Допрос пленного начался на следующее утро, когда ледяное судно было уже далеко от утесов острова Арзудуна, и сияющее солнце осветило только чистый голый лед позади них.
Хотя Этана и интересовали многие аспекты транской культуры, он предпочел оставаться подальше от носа корабля, где происходил допрос.
Ветер поглощал почти все крики, которые доносились до него по палубе. Он старался не слушать эти слабые, завывающие стоны, но понял, что не может не думать о пропасти, отделявшей от него его транских друзей. Пропасть эта не могла исчезнуть, хотя он был готов отдать жизнь за Гуннара и наоборот.
Возможно, пра-пра-прадед Этана много поколений назад был более активен и принял бы более живое участие в допросе пленного, с таким же жестоким безразличием, что и Эльфа или Балавер, и другие. Такое варварство было обычным дня людей в прошлом, вплоть до двадцать первого века по старому календарю.
Подумав, он был вынужден признать, что различия между современной цивилизацией Содружества и феодальными порядками, обычными на Тран-ки-ки, были не так уж велики. Все, что отличало новое общество от старого, это только неформальность в отношениях и взаимопонимание, называемое моралью, причем некоторые из общепринятых правил были записаны в виде законов.
Конечно, в его обществе тоже было немало граждан, пытавшихся игнорировать первые, одновременно пытаясь обойти вторые. Ему не следует слишком заноситься, иначе высокомерие по отношению к этой цивилизации отбросит его слишком далеко. По крайней мере, методы транов отличали такие добродетели, как прямота и простота, пусть они и были неосознанными. Один особенно долгий, протяжный стон донесся до него через палубу, и он не мог не содрогнуться, услышав его.
Обеспокоенный, он прошел по ступенькам, параллельным ледяной дорожке, что поднималась на штурвальную палубу. Как всегда, Та-ходинг стоял, словно какой-то прибор на своем диковинном корабле, глядя вперед, у крутого штурвала. Время от времени он давал отрывистые указания рулевым, и колесо начинало двигаться, или же громко кричал команды своим помощникам, а те передавали их морякам, работавшим на мачтах.
Он был самым толстым из всех транов, что встречались Этану, и отличался спокойствием, миролюбием и меньшей кровожадностью, чем обычные матросы или профессиональные рыцари и воины.
— Что они с ним делают?
— С пленником-то? — Та-ходинг продолжал смотреть вперед далеко вперед, на лед, убегавший под бушприт. — Они допрашивают его, друг Этан.
Слабое шипение, словно от поджариваемого бекона, примешивалось к шуму ветра; это был шум, производимый пятью огромными коньками из дюраллоя, резавшими лед.
— Я знаю это. Но как?..
Похоже было, что Та-ходинг серьезно обдумал ответ, перед тем как заговорить.
— Я не знаю, каков в этом случае обычай твоего народа, или как поступают жители этих земель, но в Уонноме и близлежащих городах допрос военнопленного происходит по неизменным правилам. Чтобы продемонстрировать свою смелость, силу и честь своей семьи, пленник должен или красноречиво лгать или отказаться отвечать на все вопросы. Таким образом, он может бросить вызов своим захватчикам с целью доказать, что он более изобретателен и смел, чем они. Ему или ей будут задаваться вопросы, и количество их будет увеличиваться до тех пор, пока пленный сможет на них отвечать, не путаясь.
Количество времени и усилия, которые придется потратить захватившим его для того, чтобы заставить его отвечать честно и правильно, определяет, сколь велики будут заслуги пленного в загробной жизни.
— А что же бывает, если вопросов больше нет?
Та-ходинг был удивлен.
— Тогда, конечно же, пленного убивают.
— Но это же негуманно! — Кристаллики льда усеяли маску Этана.
Та-ходинг на какое-то время отвернулся от ледяного океана.
— Мы и не стараемся прикинуться тем, кого вы называете гуманистами, друг Этан. Мы — траны. Я сам видел, как твой меч покраснел от крови в
Уонноме. Скажи мне, а как вы получаете ответы в вашем мире от кого-нибудь, кто не хочет говорить с захватившими его воинами или с его начальством?
