Одним словом, Ливонию никак нельзя было считать дружественным соседом. К тому же возник спор из-за неуплаченной ими дани. Полсотни лет назад, проиграв войну, ливонцы согласились платить Москве ежегодную дань с Дерптской волости, которая когда-то была русской Юрьевской, однако так и не заплатили ни гроша. За пятьдесят лет набежала приличная сумма, но ливонские послы, простодушно кругля глаза, стали упрашивать простить им старый должок: ну нету у них денег! На что русские дипломаты резонно отвечали: а обязательство-то? Сами подписали и печать приложили!
Ливонцы упросили подождать три года. Русские согласились. Через четыре года ливонцы заявились опять-таки без гроша - да вдобавок стали просить не только простить старые долги, но и вообще отменить «Юрьевскую дань» как совершенно непосильную для бедного, нищего народа - кстати сказать, Ливония жила весьма даже зажиточно и славилась на всю Европу своими многонедельными праздниками, кутежами и гулянками. Не русские, а сами же ливонские летописцы прилежно описывали всю эту разгульную жизнь и уточняли: вино в Ливонии еще пили из скромных кубков, куда влезала всего-то бутылка-другая, а вот пиво хлебали из таких чаш, в которых «впору было детей крестить». Так что немцы откровенно прибеднялись, о чем им и заявили - а вдобавок припомнили многочисленные обиды, чинимые русским купцам, и разрушенные в полудюжине городов православные церкви. Послы разводили руками и твердили, что денег у них нету, а за протестантов они не ответчики.
Переговоры, таким образом, кончились ничем. Послы уехали. На прощанье им на званом обеде подали пустые блюда - мол, с пустыми руками приехали, из пустых тарелок и хлебайте...
В Москве взвешивали, прикидывали и рассуждали. По всему выходило, что особых сложностей из-за Ливонии с сопредельными государствами не предвидится. С Данией отношения были, в общем, традиционно нормальными. Литву надеялись заинтересовать военным договором против крымских татар (которые и Литве доставляли немало бед). Швеция только что фактически проиграла войну с Россией 1554-1557 гг.
В январе 1558 г. в Ливонию широким фронтом вторглась московская армия, состоявшая не только из русских, но и из отрядов касимовских и казанских татар и союзных России «черкесов» (как тогда скопом именовали некоторые кавказские народы). Командовал ею наш старый знакомый Шигалей, к тому времени ставший касимовским царем, а заместителями у него были дядя царя Михаил Глинский и брат царицы Данила Захарьин.
Сорокатысячная армия прошла Ливонию на сто пятьдесят верст в длину, рассыпавшись на сотню верст в ширину, взяла большую добычу и вернулась в Псков. Оттуда Шигалей послал ливонским властям грамоту, где писал (или за него написали), что государь Московский «присылал свою рать покарать ливонцев за их неисправление» и готов простить, если они как следует ударят челом.
Бить челом ливонцы кинулись с превеликой охотой и в величайшей спешке. Вопреки заверениям о своей непролазной нищете, быстренько собрали шестьдесят тысяч талеров и отправили в Москву посольство - каяться, пускать слезу и уверять о недопущении впредь любых безобразий.
Однако, не успело посольство добраться до Москвы, как ситуация резко изменилась - по вине самих немцев...
На левом, высоком берегу реки Наровы располагался город Нарва - ливонский, широко укрепленный, с пушками на стенах. На правом, значительно ниже, стояла поставленная еще Иваном III крепость Ивангород. Было время великого поста, и жители Ивангорода отправились в церковь. В Нарве обитали главным образом лютеране, которые в эту пору пили пиво и веселились. Потехи ради они стали со своего высокого берега палить по ивангородцам и нескольких убили. Русские, соблюдая перемирие, отмечать не стали, но послали гонца к царю. Царь, не раздумывая, отдал приказ: бей по еретикам! (Православные, как и католики, к протестантам относились крайне неодобрительно, и лютеранскому проповеднику, если ему жизнь дорога, в те времена на Руси появляться не следовало.)
Воеводы Ивангорода обрадованно жахнули по Нарве изо всех пушек и пищалей. Немцы мгновенно протрезвели, прислали парламентеров, которые за все покаялись и объявили, что переходят в русское подданство.
