Фелисиано посмотрел вниз: в долине солдаты обеих армий рубили друг друга на куски.

— К чему это? — робко спросил он. — Мы с вами и здесь прекрасно проводим время.

— Так-то оно так, но мне хотелось бы своими глазами убедиться, что и в бою по храбрости вам не сыщется равных.

— Но сейчас я не могу, мой генерал… Я только что съел авокадо, боюсь, не стало бы мне плохо.

— Вы правы, старина. Нельзя допустить, чтобы вы померли от несварения желудка, да еще в такое время, когда вам предстоит столько работы.

— Ну вот, сами видите: мною нельзя рисковать, я еще пригожусь.

— Да какой тут риск? Ничего страшного не случится. На войне гибнут только дурни и растяпы. Вот, посмотрите, я вам покажу.

В один миг Вилья вскочил на коня, поправил шпоры, взвел курок карабина, висевшего у него на седле, и, вздымая тучи пыли, поскакал в сторону поля боя.

Федералов, которые уже начинали было теснить противника, охватил ужас, как только вдали показался едва различимый силуэт ужасного всадника. Большинство из них обратились в бегство, а те, кто остался, падали один за другим, сраженные меткими выстрелами — всегда точно в лоб — скачущего во весь опор на своем коне генерала Вильи или заколотые штыками воспрянувших духом солдат его армии. Очень скоро бой был окончен.

Вилья вернулся на холм, где его ждал онемевший от ужаса Веласко.

— Ну вот, я же говорил: ничего страшного, — сказал ему Вилья, спешиваясь.

— Д-да, д-да, к-конечно, мой ге… генерал.

— Так вот, теперь очередь за вами и за вашими молодцами, — предупредил Вилья и обратился к Агиррэ:

— Вы это записали?

— Так точно!

— Напомните мне об этом.

— Слушаюсь!

Вилья поднял с земли брошенные бинокли, отер с них рукавом пыль, громко окликнул стоявшего вдалеке Родольфо Фьерро и направился к нему.

Вечерело. В долине воцарилась густая тишина. Солдаты долбили сухую затвердевшую землю — готовили глубокие и широкие ямы, чтобы похоронить павших товарищей. Засыпав могилы, они бросали сверху листья кактуса нопаля, чтобы отпугнуть койотов и не дать им раскопать могилы и сожрать тела безвестных героев. Трупы врагов были свалены рядом с кучей нарезанных веток, облиты керосином и сожжены. Языки пламени соперничали в яркости с красками заката. А валявшиеся тут и там по всей долине трупы лошадей со вздутыми животами придавали общей картине вид одновременно трагический и комический.

Веласко нервно шагал, обходя мертвецов и лужи крови. В его ушах звенели слова Вильи: «Так вот, теперь очередь за вами и за вашими молодцами».

И зачем только он послушался тогда Алвареса!

— Что с вами, лиценциат? На вас лица нет, — обратился к нему тот самый Алварес.

— Ничтожество! — пробормотал себе под нос Веласко, вспомнив еще и о данной ему Алваресом кличке «Гусь».

— Что вы сказали?

— Говорю, что ничего не случилось.

— Так-таки и ничего?

— Ну, если не считать, что для вас с Бельмонте есть новость.

— И какая?

— По поручению генерала Вильи и во исполнение его же письменного приказа…

— Нас повышают в должности? — обрадованно закончил за него Алварес.

— Да нет, бестолочь, не то!

— А что тогда?

— А то, что мы пойдем в бой впереди всех во время ближайшей кавалерийской атаки.

Алварес сглотнул слюну.

— Как это?

— А вот так. И штурмовать в следующий раз придется не что-нибудь, а Сальтийо.

Алварес снова сглотнул слюну (его огромный кадык задвигался).

— Как говорится, пришла беда…

— Это точно.

В ту ночь ни Веласко, ни Алварес, ни Бельмонте не сомкнули глаз. Мысль о том, что им придется встретиться с врагом лицом к лицу, приводила их в ужас.

