– Подъем, ребята, – командую я. – Пора.

Тренаж у ребят отличный: они вскакивают мгновенно и так же мгновенно, без пауз, начинают действовать. Действие, в сущности, простое: выйти из конторы и сесть в машину, но в наших условиях оно разрастается до полномасштабной акции с разведкой и прикрытием. Я выхожу последним, шифрую замки и защиту и с мрачным удовлетворением думаю, что тому, кто войдет сюда без моего ведома, достанется лишь пепел – в том числе его собственный пепел...

Ребята уже в "волгаре", зажигают спичку: все хорошо. Сажусь справа, тесновато, конечно, но лучше так, чем в будке. За рулем Антон. Я уже заметил, что Мартин у них за старшего. Иерархия в нашей группе еще не установилась, но наметилась. Мы сейчас как солдаты не то чтобы воюющих, но и не союзных армий, попавших в окружение некой третьей силы, общего врага. Они – рядовые, но их больше, и они имеют приказ действовать. Мы – офицеры, но нас меньше, и это мы присоединились к ним. Негласно условлено, что они готовы подчиняться нам, до тех пор, пока мы действуем в рамках их приказа. Что будет дальше – Бог весть.

Ехать приходится с фарами, уличного освещения нет. Если бы не два-три светящихся окна во всех домах, стоящих вдоль нашего пути, можно было бы подумать, что отключено электричество. Антон петляет по переулкам, целясь на Ярославскую, но натыкается на заторы, на скопища брошенных автомобилей. В одном месте, в другом... Наконец – застава: два панцервагена, солдаты у костра, офицер поднимает руку. Антон молча показывает пальцем на пропуск под ветровым стеклом. Офицер светит фонариком, читает. Долго читает. Потом отходит, командует. Пердя густыми выхлопами, один панцерваген трогается, освобождая дорогу. В свете наших фар дым похож на пламя. Проезжаем сквозь него – и проваливаемся в пустоту широкой, как футбольное поле, Ярославской. Направо – ни огонька, налево, страшно далеко – косые лучи прожекторов. Нам налево. Антон выжимает из "волгаря" все, прожектора приближаются, но он сворачивает налево, опять бессловесный диалог с офицером на заставе, и мы несемся по узкой, похожей на ущелье между двумя бесконечно-длинными многоэтажками, улице, и проходит немало времени, пока я начинаю понимать, где мы и куда едем: вокруг Сокольнического парка, потом – по яузским набережным... Мы несемся, дорога пустая, лишь в одном месте – колонна панцервагенов на обочине, и солдаты с брони смотрят вслед. Гепо... черт бы его побрал. Гепо. Ничего. Скоро мы будем знать все. Восторг. Осталось мало. Женщина кричит и грозит кулаками. Мимо. Только во сне мы боимся крови. Толпа, человек двести, вокруг какого-то дома, светятся все окна, в окнах движение теней. "Верните наших детей! Верните детей!" Мимо. Нас слепят фарами. У Артема белое, ничего не выражающее лицо. Мартин кусает костяшки пальцев. Здесь людей больше, море голов, и солдаты, солдаты... "Где наши дети?!" Я спрятал нескольких, остальных – не успел... Пропуск! Артем тычет пальцем в стекло. Нет, этого мало, требуется пропуск военно-гражданского комитета. Мартин, перегнувшись через Артема, кратко объясняет офицеру, где именно и при каких обстоятельствах видел военно-гражданский комитет. Я обязан задержать вас... Кретин, кричит Мартин, ты вон туда посмотри! – в небе над крышами тлеет красное пятно: Игла все еще горит. Ты хочешь, чтобы следующая петарда сработала под жопой твоего вонючего комитета? Счет идет на секунды, говорю я. Офицер колеблется. Поехали, говорит Мартин, и Артем бросает машину на шлагбаум, треск – мы уже по другую сторону. Еще секунды две чувствую себя на мушке, потом понимаю – не будут стрелять. По обе стороны дороги пустые машины, многие побитые, мы еле протискиваемся местами – и так до поворота на набережную. Набережная восхитительно пуста. Мы несемся, несемся, плавно повторяя изгибы реки, и только один раз – встречные фары и мелькнувший мимо "мерседес", да еще хищные силуэты на мостах, под которыми хрипло взревывает наш старенький дизель. С Лефортовской сворачиваем в переулки, петляем, петляем, петляем – вокзал, и на площади два десятка полевых кухонь в ряд, очереди к ним, с открытых грузовиков раздают хлеб – лес протянутых рук... Все, теперь медленно, медленно... вот они. Ждем, когда перейдет дорогу старуха, неся перед собой фарфоровую супницу. На обочине, одним колесом на тротуаре, стоит наш "хорьх", чуть дальше – светлый "центавр"... Ай да Серега. Ай да сукин сын. Я выпрыгиваю из кабины, он бежит мне навстречу. Глаза у него по чайнику, и уже ясно, что сейчас он преподнесет мне подарочек. Молча распахивает багажник, и я вижу... больше всего это похоже на кусок ствола корабельного орудия: цилиндр высотой с полметра, с внутренним диаметром тридцать сантиметров и толщиной стенки сантиметров двадцать пять – двадцать семь... Я уже все понимаю, я царапаю металл ногтем, и остается след. Массивная крышка с выступающим рантом лежит отдельно, в ранте пропилен паз, вот для этого провода со штекером... Я сразу почувствовал, что она тяжелая на ходу, говорит Серега, и я киваю: тут мудрено не почувствовать, когда в багажнике с полтонны свинца. Какой взрыватель? – спрашиваю я. Чисто радио. Частота? Двадцать один и четыре, семизначный цифровой код. Двадцать один и четыре, тупо повторяю я. Это сколько метров? Примерно четырнадцать. Четырнадцать... Меня будто ударило током. Скорее, завопил я, скорее, пеленгуй! Кого? – уставился на меня Серега. Какой-то передатчик на четырнадцати метрах гонит цифровые группы! Иду, – Серега попятился, повернулся и побежал к своему фургону. Я закрыл багажник, обошел машину, открыл правую дверь и сел на низкое сиденье, оставив ноги на тротуаре. Этой зимой группа Фотеева обезвредила в Новониколаевске некую "Миссию" – любителей минировать автомобили и взрывать их в людных местах. Раздобыв агентурным путем характеристики взрывателей, которыми те пользовались, ребята Фотеева запрограммировали раухер так, чтобы он выдавал все возможные комбинации кода, подсоединили его к передатчику и постоянно гнали это в эфир. "Миссионеры" перед очередной акцией стали проверять свою технику – и вся их база ухнула. Фотееву вставили трехдюймовый фитиль, так как пострадали и посторонние, и перевели в разработчики... Теперь какие-то козлы намерены повторить его подвиг, думая почему-то, что противник располагает только обычными или, на худой конец, мини-ядерными фугасами. А замечательную мину "Тама" в восемь килотонн не желаете попробовать? Теперь я более чем уверен, что она есть не в этом, так в другом автомобиле, в массивном свинцовом контейнере, исключающем обнаружение приборами...