В аптеке долговязый Маврикий и плешивый монах в очках-окулярах из толстого стекла неспешно и сосредоточено раскладывали короба и бутыли по полкам, о чем-то негромко беседуя. Отец Феона, почтительно поклонившись монаху, степенно произнес:

– Доброго здоровья, отец-аптекарь!

И повернув голову в сторону Маврикия, произнес с осуждением в голосе:

– Маврикий, ну и как это называется? Ты что, забыл правило? Ты хотя бы, прежде чем пропасть, рассказал нам, куда и зачем пошел?

Маврикий, неожиданно увидев перед собой отца Феону, испугано застыл в нелепой позе, на ступенях небольшой стремянки и растерянно моргал глазами, не зная, что ответить, пока на выручку к нему не пришел хозяин аптеки.

– Не серчай, брат, это я виноват. Послушник сей, весьма любознателен и смышлен, а к тому же имеет некоторые познания в травах, вот я и счел возможным задержать его у себя для беседы.

Пока аптекарь говорил, предоставленный самому себе Маврикий, открыл взятую с полки коробочку и сунул в нее свой любопытный нос. В следующую секунду лицо его изумленно вытянулось, глаза округлились и потеряли осмысленность. Инок разразился громогласным чиханием, разметавшим содержимое коробочки во все стороны.

– Ангельский порошок,23 – бесстрастно пояснил аптекарь, указывая на белую пыль покрывшую лицо Маврикия, – чудесное средство, но часто вызывает у больных сильную рвоту и понос.

– Гадость какая, прости Господи! – поморщился Феона, разгоняя рукой порошину, витавшую в воздухе.

– Напрасно, брат мой, – возразил аптекарь, забирая из рук Маврикия коробочку с остатками лекарства. – Как говаривал покойный немчин Парацельс: «Химик должен уметь из каждой вещи извлекать то, что приносит пользу, ибо химия имеет только одну цель: приготовлять лекарства, которые возвращают людям потерянное здоровье».

– Отец Феона, – поспешно стирая с лица «ангельский порошок», вступил в разговор Маврикий, – прости, я только хотел немного помочь отцу Василию. Вот…

Маврикий растеряно развел руками, спускаясь со стремянки.

– Вижу даже, преуспел в порыве своем! – едва скрывая улыбку, бросил отец Феона, помогая послушнику стряхнуть пыль с подрясника и скуфейки.

– А кто это вышел от тебя, отец Василий?

– Вижу, брат, ты тоже обратил на нее внимание, – охотно поддержал разговор аптекарь, – зовут- Меланья, она кормилица Авдотьи Морозовой. Обретается у нее в дому пожилицей. Приехал, видишь ли, стольник царский Глеб Морозов первенца своего крестить, да малец в пути животом прихворнул, вот и пришла она средства поискать. Поговорили мы с братом Маврикием с этой молодицей и скажу тебе, отец Феона, как на духу, необъяснимо обширных познаний сия мирянка есть! Многих повидал я и наших и иноземных лекарей, но она другая. Это точно!

Маврикий, наконец очистивший свою одежду, тоже подал голос:

– Обещала она, отец Феона, средство для лечения отца Прокопия сделать!

– Ишь ты, – улыбнулся Феона, – прямо medicum purum24 в сарафане! Чудеса, да и только!

Отец Василий загадочно посмотрел на Феону сквозь толстые стекла очков и с уважением в голосе произнес:

– Искусницу, как она, поискать еще. У нас ведь как? Доктор, аптекарь да лекарь. Доктор совет свой дает и приказывает, а сам тому не искусен, а лекарь прикладывает и лекарством лечит и сам не научен, а аптекарь у них у обоих повар! Меланья эта всю лекарственную мудрость постигла.

Отец Василий прошелся по келье, нервно потирая руки и заинтересованно поглядывая на Феону.

– И вот еще, – сказал он приглушенно, заговорщицки подмигивая, – средства, которые она у меня взяла, можно использовать как угодно, но только не для лечения детских коликов.

– А для чего они ей? – спросил заинтригованный Феона.

