– Ещё и волки, – сказал Стэф задумчиво.

Тут же, словно в подтверждение слов той, что молила о помощи, послышался далёкий волчий вой. Или не слишком далёкий? В сумерках и тумане было тяжело оценить расстояние.

– Кто ты? – громко и требовательно спросила Аграфена. Наверное, ей надоела неопределённость. – Покажись! Назови своё имя!

То ли ночной гостье было приятнее разговаривать с женщиной, то ли она просто сочла требование Аграфены здравым, но почти сразу же за окном появилось женское лицо. Дамочка была круглолицая, щекастая, растрёпанная, одетая не по погоде и не по моде – в рваный ватник и резиновые сапоги. Вид она имела отчаявшийся и испуганный. За её спиной маячил кто-то ещё. Арес подошёл поближе к окошку, всмотрелся. За дамочкой стоял хлипкий мужичок. Этот тоже был в резиновых сапогах, но в брезентовом дождевике цвета хаки. Из растительности на голове его имелись лишь густые «чапаевские» усы, сама же голова была лысой, как бильярдный шар.

Вид и у дамочки, и у мужичонки был удручающе-несчастный. Даже детишки-марёвки выглядели бодрее, чем эти бедолаги. Кстати о марёвках…

Арес обернулся и спросил у Аграфены:

– Марёвки бывают взрослыми?

– Нет. – Она помотала головой. – Насколько я знаю, марёвками становятся только дети.

Снаружи снова послышался волчий вой. Женщина вздрогнула, испуганно поёжилась, обернулась на мужичка. Тот каким-то суетливым движением огладил усы, сказал срывающимся фальцетом:

– Хозяева… вы это… вы совесть имейте! Люди вы или кто?

– А вы? – резонно поинтересовался Арес.

– Не понял?.. – Мужичок отступил на шаг, обернулся на женщину. По её лицу катились самые настоящие слёзы.

В душу Ареса закрались сомнения. Если эти двое не марёвки, тогда кто? И что делают ночью на болоте?

– Вы кто? – спросил он, а потом тронул за плечо Аграфену. – Узнаешь их?

Она растерянно покачала головой.

– Эти вроде не босые. Одеты, правда, олдскульно, но, может, в деревнях так принято?

– Я не знаю. – Аграфена всматривалась в маячащие в сумраке лица. Испуганные, потерянные, совершенно нормальные лица. – Как вас зовут? – спросила она.

– Я Анюта, – затараторила женщина. От её дыхания на стекле остался влажный след. Способны покойники на такой трюк? – Анюта Милованова. Работаю санитаркой на ФАПе. Да вы позвоните на ФАП, вам любой подтвердит…

– Знаешь? – Арес дёрнул Аграфену за руку.

– Фамилия местная. У нас тут полдеревни Миловановы.

– Ну, уже что-то… Эй, мужик, а тебя как звать?

В окошке появилась лысая голова.

– Василий я. – В голосе мужика послышалась надежда. – Василий Струк. Ребятки, я ж свой! Из Марьино я! Плотник четвёртого разряда, мастер-краснодеревщик! Ну будьте вы человеками! Ну не по-людски ж это! Нас же тут порвут!

А дальше он выругался так заковыристо и витиевато, что Анюта глянула на него с испуганным укором, а Аграфена хихикнула.

– Ты знаешь такого? – снова спросил её Арес.

– Плотника четвёртого разряда, мастера-краснодеревщика? – уточнила Аграфена и покачала головой. – А фамилия знакомая. У нас тут…

– …полдеревни с такой фамилией, я понял! – закончил за неё Арес и перевёл взгляд на Стэфа. Тот стоял в расслабленной позе. Карабин опустил дулом вниз. – Что думаешь? Врут?

– Если врут, то как-то уж очень искренне.

Стэф поскрёб бородень, а потом спросил:

– Эй, а что вы делали на болоте?

– Так заблудились! – сунулась к окну Анюта. – Про этого не скажу, – она кивнула на Василия, – не знаю. Он ко мне уже тут прибился.

– Это ещё кто к кому прибился! – огрызнулся Василий. – Кто орал на всё болото, как резаный?

– Так ты и орал. – Анюта провела руками по волосам, сказала расстроенно: – Платок потеряла. Хороший был платок, шерстяной.

– Я орал, потому что пожар… – В голосе Василия послышалось облегчение. – Еле ноги унёс. А тут эти… Псы болотные!

Вот и про псов знает. Явно местный. И сигнализация не реагирует. Арес навёл фонарик мобильника на порог, посмотрел на Стэфа.

– Что делать будем? Как их ещё можно проверить на вшивость?

