Оля

– Неужели это я?

Подруга с восторгом рассматривает себя в зеркале, то и дело осторожно касаясь пальцами кончиков пышных накрашенных ресниц.

– Конечно, Мариам. Ты у меня красавица!

Улыбаюсь, складывая в косметичку подводку, тушь и прозрачный блеск для губ. Сама не могу оторвать от неё взгляда, довольная тем, что в результате получилось.

– Просто непривычно с подведенными глазами. Как думаешь, ему понравится? – спрашивает подруга и стремительно краснеет.

– Ты ему нравишься и без макияжа, Мари, – успокаиваю её. – А я просто подчеркнула твои и без того выразительные черты лица.

– Не подумает, что я выгляжу развратно? – испуганные глаза находят меня в отражении, а я только шире улыбаюсь.

Нашлась развратница. С её внешними данными можно было бы покорять модельный бизнес. Привлекательное невинное личико, длинные ноги и стройная фигура – она просто идеальна. Но несмотря на все свои достоинства, Мари самая правильная из всех моих знакомых, и самая послушная. Дело в её родителях и слишком консервативном воспитании. С такой семьёй, как у неё, сложно быть другой.

– Нет. Демьян знает, что ты и разврат это два противоположных слова, которые даже в одном предложении ставить вместе нельзя.

Я тяну за резинку, распуская её тяжёлые гладкие волосы и расправляю их пальцами.

– Всё, можно идти покорять.

Мариам встаёт, взволнованно одергивая подол бесформенной футболки, которую она носит дома при гостях, так как обтягивающие майки и топы ей строго запрещены.

Щеки красные, глаза блестят, выдавая волнение. Глупая моя.

Она безумно влюблена в лучшего друга её старшего брата, и хоть и твердит, что вместе им не быть, а все же очень хочет ему нравиться. И я её понимаю. Как никто, наверное.

Набравшись смелости, Мари направляется в сторону двери, в которую как раз в этот момент раздаётся стук.

– Мари, парни проголодались, может накроешь нам чего перекусить? – в дверном проёме показывается Давид, и теперь уже зачем-то одергиваю юбку я.

Нервно пробегаюсь ладонями по волосам, машинально приглаживая их.

Парню хватает всего мгновения, чтобы поймать в фокус лицо своей младшей сестры. Широкие брови сходятся к переносице, а взгляд становится более цепким.

Мы с ней синхронно замираем.

Сейчас начнётся…

Хоть я едва ли тронула её лицо косметикой, а все же не заметить изменений невозможно. Мари никогда прежде не красилась.

Давид резко шагает вперёд и берет сестру за подбородок.

Стискивает зубы, прежде, чем перевести давящий взгляд на меня.

– Это ты сделала? – выплевывает пренебрежительно.

– Да. Ей идёт, правда? – стараюсь сгладить ситуацию и мягко улыбаюсь.

– Не идёт, – отрезает Давид, – сестра, смой быстро эту грязь. Не хватало, чтобы тебя мать увидела. Она же тебя в порошок сотрёт.

Глаза подруги стремительно наполняются слезами, но я не даю ей испортить то, над чем мы так кропотливо трудились. Тяну её за руку на себя.

– Твоя мама придёт только через час. Успеешь как минимум накрыть на стол.

И осуществить свое заветное желание – показаться Демьяну. Этого я не договариваю, но она меня понимает и без слов.

Кивнув, быстро ретируется из спальни, боясь вероятно, чтобы рассерженный брат сам не пошёл смывать с неё косметику, и тем самым оставляя меня с ним наедине.

А вот это уже плохо…

– Ты что о себе возомнила? – гневно цедит он сквозь зубы.

– Так нельзя обращаться с людьми, как вы, Давид, – вскидываю подбородок, намеренно не демонстрируя как его тон на самом деле на меня действует. – Это твоя сестра. И ничего страшного я не сделала. Всего лишь подвела глаза подводкой и тушью.

– Мариам не красится. Эти привычки выставлять себя на показ оставь себе, – делает шаг в мою сторону, а я инстинктивно отступаю назад.

Комната довольно маленькая, а когда в ней находится Давид и вовсе дышать нечем становится.

– Я не выставляю себя напоказ!

– Да что ты? Губы свои постоянно красишь красным, чтобы заметили.