— Он будет подвергнут действию стрессового анализатора, — ответил Этан. — Это машина. Она помогает получить ответы безболезненно для него и всегда показывает, когда пленный говорит правду.
— Предположим, — задумчиво проговорил тран, — что пленный вообще отказывается говорить?
— В таком случае к нему применяют насилие… его запирают, пока он сам по доброй воле не решит ответить на все вопросы.
— А если он решит никогда не отвечать, что тогда?
— Полагаю, он навсегда останется в заключении.
— И вы никогда не получите нужные вам ответы, очень неразумно. Наш способ куда лучше.
— Одну минуту, — сказал Этан. — А откуда вы знаете, что он говорит правду? Что, если он притворяется, что говорит правду после того, как вы пыта… допрашивали его?
На этот раз удивление Та-ходинга было еще больше, чем раньше. И вид, и голос у него были, словно что-то шокировало его.
— Пленный потеряет все заслуги, приобретенные им при сопротивлении.
Он умрет, и у него не будет добродетелей, чтобы перенести его в загробную жизнь.
Этан изменил манеру своих вопросов.
— После того, как пленный ответит на все вопросы, что вы задаете ему, ответит честно и правдиво, если, как ты говоришь, так бывает, зачем же убивать его?
— Убивают не всех.
— Хорошо, а зачем убивать этого?
— Потому, что он заслуживает смерти. — Кажется, в тоне ответа прозвучала нота жалости к Этану. Нюансы речи транов все еще иногда запутывали для Этана смысл.
Он хотел было что-то сказать, но передумал. Лучше прекратить разговоры на эту тему, пока там продолжают допрос с пристрастием.
А продолжают ли? Этан напряг слух, но услышал только вой ветра и шипение дюраллоевых полозьев, резавших лед.
На палубе показались Септембер и Гуннар. Этан призадумался, досмотрел ли зрелище до конца его могучий друг? Временами он чувствовал сильную привязанность к великану, к его всегда хорошему настроению, к его пренебрежению опасностью и готовностью рисковать собой ради друга. Но временами…
Сква Септембер, размышлял Этан, был сродни транам не только своими физическими особенностями. Когда это сходство проявлялось, Этану и
Миликену Вильямсу становилось не по себе. Личность Септембера казалась ему похожей на яблоко. Оболочка цивилизации была яркой и блестела, но была очень-очень тонкой.
— Ну, юноша, мы узнали то, что хотели узнать.
— Не сомневаюсь. — Этан старался говорить как можно безразличнее. Но он не мог не спросить затем: — А кто совершил финальное убийство? Ты, сэр Гуннар?
У рыцаря-трана был расстроенный вид.
— Я, друг Этан? Я бы никогда не осмелился нарушить приличия. У меня не было такого права разделаться с тем, кто заслужил столь сурового приговора. Оно было предоставлено, — добавил он небрежно, — тому, кто больше всех пострадал в этом деле.
Отказавшись позволить Этану проигнорировать то, что и так было очевидно, Септембер закончил рассказ с безразличной жестокостью:
— Это сделала девушка. А кто же еще? Она хотела, чтобы он умирал медленно, — бодро продолжал он, — но Гуннар и Балавер помешали ей.
Поскольку пленник держался долго и храбро, ей пришлось удовлетвориться тем, что она отсекла его…
Этан зажал уши руками под капюшоном и отнял их лишь тогда, когда увидел, что губы Септембера закончили фразу. Он чувствовал тошноту.
— Ты же не слышал, — мягко проговорил великан, — как они обращались с ней.
— И что же это за бесценная информация, которую вам удалось выбить из него? — печально пробормотал Этан.
Септембер подошел к поручням и посмотрел на слегка припорошенный снегом лед, убегавший под днище корабля.
— Их нападение на нас было таким же случайным, таким же неподготовленным, как и та драка в таверне Арзудуна. Наш пленник в местной иерархии занимал место между рыцарем и оруженосцем. Сам командующий крепостью не имел звания рыцаря. Они получили приказ — пленник не знал точно, в какое время, — атаковать «Сландескри», когда тот будет огибать южную оконечность главного острова, и захватить его, если будет возможно.
