– А как ты планируешь жить после развода, Лиза?

Она чуть было не сказала, что сначала хочет родить ребенка. Но в последнюю секунду прикусила язык.

– О, я думаю, мне сначала понадобится немного отдохнуть. Я буду полезной здесь, на вилле. Если позволишь, мама, я с удовольствием помогу тебе с ведением дома.

Серафина недоуменно улыбнулась и сказала, что это хорошая мысль:

– Однако в настоящее время ведение хозяйства в доме организовано очень хорошо и не нуждается в дополнительной помощи. Не так ли, дорогая Алисия? Мы очень хорошо ладим.

Мама согласилась с ней, затем разговор прекратился, потому что вошел Юлиус, чтобы убрать тарелки и подать следующее блюдо. Жаркое из телятины с горошком и морковью, хлебные клецки в сливочном соусе. Лиза забыла свои обиды на слова Серафины и попросила Юлиуса подать ей сразу три ломтика жаркого. Соус был просто восхитительным, клецки – непревзойденными. А жаркое было таким нежным и мягким.

– Что, слышно о господине Винклере? – прервал Пауль ее процесс наслаждения едой. – Разве между вами не было определенной… симпатии?

– Прошу тебя, Пауль, – вмешалась мама. – Школьный учитель. И, более того, он сидел в тюрьме!

– Неважно, – настаивал Пауль. – Он показался мне умным и порядочным человеком.

– Он был коммунистом, не так ли? – тихо спросила Серафина. – Разве он не был одним из главарей так называемой Республики Советов? Когда этот сброд пытался захватить власть в Аугсбурге!

Пауль проигнорировал комментарий Серафины и невозмутимо продолжил спрашивать дальше:

– Он все еще работает библиотекарем в имении Мейдорн?

Элизабет почувствовала, что покраснела. Пауль, этот умник, давно ее раскусил. В конце концов, он, возможно, догадывался, кто отец ребенка в ее животе.

– Уже давно нет, – охотно пояснила она. – Господин Винклер подал в отставку в мае и покинул имение. Насколько я знаю, он хотел устроиться учителем в начальную школу.

– О боже мой, – вздохнула мама. – Революционер будет учить невинных детей! Надеюсь, он не получил работу.

Элизабет решила, что здесь необходимо раз и навсегда прояснить ситуацию. Она положила столовые приборы на край тарелки и вздохнула.

– Для ясности, мама: я не знаю, что делает сейчас господин Винклер и где он находится. И это меня совершенно не интересует.

На мгновение наступила тишина. Лиза настолько быстро схватила свой столовый прибор, что вилка выскользнула из ее рук, и на белой дамасской скатерти образовалось жирное пятно. Серафина изобразила сочувственную улыбку и повернулась к маме:

– Наша Лиза измучена путешествием, поэтому неудивительно, что у нее сдают нервы. Завтра, дорогая Алисия, она снова придет в себя.

Элизабет посмотрела на Пауля, но он ковырялся в горохе на своей тарелке и, казалось, ничего не слышал. Невероятно, что человек, которого она считала своей подругой, позволяет себе такие вольности. «Наша Лиза» и «неудивительно, что у нее сдают нервы».

Разве ей было нужно, чтобы экономка заступалась за нее перед мамой?

– Моя маленькая Лиза. – Мама с улыбкой посмотрела на нее. – Ты почти не изменилась, дитя. Все так же легко обижаешься. Всегда считаешь себя ущемленной.

– Мама… – вмешался Пауль.

Алисия сделала пренебрежительное движение в его сторону и продолжила:

– Пришло время, Лиза, сказать тебе, как я рада, что ты вернулась. Особенно теперь, когда нам стало так одиноко. – Она с упреком посмотрела на Пауля, который опустил голову. – Ты мой ребенок, Лиза, и пока я жива, твое место здесь, в доме. И меня особенно радует, что скоро в этом доме появится новая жизнь. Когда это случится, Лиза?

У Пауля был такой вид, как будто на него внезапно вылили стакан холодной воды. Элизабет понадобилось несколько секунд, чтобы понять: мама знала о ее беременности!

– В… феврале, – заикаясь, сказала она. – Откуда ты знаешь, мама?

Алисия покачала головой, как будто это был довольно глупый вопрос.

