Мы так и стояли друг напротив друга, затаив дыхание и сохраняя молчание. Как будто на кладбище собственных иллюзий. Когда не хочется даже сделать вдох.

Я демонстративно оглядел её снизу вверх, намеренно долго разглядывая ноги и грудь, и поднял глаза к её побледневшему лицу. Изменилась… и одновременно с этим все та же. Но есть эта неуловимая, но яркая разница между смертной и вампиром. Словно каждая черта ее идеально красивого лица стала намного ярче, а тело соблазнительней. Мне одновременно хотелось и смотреть на нее, зверея от тоски за все эти годы, и в тот же момент уничтожить эту идеальность, сломать, раскромсать, превратить в грязь.

Скрестил руки на груди и склонил голову вбок, наблюдая, как сужаются ее зрачки. Кажется, девочке не нравится ждать.

– Итак, Виктория Эйбель. Видимо, ты единственная в твоей проклятой семейке у кого есть яйца, так?

– Яйца? Как интересно ты выразился. Нет – желание спасти свою семью. Рино? Смерть? Как мне к тебе обращаться? Присесть в реверансе?

Я усмехнулся, наблюдая, как медленно заливает румянец злости бледные щёки. Как она гордо вздернула острый подбородок. Острая на язык, как и всегда. Правда, раньше таким тоном она разговаривала со всеми, кроме отца…и меня. Со мной она всегда была нежной и ласковой. Со мной она всегда играла роль. Грёбаная актриса!

Сделал шаг навстречу, подошел практически вплотную:

– Просто Господин, Викки. Твой Хозяин. И можешь не вспоминать технику реверансов. Достаточно держать дерзкий язык за зубами, и тогда, возможно, ты пострадаешь не так сильно, как мне хотелось бы.

– Господин? – она нервно усмехнулась. – Хорошо, Господин. Обойдемся без реверансов. К делу? Да? Что ты хочешь взамен на то, чтобы моей семье дали отсрочку с долгом?

Она тянет время. Я усмехнулся и обошел вокруг нее, зная, как это раздражает, когда тебя рассматривают. Лихорадочно думает, как себя вести со мной. Что ее ждет здесь, и чего я хочу. А еще она блефует. Семейке Эйбеля и Рассони понадобятся года, столетия, чтобы вернуть былое могущество. Отсрочка не поможет. Только полное прощение долга.

Викки упорно держала свой взгляд на уровне моего подбородка, но, надо признать, не отвернулась даже тогда, когда я склонился к ней, втягивая в себя её запах. На секунду прикрыл глаза, позволяя ему проникнуть в меня, войти в поры кожи, чтобы навсегда остаться со мной.

А когда открыл глаза, понял, что Викки пошатывало далеко не от страха. Она была голодна. Вот откуда эта мертвенная бледность. На какое – то жалкое мгновение сердце замерло от жалости, чтобы потом забиться в диком триумфе. Всё, как я и планировал. Униженная, обнищавшая, голодная приползла ко мне сама. Правда, ещё не зная, во что ввязывается. А, впрочем, так было даже интереснее. Ведь поиграть с жертвой перед её смертью намного забавней, чем просто съесть её.

– Отсрочка? А разве я когда – нибудь говорил о такой возможности, Викки? Это твои глупые надежды или тебя так искусно ввели в заблуждение те двое бесхребетных ничтожества, пославшие женщину спасти их шкуры? Улыбнулся, увидев, как медленно в светло – сером взгляде появляется вопрос. Девочка ещё не до конца поняла, в какую игру влезла.

– Я поставил чёткое условие, Викки. Или деньги, или донор. Кровь, – провёл пальцем по вене, пульсировавшей на шее, – единственная валюта в нашем мире, которая не обесценится никогда. Я ведь прав, девочка?

От прикосновения к ней прострелило током и в горле пересохло. Она подняла на меня взгляд, а потом оттолкнула мою руку, но я резко схватил ее за горло, вглядываясь в бледное лицо.

– Донор? Посмотри на меня. Ты это говоришь мне. Плевать, сколько проклятых, гребаных лет прошло. Ты ведь все это затеял специально, да? Ты все это время вел мою семью к краху. Тебе было недостаточно того, что ты тогда сделал со мной? Ты жаждал мести, да? Все было из – за проклятой мести, которую ты вынашивал там минутами и часами. Чего ты хочешь? Моей крови? Смерти?

Ее голос зазвенел в пустом кабинете, отталкиваясь от стен и вспарывая мне мозги.