Стэф ничего не ответил. На лице его была глубокая задумчивость. Аграфена так и вовсе словно потеряла интерес к происходящему, уткнулась в экран своего телефона и на внешние раздражители не реагировала.

– Что вы делали на болоте? – спросил Стэф.

– Так за травами… Я за травами ходила! Я хоть и санитарка, но с разумением. Моя мамка травами всех лечила. А травы ж по-разному нужно собирать: какие по росе, какие на закате, какие вообще только на Ивана Купалу! Ребятушки, ну что вы, честное слово?! Ну пустите, пока эти черти нас не сожрали! – Анюта снова провела руками по своей простоволосой голове, тихонечко завыла.

– А я не за травами! – с досадой сказал Василь. – На болоте, тут поблизости, плавун видели. Здоровое такое бревно! Древесина, сказали, вся чёрная, но не гнилая, а как кость. Видали вы когда-нибудь, например, шахматы чёрные из кости? – Он с надеждой уставился на Ареса.

– Шахматы видали. А что за плавун?

– Это типа местный дрифтвуд, – не отрываясь от экрана мобильника, пояснила Аграфена. – Древесина такая промаринованная, законсервированная. Очень дорогая.

– Вот! – закивал Василий. – Видите, и ваша девушка подтверждает, что я не вру!

– По ходу, они и в самом деле не врут, – сказал Арес, отходя от окошка. – И сигнализация не срабатывает.

Снаружи сначала завыли волки, а потом следом за ними санитарка Анюта.

– Ну что? – Стэф шагнул к двери, положил руку на засов, – впустим бедолаг? Нет в местном фольклоре демонических санитарок и упырей-краснодеревщиков четвёртого разряда, а? Что скажешь, Аграфена?

Аграфена ничего не ответила. Может, даже и не расслышала.

– Если их прямо у нас на пороге порвут псы, мы этого себе никогда не простим, – сказал Арес неуверенно. – К тому же уже почти рассвет. Нежить вроде только по ночам шастает. Я открываю, а ты от греха подальше карабин далеко не убирай.

Он уже потянулся к засову, когда в его плечо вцепилась Аграфена. Больно вцепилась. Прямо ногтями.

– Стой! – прошептала она испуганно. – Не впускай их!

– Что такое? – Арес так и замер с протянутой рукой. – Вспомнила, что марёвки бывают перестарками? Эти ж вроде выглядят нормальными людьми. Местные. Санитарка и плотник-краснодеревщик.

– Ага, местные. – Аграфена сглотнула. – Местные. Вот только боюсь, мёртвые. Пропали без вести в две тысяча двенадцатом. – Она сунула под нос Аресу свой мобильник. – Они сказали, чтобы мы позвонили, а я решила погуглить. Нет их, ребята, сгинули на болоте…

– Сгинули, а теперь, выходит, восстали? – Арес убрал руку с засова. – Типа болотные зомби? Мало нам марёвок! Аграфена, в местном бестиарии что-нибудь говорится о зомби? – спросил он.

– Нет у нас тут никаких зомби!

– И сигнализация не сработала.

Они разом посмотрели на Стэфа, предоставляя право принять решение ему. Стэф со вздохом подошёл к окошку.

– Ну что, ребятушки? – затянул плотник-краснодеревщик. – Впустите вы нас, или нам тут ложиться помирать?

– Василий, какой сейчас год? – спросил Стэф, упёршись ладонями в подоконник.

– Ты издеваешься, что ли, парень? Некогда нам тут загадки разгадывать! – взвыл Василий.

– Двенадцатый! – Высунулась из-за его спины Анюта. – Сейчас двадцать первое сентября две тысячи двенадцатого года!

– Какого ещё сентября? – возмутился Василий. – Рехнулась, что ли, пока по болоту бегала? Вчера было тринадцатое августа, а сегодня, стало быть, четырнадцатое! Слышите, ребятки?! Четырнадцатое августа две тысячи двенадцатого года!

– Охренеть, что творится, – простонал Арес. – Какие забавные и забывчивые зомби!

– Может, и не зомби, – задумчиво сказал Стэф.

– Может, и не забывчивые, – поддакнула ему Аграфена.

– А нам что теперь делать? – Арес посмотрел на засов. – Впускать? Не впускать?

Ответить ему никто не успел. С той стороны, из-за запертой двери послышался уже даже не вой, а громкий рык. Закричал краснодеревщик Василий. Истошно завизжала санитарка Анюта. Арес с Аграфеной сунулись к окну. Мглу с той стороны теперь подсвечивали не только первые рассветные лучи, но и несколько пар оранжевых огней. Огни эти двигались, и у Ареса не оставалось никаких сомнений, что это не просто огни, а глаза, оранжевые волчьи глаза. Или пёсьи…