А во-вторых, стены литого дома были толстыми. В жестокие сибирские бураны и морозы они не продувались ветром, не промерзали от мороза, хорошо удерживали тепло в стужу, а жарким летом в таком доме всегда была приятная прохлада, не то что в деревянном.

На берегу реки Ишим росла огромная старая ива, могучие ветки которой грузно нависали над зелёной водой. К одной из её толстых веток жители привязали тарзанку, и не было лучше веселья для местной детворы, чем прыгать с неё в воду или качаться туда-сюда, задерживая очередь ожидавших. В верхних ветвях ивы прятался деревянный домик. От старости он почти развалился, но это не мешало ребятишкам спорить, кто первым будет в нём играть; а в нижней части ствола было огромное глубокое дупло, куда помещались несколько маленьких людей.

В дни священных праздников на Ишим приходили жители из соседних деревень и проводили обряды крещения, гадания, да и просто веселились. В то время подобные мероприятия свято чтились и с благодарностью организовывались. Люди были покорными и богобоязненными.

Например, в каждом доме был красный угол, и в нём всегда стояла икона со свечой, которую каждый мог зажечь во время молитвы. Икона находилась на вышитом хозяйкой белоснежном полотенце, края которого свисали чуть ли не до пола.

У кого-то вместо иконы стоял кувшинчик со святой водой, капли которой женщины брызгали на стенки избы и читали молитву о благополучии всех членов семьи. Мазали себе лоб и губы, чтобы не сквернословить; больные и грешные места, чтобы не отсохли; добавляли святую воду в еду и прочие жидкости для излечения внутренних недугов и искренне верили в силу проведённых обрядов. Кто-то держал в хозяйстве церковное масло, которым перекрещивал икону, а также углы дома – из них, по преданию, было свойственно появляться бесовщине. Мазали маслом лоб и грудь, чтобы всякая дурь туда не проникала.

Помимо всего этого, у каждого на шее висел крест, к подолу одежды всегда пристегивалась булавка от сглаза, а уходящего из дома крестили вслед его провожающие. В общем, каждый придумывал себе свой оберег и не расставался с ним никогда, как будто он был частью тела.

Так, в доме Пунько, помимо иконы в красном углу, имелся ещё и маленький глиняный кувшинчик, заполненный святой водой. Он был размером с мизинец и висел на верёвочке. Его можно было носить под рубахой или ставить в сокровенный уголок для святости и воссоединения с иконой, а за наличием содержимого кувшинчика следили все члены семьи. Их пока было трое: отец и глава семьи Пунько Фёдор Павлович, его супруга Ефросинья (Фрося) Нестеровна, их дочь Екатерина.

Их жизнь, как и жизнь других односельчан, протекала весело и самобытно. Как правило, семьи в те времена были большими, по нескольку поколений. Порой бабушки и дедушки жили вместе со своими родителями, детьми и внуками, отчего в одном дворе могло стоять два дома.

Обязанности всех членов семьи были строго распределены. Женщины ухаживали за скотом, домом и огородом, а мужчины работали, пахали землю, резали крупный скот и сколачивали из брёвен и досок подсобные элементы, например, кормушки для зерна, загоны для птиц и будки для собак; оборудовали хозяйственный двор с отдельными постройками для разной живности, огораживали участки заборами высотой в половину человеческого роста, сплетёнными из толстых веток, а женщины создавали определённый декор, высаживая у ограды цветы, подсолнухи или сорго, из которого потом делали веники.

Многие дворы кишели самой разной живностью, дающей молоко, пух и перья, яйца и мясо. У каждой семьи имелся свой кусок плодородного чернозёма, на котором люди трудились и кормились, богатство определялось количеством земли, скота и птицы, а отсутствие сорняков на грядках говорило о чистых помыслах и широте души.

Тогда существовало много традиций, одна из которых была следующей: когда в селе резали свинью, то ближайшие соседи приходили на подмогу. Историю убийства свиньи описать нельзя, чтобы не ранить сердца чувствительных особ, а вот процесс дальнейшего приготовления – можно.