– Моя дорогая Серафина нашептала мне это. – Она доверительно положила свою ладонь на руку Серафины.

За ночь выпал сильный снег, поэтому Пауль предпочел оставить машину и отправиться на фабрику пешком. В последнее время он поступал так довольно часто, но не потому, что хотел подражать своему отцу, который пользовался машиной только при крайней необходимости, а потому, что пешая прогулка быстро проясняла голову. Мрачные мысли, посещающие его ранним утром, растворялись при быстром движении, от холодного ветра мерзли уши и щеки, а утренняя темень заставляла сосредоточить все внимание на дороге. Как обычно, он остановился на мгновение у ворот, снял перчатки и поприветствовал привратника:

– Доброе утро, Грубер. Ну, что вы думаете о выборах в рейхстаг?

У старого сторожа лежала на столе утренняя газета, освещенная электрической лампой. Жирный заголовок «Коммунистам преподали урок» буквально бросился ему в глаза. Пауль уже читал эту статью за завтраком.

– Ничего хорошего, господин директор, – ответил Грубер, сдвигая со лба свою шерстяную шапочку. – Опять ничего не выйдет. Как говорится, много поваров испортят кашу. И многие партии, ругающие друг друга, портят нашу страну.

Хотя Пауль в конечном итоге смирился с республикой, но в некоторых вопросах он разделял мнение своего привратника. Две недели назад президент республики Эберт вновь распустил рейхстаг. Почему? Потому что депутаты не смогли прийти к соглашению. Речь шла о включении ДННП в правительство республики, месяцами шли споры по этому вопросу, пока рейхсканцлер (как его звали? ах да, Маркс) – пока рейхсканцлер Маркс не сдался. И теперь, похоже, новые выборы снова не привели к созданию коалиции, способной управлять страной.

– Кто на самом деле управляет нами? – недовольно продолжал Грубер. – У них нет на это времени, потому что они борются между собой. И не успеешь привыкнуть к одному правительству, как приходит другое.

– Все не так уж плохо, Грубер, – успокоил его Пауль. – Они протолкнули план Дауэса, провели переговоры с Лондоном, и в Рурской области некоторые города освободились от французской оккупации. И потом с октября у нас есть рейхсмарка, которая пока хорошо себя зарекомендовала. – Грубер кивнул, но Пауль видел, что он не согласен. На самом деле старый привратник тосковал по временам империи. Как и многие другие. – Ну ладно, Грубер. Хорошего дня.

– Хорошего дня, господин директор.

Он кивнул двум молодым парням, которые чистили двор от снега, и начал свой обычный утренний обход по цехам. Производство не стояло на месте, портфель заказов заметно пополнился, что оправдывало его концепцию – качество по минимально возможной цене.

Пауля радовало, что Эрнст фон Клипштайн теперь разделял его позицию и поддерживал его и в других вопросах. Между ними царило перемирие, они должны были ладить ради фабрики, но старая дружба была разрушена. С этим ничего нельзя было поделать, хотя Пауль и сожалел. Были ли у него вообще настоящие друзья? Тогда, во время войны, когда они сидели вместе в окопах, когда никто из них не знал, доживет ли до завтра, люди становились товарищами и друзьями. Никто не желал возвращения той ужасной войны, но на самом деле настоящая дружба теперь встречалась все реже и реже, хотя дела и пошли в гору. Возможно, потому что каждый был занят собой.

Пауль осмотрел одну из кольцевых прядильных машин, которая постоянно выходила из строя, и решил, что ее следует снять с производства и дать механику на доработку. Затем он осмотрел образцы новых хлопчатобумажных тканей, проверил их прочность и дал согласие на массовый выпуск. Дизайн принтов оставался прежним, и хотя они хорошо продавались, пришло время разработать и более современные.

Внезапно он вспомнил Мари, которая создала этот узор из переплетенных ветвей и птиц еще тогда, когда он сам был в плену во время войны. От мыслей о жене у него защемило в груди, как это всегда бывало, когда возникали воспоминания о ней, и он с сожалением встряхнул головой. Мари регулярно заказывала ткани на фабрике и платила за них, что всегда раздражало его. В конце концов, это были его деньги, которыми она расплачивалась, ведь он был владельцем ателье. Он затягивал поставки, но не решался совсем игнорировать заказы. Не хватало только, чтобы она покупала ткани у конкурентов!