Приблизила ли нас вся эта свобода к более здоровому и счастливому обществу? У нас больше выбора, материальных благ и информации, чем кто-либо мог представить полвека назад, но едва ли духовное качество нашей жизни улучшилось. На самом деле, люди кажутся более враждебными, более одинокими и более эмоционально неустойчивыми, чем когда-либо. Хотя сексуальная свобода стала нормой для молодежи и люди вступают в отношения гораздо более опытными в вопросах секса, чем раньше, большинство из нас все-таки жаждет долгосрочных отношений, даже если мы не знаем, как с ними справляться. И здесь мы сталкиваемся с серьезной проблемой.
Нормализация свободы побуждает нас наслаждаться ею, пока она длится, но усиливает ощущение неудачи и одиночества, когда мы не в состоянии найти или создать такие отношения, о которых мечтаем.
Несмотря на удивительные достижения в технической сфере, мы не разработали прибора для определения пары и разрешения загадки человеческого взаимодействия. Мы совершили революцию в общении и информационных технологиях – мы можем поговорить друг с другом в любое время, где бы ни находились, но что мы скажем друг другу? В то же самое время мы становимся все более невежественными в том, как поддерживать достаточную глубину и удовлетворенность в личных и близких отношениях. Несмотря на одержимость вуайеристской сексуальной образностью и распространенное представление о том, что секс должен быть приятен всем и всегда, в массе своей мы все же мало знаем о физической любви и сексуальной близости.
Партнерам по-прежнему трудно открыто говорить о тех вещах, что важны для них обоих. К примеру, недавно нам встретилась в газете статья о парах, в которых нет секса. Это преподносилось как несомненная редкость. Однако наш опыт в качестве консультантов говорит, что в парах, испытывающих трудности в отношениях, скорее всего, секс будет нечастым, если только они не оторваны от собственной эмоциональной и телесной реальности. Вот что говорит молодая женщина о том, как они с партнером работают с этой проблемой:
Порой мне хочется поговорить с ним об этом, но я совершенно точно понимаю, что мы не будем это обсуждать. Это ощущалось бы как чудовищное вмешательство[9].
Испытывая отчуждение, мы жаждем снова обрести связь друг с другом, но не знаем, как это сделать. Результаты разрыва связи столь же расплывчаты, сколь и разнообразны. Может ли статься, что взрывной рост использования мобильных телефонов, культура наркотиков, мир моды, интернет – все это поддерживается нашей потребностью осознавать свою важность для других и желанием ощущать связь? Возможно, в конечном счете потенциальная пустота нашей цивилизации – эксплуататорское потребительство, уменьшение природных ресурсов, загрязнение планеты – вызываются внутренней засухой, глубинной жаждой ощущать связь с другими телом, сердцем и душой, в том виде, который может подарить лишь подлинная близость.
Как нам извлечь пользу из высоких достижений современной эпохи, не поддаваясь склонности выбирать краткосрочные цели?
ОТ КРИЗИСА К ВОЗМОЖНОСТЯМ В ОТНОШЕНИЯХ
В начале этой главы мы предположили, что кризисы порой можно переосмыслить как возможности. Если мы подойдем к западному кризису в близких отношениях как к «этапу, который необходимо пройти» (как люди обычно говорят о своих детях, когда им сложно понимать их), мы увеличим шансы на то, чтобы увидеть проблему в контексте.
По нашему мнению, очень полезно рассматривать этот кризис как часть подростковой фазы развития, с которой должен справиться Запад. Приняв такой подход, мы сможем признать важность поисков нового образца для близких отношений.
Подобно подросткам, мы жаждем экспериментировать с моделями, совершенно иными по сравнению с моделями наших родителей. Но, как и у подростков, размышляющих о сексе, отношениях и браке, у нас, по-видимому, есть только два варианта. Во-первых, мы можем довести до крайностей свои юношеские эксперименты. Изнанка этого заключается в том, что на поиски вечного спутника можно потратить всю свою жизнь, при этом оставляя подчищать результаты наших беспорядочных половых связей и безответственности кому-то другому.