– Я не знаю, – пожал плечами отец Василий, – может она философский камень ищет или эликсир бессмертия, или просто хочет отравить всех нас на вечерней трапезе. Выбирай, что больше нравится? Она сильная балия! Знание ее мне неведомы, а мысли недоступны.

Отец Феона с сомнением посмотрел на отца аптекаря и, взвесив сказанное, им спросил:

– А чего это ты отец Василий, решил мне вдруг все свои сомнения выложить?

Аптекарь улыбнулся одними губами и придвинувшись ближе, тихо пояснил.

– Веришь, нет, отец Феона, никому другому не сказал бы, а тебе говорю.

– Чего так?

– Я узнал тебя!

– Мы встречались раньше? – удивился отец Феона, внимательно вглядываясь в лицо аптекаря.

– Да, много раньше. Ты наверно не вспомнишь. Я тогда по просьбе архиепископа Арсения помогал ботанику иноземному Джону Копле составить коллекцию всяких трав и цветов, что под Архангельским городом25 растут.

– Ботанику, говоришь? Джону! – вмиг нахмурился Феона. – Джон-то он Джон, да не Копле, а Традескант26. Инженер военный, изучал фортификации наших северных крепостей. Английский лазутчик, одним словом…

– О том ничего не ведаю, – выставил перед собой руки отец Василий, защищаясь от возможных обвинений в пособничестве иноземному соглядатаю, – я простой монах и аптекарь, я лечу, а не убиваю. Не знаю, кто он на самом деле, но коллекцию мы собрали с ним самую настоящую. Цены этой коллекции нет!

Отец Феона заглянул через стекла очков в неестественно большие глаза аптекаря, пожал плечами и, подталкивая Маврикия к двери, стал прощаться:

– Прости, отец Василий, пойдем мы. Пора к вечерней готовиться.

Отец Василий с кажущимся неподдельным, почти детским разочарованием посмотрел на своих гостей и произнес:

– А я думал, еще посидим, поговорим! Потом бы вместе на службу пошли?

Отец Феона, заметив желание Маврикия задержаться, решительно покачал головой.

– Не обессудь, отец Василий, в другой раз поговорим. Спаси Христос!

Он поклонился и вышел из кельи, в сопровождении расстроенного послушника.

Оставшись один, отец Василий сел на лавку перед своим циклопическим столом, бесцельно повернул колбу песочных часов, протер огромные окуляры подолом своей рясы и запоздало произнес вдогонку:

– Во славу Божью! Жаль, безмерно… а то, новостей бы рассказали?

При этом на встревоженном лице его не было и тени от былого добродушия.

Глава 5. «Крестины»

Не было, нет, да и не будет, пожалуй, на Руси монастырей, похожих друг на друга. Так искони повелось, еще, когда преподобный Антоний Печерский принес на Русь традиции афонского монашества и основал Киево-Печерский монастырь. Строгая подвижническая жизнь первых печерских иноков так полюбилась многим из «лучших» и образованных людей государства, что способствовала развитию в народе аскетического духа, выражавшегося в постоянном основании новых монастырей. В своем неотвратимом устремление к Царствию Небесному, отвращаясь от мира земного и греховного, исполненного скорби и печалей, страстно верующие в искании подвига уходили прочь от людского сообщества. Славнейшие воины и простые мещане, богатые купцы и знатные бояре, мытари и крестьяне все устремлялись в скиты, в пустыни, ибо же сказано: «Глас вопиющего: в пустыне приуготовлю Путь Господу»27.

К монахам, тянулись жаждущие благословения, напутствия и исцеления. Здесь христиане укреплялись в своей вере. Здесь язычники обращались в христианство. Здесь устраивались первые школы. Сюда приходили известные «мастера слова» со своими обширными знаниями. Приходили, что бы учить и учиться. Здесь же писали летописные своды и осмысляли историческое прошлое. Так повелось искони, что монастыри становились центрами православной культуры, а сами монахи – просветителями Руси. Способствовало этому и то, что монах свободно мог уходить из монастыря, не спрашивая ни у кого согласия, избирал себе уединенное место, строил келью, собирал несколько душ братии – и образовывался новый монастырь со своим уставом и неписанными правилами.