Сначала её смолили (обжигали до черноты) специальным прибором, а затем скатывали огромным кинжалом верхний слой шкуры и смывали остатки горячей водой. После этого дымящуюся свинку полностью закрывали зимними тулупами, а сверху сажали детвору, которой давали погрызть хвостик, ухо или любые другие съедобные хрящи, которые пропекались до приятного хруста во время обжига и сразу были готовы к употреблению. Они скакали на мертвой тушке, ударяя её по бокам воображаемыми шпорами, словно коня. Это проделывали для того, чтобы шкура свиньи стала мягкой и пропеклась до верхних слоев сала, которое тут же срезали и солили.

Далее из свинки сливали кровь для жарки или свежего горячего питья; из кишок делали оболочку для колбасок; доставали все съедобные органы для дальнейшей обработки и в конце варили жирный суп из оставшихся костей под названием шулюм, которым лакомились все пришедшие на помощь.

У взрослых было много забот, а вот дети забавлялись от души: играли в разные игры, мастерили игрушки, много мечтали и верили в чудеса. В перерывах между плаванием или обязательной дневной дрёмой они играли в лапту: делились на две команды, и одна из них выбивала мячом другую. Невозможно описать все па, которые выделывали ребята, извиваясь и подпрыгивая, когда мяч соперника метко и больно попадал в цель. После такой игры у многих на теле оставались огромные чёрные синяки, а каждый попавший мячом в игрока чужой команды потом ходил и дразнился, мол, вот какой я меткий, попал прямо в зад.

Взрослые с улыбкой наблюдали за ребятишками и завидовали их молодости.

Ещё детвора играла в казаки-разбойники. Одна команда убегала и пряталась от второй, которая должна была найти игроков первой команды и выпытать местонахождение их соратников. Каких только способов для этого не придумывали! Например, ловили кого-то и привязывали веревками к забору, задирали майку и пускали на голое пузо огромного чёрного рогатого жука, цепкие шершавые лапы которого впивались в тело, отчего пленник орал, как на концерте, и чуть ли не падал в обморок от ужаса; могли защекотать до слёз или пустить за пазуху противную мокрую лягушку и пугать появлением огромных бородавок на теле. Теперь понимаете, почему мужчины того времени росли сильными и бесстрашными?

Что касается девичьих забав, то это были, например, игры в классики. Мелом рисовали квадраты размером чуть больше стопы и подыскивался плоский камень, которым нужно было попасть в один из нарисованных квадратов. Затем девочка должна была доскакать до камешка, забрать его и проскакать обратно по нарисованным клеткам, не заступая за их внешний край. Всё это время нельзя было останавливаться и наступать в один квадрат двумя ногами, и развернуться обратно нужно было с одного прыжка.

Также девочки делали кукол из цветов, например, из одуванчиков. Они срывали длинный цветок и разделяли его ножку на несколько частей, проходя ногтем от основания стебля до начала цветка, получившиеся висящие «волосы» опускали в воду, там они закручивались и превращались в кудри; затем эту «голову» надевали на тонкую палочку – и получался маленький человечек.

Ещё наряжали кочан кукурузы, и тогда волосами служили свисающие с него естественные лохмы; играли в дочки-матери, выбирая себе детей среди сверстников и пародируя своих родителей; играли в салки, прятки, догонялки и многое другое.

Гуляли до позднего вечера, в перерывах между играми забегая домой перекусить. Хватали кусок свежеиспечённого хлеба, макали его верхнюю часть в ведро с водой и окунали мокрой стороной в сахар. Быстро выбегали из дому и на ходу запихивали в себя большую часть лакомства, съедая огромный кусок в пару укусов, а оставшийся в уголках губ сахар ещё долго слизывали языком.

Зимой дети катались на самодельных коньках, полозья для которых родители вытачивали из подручных материалов и прикрепляли к любой зимней обуви; на деревянных санях, также вырезанных отцами или дедушками; скользили на попах и ногах в обуви, специально натёртой парафином.