С другой стороны, голос внутри нас, который говорит: «Вырасти, остепенись и извлеки из этого лучшее!» – вряд ли кажется привлекательным. Этот вариант больше не убеждает нас, ведь, как мы видели, он тяготеет к подавлению, а не к свободе и побуждает скорее к псевдовзрослости, а не к подлинной зрелости. Если мы сделаем такой выбор, то, скорее всего, сорвем его из-за нетерпения или обиды, сдавшись, как только появятся трудности, снова уйдя из дома, подобно подростку, оставив вынужденную роль родителя кому-то другому, в то время как мы попытаемся начать все сначала с кем-то еще.
Но давайте не отказываться от этой юношеской фазы слишком просто и быстро. До сравнительно недавних пор люди вступали в брак сразу после периода полового созревания и обычно умирали к возрасту сорока лет. Ни о какой юности нельзя было говорить. Юность – новое понятие. Общество восприняло ее всерьез лишь тогда, когда благодаря феномену Элвиса Пресли и «Битлз» коммерсанты увидели в детях полноправных покупателей музыкальных пластинок. Еще раньше, в конце 1940-х годов, освободительный развод стал поддерживаться государством, и это означало, что мужчины и женщины получили больше возможностей следовать своим чувствам, своему выбору, желанию, возбуждению и мечтам. Все это – ценные качества юности.
Нет, проблема не в подростковом возрасте, проблема в том, что мы в нем застреваем.
ПРЕДНАЗНАЧЕННЫЕ ДЛЯ СВОБОДЫ
Мы заслуживаем своей свободы, мы так долго ее ждали. Но подлинная свобода и юношеский бунт – разные вещи. Выбор в пользу свободы подразумевает осознанность и ответственность. Мы как будто не готовы к свободно выбранным серьезным отношениям. Подростки с ними справиться не в состоянии.
Похожий взгляд был недавно выражен на телевизионной программе о моральности прелюбодеяния. Бывший епископ Джон Шелби Спонг, теперь читающий лекции в Гарварде, объяснял, что проблема не во внебрачных связях, но скорее в том, что значит состоять в серьезных отношениях, которые в программе называли моногамией:
Как я понимаю, моногамию еще не практиковали. Истинная моногамия требует абсолютного равенства между одним мужчиной и одной женщиной. Абсолютного равенства – политического, социального и религиозного, – всех видов равенства. Думаю, мы придем к истинной моногамии, когда мужчины и женщины будут абсолютно едины. Но пока наше общество не станет тем местом, где мужчины и женщины будут равны во всем, подлинная моногамия невозможна, лишь моногамная модель[10].
Спонг напоминает, что мы все еще ждем того времени, когда мужские и женские энергии будут уравновешены. Прежде, на внешнем этапе, мужчины проявляли чрезмерную активность, а женщины были излишне пассивными. По мере того как баланс силы начинает изменяться, мы становимся готовы к новому равенству. Опять обратимся к словам Спонга:
Подлинная моногамия подразумевает глубокое взаимодействие людей на равных, и именно это я ценю. Я на самом деле верю, что есть что-то совершенно чудесное в том, чтобы вложить свою жизнь и любовь в партнера, равного вам во всех отношениях, и разделить с ним каждый аспект своей жизни[11].
Мы считаем, что он абсолютно прав, но для нас равенство – только начало. Пока мы не вольны решать не вступать в серьезные отношения, мы по-настоящему не свободны в выборе в их пользу. Если близкие отношения должны стать зрелыми, нам придется принять равенство как предварительное условие. Мы потребуем свободы, но не ценой глубины. Мы будем преданы отношениям, но захотим, чтобы они завели нас еще на шаг дальше: в нас самих и за пределы нас самих, к другому.
