде благотворно воздействует на кожу. А как полезен этот воздух для органов дыхания! Не говоря о чаях и настойках на душистых диких травах! А с каким удовольствием отец произносил: «Питательные вещества»!

Котлер и Лиора протолкались сквозь толпу отдыхающих к интернет-кафе. На ярком летнем солнце, подумалось Котлеру, мы из-за чемоданов и безрадостных лиц — ни дать ни взять последние евреи, отставшие от своих. Хотя, если быть точным, этой горькой чести будет удостоен Танкилевич. Причудница-судьба уготовила ему жребий — стать последним звеном в длинной цепочке крымских евреев. Цепочка эта тянулась на тысячу лет в глубь веков — к хазарам, последним, если верить легендам, еврейским воинам и императорам. Хазарам, крымчакам, караимам. А в прошлом веке еще и обреченным насельникам земледельческих колоний и идишским поэтам, которые узрели в Крыму родную землю, новый Иерусалим, замену старому. Сейчас эта история близилась к концу, обычному для всех еврейских историй: с чемоданами на выход.

Кроме них, в интернет-кафе было всего две посетительницы. Две молодые женщины сидели в противоположных концах зала и что-то неторопливо печатали. С полдесятка компьютеров были свободны. Шумных мальчишек, играющих в войнушку, не наблюдалось. Наверное, они еще спали. А может, темная комната с мерцающими экранами не выдержала соперничества с соблазнами летнего утра. Если так, то, значит, мир еще не безнадежен.

Как и в прошлый раз, они заняли соседние компьютеры. Задвинули чемоданы за кресла и стали подыскивать варианты на обратный путь. И почти сразу нашли. Рейс в полночь, Киев — Тель-Авив. Рейс в восемь вечера, Симферополь — Киев. На оба рейса имелись места. Их можно было купить через интернет всего за несколько минут. Котлер потянулся за бумажником и кредиткой, но Лиора его остановила.

— Это та же самая авиакомпания, — сказала Лиора. — Я им позвоню, узнаю, во сколько встанет поменять билеты.

— Благоразумница ты моя, — сказал Барух.

— Не вижу смысла снова выбрасывать твои деньги на ветер.

— Снова? Ты имеешь в виду деньги, которые я дал Танкилевичу?

— Я имею в виду всю нашу поездку, Барух. Это была ошибка.

В ее словах слышалась стоическая отстраненность, отголосок того, что огорчило ее в доме Танкилевича.

— Это я виноват, — сказал Котлер. — Прости меня.

— Не нужно извиняться. И оправдывать меня перед еврейским народом тоже.

Лиора достала из сумочки телефон и набрала номер авиакомпании. Котлер сидел и смотрел, как она ждет соединения, как потом послушно выполняет все инструкции автоответчика. Видя, что Лиора не в духе, Котлер предоставил ей заниматься своим делом, а сам повернулся к компьютеру и набрал в поисковой строке «А-Арец». На этот раз на первой полосе уже не красовалась его не слишком лестная фотография. Новости о нем опустились в ленте на несколько позиций. И вообще лишь предваряли собой главное известие. И теперь, после массированной подготовки, оно всплыло на поверхность. На экране возникли первые сцены драмы. Потрясенные, расстроенные, возмущенные поселенцы перед колоннами израильских солдат и полицейских с окаменевшими, удрученными лицами. Молодая мать из ортодоксальных, совсем еще девочка, с платком на голове и в длинной юбке, протягивающая своего зареванного малыша прямо в лицо молодой женщине-солдату. Группа молодых парней с длинными, развевающимися пейсами и в потрепанной одежде — явно из объединения «Молодежь холмов»^[18] — оцепила ковчег в синагоге. Другая группа — мужчины постарше, в полосатой форме узников концлагеря, с наспех смастеренной желтой звездой Давида на груди. Вся постыдная, показушная, душераздирающая театральщина. Он сделал знак Лиоре: посмотри. Она глянула мимоходом и отвела глаза.