Дочь бизнесмена? Нееет. Нищенка. Жалкая оборванка, которую продали Олегу Лебединскому. Тому самому Лебединскому, из-за которого они пали так низко, что были вынуждены продавать свои драгоценности, картины и ковры.

– Ты меня слышишь, Лиля?

Она все слышала. Она понимала, насколько он прав, и у них нет другого выбора, но принять не могла. Все ее существо противилось этому. Будь жив ее брат, он бы скорее начал воровать, чем позволил им пасть так низко.

– Да, отец, я тебя слышу, – тихо сказала девушка и провернула кольцо на пальце. Интересно, как скоро она не смогла бы его носить, потому что оно спадает даже с указательного?

– Это великолепный шанс для тебя, для всех нас, Лиля. Стать женой Лебединского. Это же истинное спасение для нас.

– Спасение, – повторила она и тяжело вздохнула. Как это благородно: сначала толкнуть лицом в грязь, а потом протянуть руку, чтобы поднять оттуда и заставить целовать свои пальцы, те самые, которые держали с головой в болоте.

– Лиля, посмотри на меня.

Она отрицательно качнула головой, и длинные каштановые кудри упали ей на лицо.

Романовский встал с кресла и подошел к дочери, на его узком морщинистом лице читалась каждая эмоция, а между густыми седыми бровями пролегла глубокая складка. Он сам не ел нормально уже несколько дней. Лебединский не оставлял Романовскому времени на размышления – он потребовал немедленного ответа, а затем и отъезда Лили в обмен на круглую сумму в банке, а также акций своей компании. Самый заклятый враг вдруг повернулся к ним лицом и протянул руку для перемирия. И никакого подвоха. Хотя Лебединский был способен на любую низость, но в этот раз ему просто нужна самка, контейнер для сброса семени и выращивания его наследников. А у Игоря Романовского не оставалось выбора. Он понимал, что через пару месяцев они продадут дом и даже этого не хватит оплатить долги.

Игорь положил ладонь на худенькое плечо дочери, а потом приподнял её лицо за подбородок, стиснул челюсти, глядя в огромные глаза, полные упрека и боли, почувствовал, как внутри опять поднимается волна протеста…того самого, которую он читал и во взгляде Лили. Только нет здесь больше места для гордости.

– У нас нет другого выхода, дочка. Ни единого, понимаешь? Мы бы не дожили до конца зимы в этом доме. Мы все. Мне пришлось…

Лиля кивнула и опустила взгляд, сжала руку отца.

– Понимаю. – а потом вдруг вскинула голову, – такой позор, папа. Позор! Лучше бы мы умерли тут с голоду. Лучше бы сцепились с ним, чем вот так! Он даже не прислал за мной машину, охрану, ничего! Он купил меня как лошадь или ковер. С доставкой на дом! Как вещь! Папаааа. Как вещь! И все будут знать, что мы продались. Мы – Романовские. Мы же из семьи аристократов. Мы до революции бывали приглашены к царскому двору. Наша бабка потомственная графиня.

Она уже не сдерживала слез, катившихся градом по бледным щекам. Отец сильно прижал ее к себе, зарываясь пальцами в густые волосы и глядя затуманенным взглядом словно в никуда, тихо сказал:

– Нужно быть сильными, Лиля, и умными. Да, гордость не последнее качество, но и гордость нужно дозировать с умом. Мы отплатим Лебединскому. Позже. Намного позже. Для начала нам нужно окрепнуть и стать на ноги, а потом он пожалеет о каждой минуте нашего унижения.

– И что мы сделаем, если я стану его женой? Что мы сделаем, папа, если я рожу ему детей?

– Не знаю…но некоторые решения приходят с течением времени. Складываются сами, как узоры на коре деревьев. Я хочу, чтобы ты жила, Лиля. Ты единственное, что у меня осталось. Ты и наш дом. Если мы откажем Олегу, то через время это место превратится в ад.

Потом вдруг решительно поднял ее с кресла и заставил посмотреть на себя, вытирая слезы пальцами с ее щек. Маленькая Лиля, такая нежная и красивая, такая благородная и добрая. Свет в царстве этого вечного мрака смерти и предательства.

– Ты не ел сегодня опять? Оставил мне? Все так плохо, что мы даже не можем купить еды в супермаркете, папа?