Я сделал? Я? Сделал? Ей? Похоже, эта сука решила продолжить игру, которую вела когда – то. Вот только зритель с того времени изменился настолько, что теперь его интересовали только фильмы, наполненные болью и мучительной агонией героев.

Ярость затуманила голову, посылая к чертям намерение как можно дольше растянуть удовольствие держать её в неведении, дать ей ошибочную надежду на лучший исход, чтобы потом цинично отобрать.

К дьяволу всё! Пусть знает с самого начала, что её ждёт. Пусть приготовится гореть в одном из кипящих котлов Ада, умирая каждую ночь и возрождаясь на утро, чтобы бесконечно продлевать ожидание собственной смерти. Пусть знает, что я – тот, кто будет упорно поддерживать огонь под этим котлом. Вечно. Пока мне не надоест.

Перехватил тонкое запястье и развернул её к себе спиной, толкая к стене, больно сжимая руку. Наклонился к уху, испытывая огромное желание вгрызться в тонкую кожу шеи, а после бросить на пол и смотреть, как она корчится от боли, хрипя и вымаливая пощады. Интересно, ее папочка поставил ее в известность, что Носферату всеядны. И что мне по хрен чьей кровью питаться?

– Да! Я затеял всё ЭТО специально! – намотал на ладонь шелковистые длинные пряди. – Да! Я всё это время вёл твою семью к краху! – оттянул её голову назад, открывая доступ к шее. – Да! Я жаждал мести! Да! Я хочу твоей крови! Твоей боли! – грубо дёрнул её за волосы, заставляя смотреть мне в лицо. – И, да! Я хочу твоей смерти! И каждого из тех, кто тебе близок! Мог бы, я бы загрыз и твою собаку.

Посмотрел в глаза, наполнившиеся испугом, и довольно улыбнулся, почувствовав, как страх касается её кожи, поселяясь внутри.

Викки старалась держаться, а меня это приводило в бешенство.

– Так чего ты тянешь? Убей. Тебе ничего не мешает, верно? Я пришла. Я выполнила свою часть сделки. Выполни ты свою – не трогай моего отца и моего мужа. Или король… – она усмехнулась, и меня на секунду пронзила ослепительная вспышка, как удар током, от ее красоты, – Асфентуса не держит свое слово?

В серых глазах плескался огонь ненависти, разбавленный сполохами ужаса и смятения. Именно тот коктейль, которого я добивался. Пока достаточно и этого. Через некоторое время языки пламени, наполненные непониманием, исчезнут из её взгляда навсегда. И его поглотит жгучая ненависть ко мне, отливая обжигающе чёрным. Я вытащу из нее все эмоции, самые уродливые. Заставлю быть самой собой, чтобы ползала у моих ног. А потом… после… уйдёт и ненависть, оставив на пепелище только жуткий серый дымок первобытного страха. Совсем скоро я буду упиваться им досыта.

– Нет силы, способной помешать мне поступить с тобой так, как я захочу, Викки… – я резко вонзил когти в её грудь, разрывая плоть, мгновенно добираясь до сердца, придерживая красивое, нежное лицо за подбородок и усмехнулся, когда она ахнула, а по ее щекам покатились слезы.

– Но я не заключал с тобой сделки. ТЫ мне нужна совершенно для другого, девочка… – я сжал пальцы, с улыбкой наблюдая, как кровь отхлынула от и без того бледного лица. Она прикрыла глаза, видимо, приготовившись умереть, и я зарычал, пока она не посмотрела на меня снова. – Мне всё ещё нужен донор. И я получу его.

Она застыла. Возможно, Викки не верила….не верила, потому что еще никогда раньше мои руки не касались её, чтобы причинить боль. А сейчас…я держал пальцами её сердце. Это не просто пытка. Это агония, когда от болевого шока жертва не может даже закричать.

– Жаль, что ты…так долго…ждал…а не…сделал это…тогда, – прошептала, едва шевеля пересохшими губами.

Я смотрел на неё, и на мгновение ярость отступила назад, а пальцы, ощущавшие мягкое сердце, испуганно отстукивавшее мелодию прощания, разжались. О чём она шепчет так тихо, что я еле услышал? Когда тогда? Когда она равнодушно согласилась оставить меня ради другого? Или когда она неистово целовала меня, умоляя вернуться за ней? Что означали эти слова? Или решила сменить тактику и отказаться от роли дерзкой девчонки? Думает, что жертве несчастной любви удастся смягчить меня?