Ни одному из них не доводилось смотреть в глаза смерти. Веласко был аристократом с изысканными манерами, проводившим время в салонах за изящной беседой. Понятия «честь», «битва», «пот», «порох» почти ничего ему не говорили — он встречал их лишь на страницах книг Сальгари[6]. Алварес относился к недавно появившемуся в Мехико так называемому «среднему классу». К Веласко он примкнул по двум причинам. Во-первых, чтобы сбежать от родственников, прежде всего — от матери и теток (Клодомиры и Гертрудис), целью жизни которых было сделать из Алвареса священника («Вы только посмотрите на него — он уже сейчас вылитый священник, осталось только сутану надеть»), в то время как единственным желанием самого Алвареса было сделаться управляющим в борделе, хозяйкой которого была еще одна его тетушка — Сенсуалитэ (так ее звали клиенты, а настоящее ее имя было Мария Магдалена). Вторая же причина, по которой Алварес повсюду следовал за Веласко, заключалась в том, что он искренне восхищался изобретением своего командира. Отец Бельмонте был выходцем из Астурии, для которого центром мироздания стала его лавка, где он торговал тканями и прививал своим отпрыскам представления о том, что реальность измеряется в метрах ткани и сводится к дамским нарядам. Сам же Бельмонте видел гораздо больше смысла в обезглавленных трупах, чем в безголовых манекенах из отцовской лавки.

Одним словом, в стан революционеров наших героев привели отнюдь не революционные идеи.

Рассвет только занялся, когда протрубили подъем. Веласко не успел еще одеться, а в его палатку уже явились полковник Гонсалес и Родольфо Фьерро.

— Сегодня вам предстоит повести солдат в атаку, капитан, — объявил полковник Гонсалес. — Но раз вы в военном деле не шибко разбираетесь, то генерал Вилья приказал, чтобы в бою с вами сражался бок о бок храбрейший из храбрейших — Родольфо Фьерро.

Фьерро равнодушно смотрел на Фелисиано, которому один вид этого бравого вояки уже внушал беспокойство.

— Полковник Фьерро вам подробно обскажет, что и как нужно делать. Он у нас по этой части дока, так что можете на него положиться.

Фьерро сделал два шага в сторону Фелисиано, выплюнул окурок сигары и, не торопясь, начал:

— Все проще простого: вы садитесь на лошадь, пришпориваете ее как следует, переходите в галоп и скачете в сторону федералов. Прижимаетесь к седлу, достаете карабин, целитесь хорошенько и стреляете в «бритоголовых». Вгоняете в них все пули, какие есть, и дело сделано.

Веласко с удивлением наблюдал за мягкими, округлыми жестами, которыми Родольфо Фьерро сопровождал свои пояснения. Потом наивно спросил:

— А как же стратегия?

— Что еще за стратегия?

— Ну, какие тактические действия мы будем предпринимать? Как будем укреплять наши позиции? — припомнил Веласко несколько фраз из тех, что произносил, готовясь к сражению, Анхелес.

— A-а, это!.. — безразлично протянул Фьерро.

— Да, именно это! — Веласко не терял надежды избежать участия в сражении.

— До этого вам не должно быть никакого дела. Над этим пусть генералы головы ломают. А вы слушайте, что я вам говорю.

Веласко больше всего на свете хотел убежать, спрятаться, оказаться где-нибудь подальше. Но сделать он этого не мог, и ему ничего не оставалось, как только выдохнуть:

— Слушаюсь, полковник!

По плану генерала Вильи для штурма Сальтийо войска должны были выстроиться на склонах окрестных гор: так они будут недосягаемы для вражеской артиллерии, но зато хорошо видны в бинокли — пусть федералы увидят, сколько их, и испугаются.

Высокомерный генерал хотел продемонстрировать мощь Северной дивизии, а капитану Веласко предстояло эту демонстрацию возглавить.

Верхом на могучем гнедом жеребце, нервно косившем глазом, Веласко, в ожидании сигнала к атаке, пытался унять дрожь в коленях. Рядом с ним, тоже верхом, Родольфо Фьерро жевал кусочки мяса гремучей змеи.

Позади них Бельмонте, изо всех сил старавшийся казаться невозмутимым, надувал щеки, безуспешно пытаясь высвистеть мелодию колыбельной. Алварес убивал время за другим занятием — припоминал запахи армейской проститутки, с которой недавно переспал.

Остальные кавалеристы просто ждали, выстроившись в две длинные шеренги.