– Нет. Я хотел знать твое окончательное решение либо мне пришлось бы вернуть Олегу его подарки.

Девушка провела ладонью по щеке отца, а он перехватил ее руку и прижал к себе сильнее.

– Ты собралась в дорогу?

Она кивнула и рывком обняла отца за шею, пряча лицо у него на груди.

– Прости меня, папа. Я не имею права быть такой эгоисткой. Прости меня, пожалуйста.

– Ты не эгоистка…просто эмоциональная, как и твоя покойная мать. Ты слишком гордая и чистая, чтобы принять грязь этого мира. Тебя будут сопровождать. До самых границ с Румынией. Иди, Лиля, иди, не рви мне душу. Пришлешь мне смс когда тебя встретят.

– Хорошо, обязательно, если будет связь. Береги себя, папа. Береги ради меня. И поешь, пожалуйста. Я приняла решение, и я не подведу тебя. Я обещаю. Ты никогда не будешь меня стыдиться.

Такие обещания можно давать только до определенного возраста. Когда еще не знаешь ни себя до конца, ни мира, который тебя окружает, ни людей, которые иногда вынуждают на самые низкие поступки, как и обстоятельства, под гнетом которых продаешь собственную дочь и проклинаешь себя за это.

– Я бы и не смог. Самая красивая девушка – это моя дочь, самая начитанная и умная – моя дочь. Ты достойна стать женой Лебединского, Лиля. Больше чем кто-то другой.

– Дочь Олега тоже красавица, папа.

– Что толку от ее красоты, отец решил отдать ее в монастырь, понять не могу зачем он это делает. Мой мальчик наказал их семейство еще до того, как они успели причинить нам зло. Он умер, но и ее прихватил с собой. Живая и в то же время такая же мертвая, как и он.

– В тебе говорит гнев, я бы не пожелала такой участи даже его дочери. Дети не отвечают за грехи родителей…Они не должны за них отвечать.

– Должны, девочка. Кто-то всегда отвечает за чьи-то грехи. Помни об этом и живи с чистой душой. Молись Богу. Он защитит тебя.

***

Она вспоминала этот разговор, пока ехала в машине и смотрела в окошко на проносящиеся снежные курганы и одинокие развалившиеся дома, которые давно покинуты жителями.

Ей было страшно. Невыносимо страшно, потому что она знала, кто такой Олег Лебединский. Она видела это чудовище на портретах, спрятанных в комнате у матери, и содрогалась от ненависти и гадливости, понимая, что тот не только губил свою семью, а еще и пожелал жениться на собственной племяннице. Пусть и двоюродной, но она младше его в два раза. Какое будущее ее ждет?

Вечная ночь. Не имеет значения время суток. Здесь всегда темно и страшно. Даже в лучах солнца, сверкающих в белоснежной корке снега бриллиантовыми бликами- тьма. Жуткая красота ледяного царства смерти.

Она откинулась на спинку сидения и потерла замерзшие пальцы. Как же холодно. А еще долгие часы пути. У них еды хватит четко на дорогу, а денег на бензин.

– Говорят Лебединский живет роскошно и у него даже на завтрак стол ломится от еды.

Голос Тамары вырвал из раздумий. Ее подруга и помощница, не скажешь слуга, потому что ей уже давно не платили.

– Говорят, – подтвердила девушка и с жалостью посмотрела на служанку.

Как немного их, преданных слуг, добровольно осталось с их семьей. Остальные ушли еще тогда, когда впервые не получили жалование. Сбежали, как крысы с тонущего корабля. Тома не ушла, так же, как и её семья. Они остались верными их дому. Но с каждым месяцем таких вот верных оставалось все меньше и меньше, и Лиля не могла винить их за это.

– Мне иногда снятся по ночам бублики. Хрустящие с румяной корочкой и сахарной пудрой. Помните, их пекла тетя Даша?

В животе требовательно заурчало и засосало под ложечкой. Как же она голодна! Это чувство никогда не утихает. Оно становится все навязчивей и мучительней. Ей бы сейчас просто конфету сосательную погрызть, а о булочках можно только грезить.

– Да. С разной начинкой. Я любила с клубничным джемом.

– А я с яблочным. Твой отец всегда заказывал их по выходным. Мне кажется теперь они снова у нас появятся…, – Тома вздохнула.