Грозный отправил к новым подданным в качестве гарнизона отряд стрельцов. Но в Нарву тем временем подошло подкрепление в тысячу человек, и городские власти начали вилять: дескать, и стреляли спьяну, и о подданстве сказали спьяну, понарошку, а официальное руководство ничего такого не задумывало...
Тут в Нарве неизвестно отчего возник огромный пожар (должно быть, пьяные немцы баловали со свечками где-нибудь на сеновале). В городе началось смятение. Русские, усмотрев в этом отличный шанс, бросились на штурм. Гарнизон, для порядка постреляв, быстренько сдался в обмен на свободный выход из города. Разгорячившиеся русские с ходу взяли еще парочку городов и замков за Нарвой - к чему останавливаться, если карта прет? Вот так, достаточно неожиданно, в руках у Грозного оказалась Нарва, город-порт на Балтике, и царь стал в темпе устанавливать торговые отношения непосредственно с Европой, минуя ливонцев и посредников в лице Ганзейского союза. Планы у Грозного, как всегда, отличались дерзостью и размахом: прекрасно понимая, что без военного флота нормальной морской торговли не обеспечить, он стал вооружать пушками захваченные в Нарве немецкие суда и нанял целую группу опытных испанских, английских и немецких капитанов. Это был первый русский военный флот на Балтике!
В Нарве Грозный вовсе не думал зверствовать, грабить и тиранить новых подданных. Он искусно воспользовался тем, что Нарва давным-давно враждовала с близлежащим Ревелем: Нарву ревельские купцы отодвинули от торговли с Москвой. Русские собрались осаждать ганзейский Ревель и Дерпт, а Нарве царь тут же объявил немалые привилегии: город освободили от постоя войск, разрешили свободу вероисповедания и беспошлинную торговлю по всей России, а в ближайшие ливонские деревни отправили зерно для посева, быков и лошадей. В Нарве все это приняли, нетрудно догадаться, с большим энтузиазмом.
Война началась всерьез - если действия Шигалея были не более чем обычным карательным набегом, а взятие Нарвы, в общем, случайностью, то теперь в Ливонию двинулись регулярные войска с артиллерией, методично занимая замки и города, которые сдавались очень быстро. Вскоре русские заняли Дерпт захватив там более пятисот пушек. Крепостные «чухонцы», видя такой поворот событий, возликовали и начали пырять немцев вилами в спину при малейшей возможности, где только удавалось. Многие рыцари, не собираясь щеголять воинской доблестью, при первых известиях о появлении в округе московитов бежали из своих замков, прихватив столовое серебро и чад с домочадцами. Русские войска, которыми руководили как московские князья, так и татарские царевичи, шли вперед...
Тут зашевелились сопредельные державы, все без исключения. Непосредственно прилегающие к театру военных действий в один голос закричали о вопиющей несправедливости, которую учинили «московские варвары». Несправедливость заключалась в том, что Русь посмела завоевывать Прибалтику для себя, а это, по мнению окрестных королей, было неправильно. По их просвещенному европейскому мнению, Прибалтика как раз исторически тяготела именно к их державам. Датчане стали громко вспоминать, что это они, собственно, и основали Ревель-Таллинн (и были, надо сказать, совершенно правы, потому что «Таллинн» и означает «датский город»). Шведы напирали на то, что в незапамятные времена, когда и Москвы-то не существовало, в Прибалтике уже высаживались доблестные шведские ярлы Эйнар Драные Портки и Эйрик Белая Горячка (и тоже, в принципе, не особенно врали - мало ли викингов, проплывая мимо, останавливались на бережку пожевать сушеных мухоморов и наловить чухонских девок). Поляки и литвины тоже поминали седую древность, но, разумеется, с упором на подвиги собственных витязей (которые, правда, не могли подтвердить документально).
Да и другие державы пришли, выражаясь языком психиатров, в состояние крайнего возбуждения. Срочно собрался княжеский съезд Священной Римской империи, и начался несусветный гвалт. Больше всего старался Альберт Мекленбургский, чьи владения непосредственно примыкали к Ливонии. Он более других боялся, что русские и его ненароком завоюют, а потому, как водится, напирал на угрозу, которую «московский тиран» несет просвещенной цивилизованной Европе. Более всего его волновало уже упоминавшееся решение Грозного завести на Балтике свой военный флот. Ему вторил Август Саксонский: «Русские быстро заводят флот, набирают отовсюду шкиперов, когда московиты усовершенствуются в морском деле, с ними уже не будет возможности справиться...»