Чтобы ты заметил, дурак…

Давид шагает ещё ближе, а у меня неконтролируемо сбивается пульс, разгоняя кровь по венам.

– Вообще не понимаю, что Мариам в тебе нашла, – давит он, – Вы такие разные. Она домашняя девочка, а ты… ты же как стрекоза, Оля. То тут, то там.

– Это плохо? – упираюсь бедрами в стол, когда он максимально сокращает между нами расстояние.

В лёгкие уже токсинами проник его запах и травит меня, но я этого не показываю. Никогда не показываю, что Давид для меня значит больше, чем может показаться. Что его открытая беспричинная неприязнь ранит меня.

– А что хорошего? Живёшь без проблем. Своими крошечными мозгами не в состоянии подумать, что Мариам достанется из-за твоего желания сделать её похожей на тебя. Наша семья не такая как твоя, Оля. Это тебе позволено шляться вечерами непонятно где и с кем.

Обида вспышкой боли растекается в грудной клетке, и я со всей силы сжимаю кулаки.

– Я не шляюсь нигде.

– Ну да. А позовчера я не тебя видел около пивбара?

В горле ком собирается, а горечь обжигает язык. Да, я была там… Только пиво я терпеть не могу. Как и все пивбары в нашем городе. Могла бы, снесла их к чертовой матери.

Чувствую, как тяжело начинает в груди биться сердце.

– Молчишь? – выплевывает он, ступая ко мне вплотную и нависая тяжёлой тенью. А я закрыть нос пальцами хочу, чтобы не вдыхать его запах. Чтобы также ненавидеть, как и он меня. – Запомни, Оля, я слежу за тобой. Не смей втягивать Мариам в неприятности.

– То есть шататься по клубам и заводить сомнительные связи позволено только тебе? – не выдерживаю я.

Для Давида нормально часто с друзьями бывать в барах и уходить оттуда периодически с разными девушками. Одной постоянной у него нет. Зато шведский стол просто ломится от изобилия однодневок.

– Да, – не отрицает он.

– Очень странно не находишь? Тебе можно все, а ей ничего?

Как же трудно вот так стоять, когда он прижимается ко мне. Когда его дыхание касается моей щеки, а ладони лежат по обе стороны от моих бёдер на поверхности стола. Если бы только можно было потянуться и прикоснуться к его губам. Я бы, наверное, все отдала, чтобы он не оттолкнул. Но не вот так, когда между нами трещит неприязнь. Когда в его глазах я мелкая пьянчужка и кто там ещё? Шлюшка? Наверное, так он думает в мой адрес.

Смешно. Шлюшка, у которой никогда не было интимных отношений. Давид бы удивился, но я ему ни за что не признаюсь. Оправдываться никогда не стану.

– Да, мне можно всё. А Мариам – девушка, будущая жена. Она должна быть незапятнанной, в отличии от некоторых.

Брезгливо произносит он, и эта его фраза меня добивает. Словами наотмашь бьет, как если бы он ударил физически, прямиком в солнечное сплетение.

Со всей силы толкаю засранца в грудь.

– Как и твоя будущая жена? – язвлю несдержанно, – Она тоже вот так же послушно сидит в Армении и ждёт, когда ты, переспав с половиной женского населения прискочишь к ней и станешь верным?

Давид резко хватает меня за локоть и дёргает на себя.

– А это не твоё дело!

– Конечно, куда уж мне? Все эти ваши странные традиции моим крошечным умом не понять. Жениться на той, кого даже не любишь! Потому что, если бы ты её любил, не спал бы здесь с каждой второй, – почти выкрикиваю.

– Оля, не лезь куда не просят!

Карие глаза темнеют, а на суровом лице вздуваются желваки. Ощутимая ярость, исходящая от него стеной, врезается в меня, но вместо того, чтобы испугаться я выдергиваю свою руку, и сама уже сокращаю между нами расстояние настолько, что и миллиметра не остаётся. Моя грудь упирается в его напряженную, каменную. Хочется снова толкнуть его за то, что ни черта не понимает. Не видит, как я смотрю на него, как жду, когда перестанет ненавидеть. Я чёрт возьми даже не понимаю откуда у него это ужасное отношение ко мне, ведь, когда мы только познакомились было всё нормально, а потом его как подменили. В один день просто взял и начал смотреть, как на букашку под ногами.