Занятное название галереи Au Sacre du Printemps – «Весна священная». У Стравинского есть такое произведение. Дядя говорил, что Кики была его любовницей тоже. Великий композитор был ходок! Кики, Шанель… А вот и каталог. Посмотрим. Это не то, это не то, это не… Стоп. Автопортрет самой Кики. На минуточку, фотография этого автопортрета у меня в папке. Это уже кое-что. Вывод достаточно прост. Коллекция картин из папки почти стопроцентно собрана из разных мест. По крайней мере, из двух. Что делать с этой информацией? Ничего. Пока ничего. Просто отложить в памяти. Просто отложить в памяти. Хотя там и так много чего лежит для моих двадцати…
Теперь надо бежать по адресу, который дал милый старичок в мэрии. Главное – не опоздать.
Опоздал. Посидеть, что ли, в «Ротонде» на бульваре Монпарнас и выпить там чашку кофе? Вдруг атмосфера что-нибудь подскажет. Посидел. Три кофе, салат, пирог с яблоками. И ни одной дельной мысли.
Утром я все-таки попал по адресу, выданному мне старичком. Лучше б не ходил. Теперь окончательно все запуталось. Снова вернулась куда-то отложенная на время мысль: пора делать ноги.
Месье Пахомофф Виктор Андре никогда не награждался ни орденом, ни медалью.
Около двенадцати мы поехали с дядей получать его «Альфа Ромео». Красивая машина. Красного цвета. Кабриолет. Не иначе как у дяди новая девушка. Седина в бороду, бес в ребро. Интересно, у меня будет красная машина в его возрасте?
Решено было покататься за городом и там же пообедать. Возражения не принимались, но, в целом, их и не было.
Прелестный ресторанчик с видом на лес и речку еще более приподнял хорошее настроение. Мне нужна была кое-какая информация, и хорошим настроением надо было воспользоваться.
– Скажи, а чем занялись все эти ребята, подпольщики и партизаны, после войны?
– Хочу, чтобы ты понимал, это совершенно разные по характеру люди с весьма отличным психологическим состоянием. Маки – партизаны, практически военное соединение. Только прячутся в горах, лесах, заброшенных замках и фермах. Их задача – стрелять, взрывать, вредить. С ментальной точки зрения, это, как ни странно, более спокойное существование. Ты в своем мире, на фронте. Пусть хоть на маленьком, но на фронте. Ну, кроме связных, естественно, которым приходилось иногда выходить с подпольщиками на связь. А вот подпольщики – это другая история. Ты живешь среди одних врагов, ты опасаешься ареста каждый день, каждую минуту. Ты просыпаешься от любого шороха. Ты умираешь от страха, когда тебе стучат в дверь. А внешне ты живешь обыденной ежедневной, все той же, как обычно, судьбой инженера, учителя, адвоката, почтальона. Тебя кто интересует?
– Все интересуют. Только продолжай говорить.
– Те из подпольщиков, кто выжил, особой карьеры не сделали. Подполье было стратегически разделено на небольшие группы – ячейки. Технически так было легче выжить. Уничтожат немцы одну группу, где завелся предатель, и на этом все обрывается. Выжившие даже особо орденов и наград не удостоились. Да и связей во властных структурах у них не было. Даже наоборот – после окончания оккупации они страдали из-за своих подвигов. Работает, скажем, уборщицей или машинисткой некая девушка в каком-нибудь подразделении у немцев и тихонько сообщает информацию связному подпольщику: в ближайшую среду произойдет дислокация мотострелкового взвода немцев из деревни Ашер-ла-Форе под Фонтенбло куда-то на фронт. Что маки сделают с этой информацией, кто знает. То ли нападут на взвод, то ли пропустят. Не ее дело. Ушли немцы, единственный человек, который мог бы свидетельствовать о том, что она помогла Сопротивлению, или убит, или пропал. А ее судят – работала на нацистов. Если заподозрят, что спала с оккупантами, побреют налысо и выкинут на улицу. Многие кончали жизнь самоубийством. Ужасно несправедливо. Но это война. У бывших партизан все легче. Они всегда группой, и жизнь за пять лет научила их держаться вместе, иначе не выжить. Поэтому из них часто выходили известные политики, предприниматели, да мало ли кто. Мой приятель Алекс Москович[29], шалопай из Киева, когда наступил мир, сделал блестящую карьеру в политике. Даже был префектом Парижа одно время. А Шабану[30] вообще дали пост премьер-министра на три года. Классный парень, кстати. Зря ушел с премьерства. Он сейчас мэр Бордо. Тоже мило. Я занялся производством и торговлей, как ты знаешь. Многие мало-помалу устроились. Но это те, у кого были мозги.
– А у кого не было?
– Послушай, нам всем в среднем было от двадцати до тридцати пяти. Тем, кто младше или старше, прожить столько времени в лесу очень сложно. Ребята в основном провели свои самые лучшие годы с автоматом в руке. Ни образования, ни полезного опыта. Все, что мы умели – это стрелять из-за угла. В немца или в полицейского. Когда закончилась война, выяснилось, что они никому не нужны и толком делать ничего не умеют. Так и остались на улице.
– То есть?
– Что то есть? Бандитами стали. Гангстерами. Кого-то потом убили. Кто-то жив-здоров и вырос в иерархии. Кто сидит. У всех по-разному. C’est la vie. Мороженое и домой?
На следующий день на работе я занимался классификацией гравюр, но тут приехали Паранки́ с Фабиани́. Оба выглядели как-то встревоженно. Меня отправили погулять до завтра. Очень кстати. В Париже в тот год были две женщины, способные мне помочь, и мне надо было подготовиться к встрече с каждой из них.
Моей первой и главной ставкой была Катя Гранофф – владелица главных галерей современного искусства во Франции и уж точно в Париже. Одесситка, из зажиточной еврейской семьи, они с сестрой Розой рано потеряли родителей. Опекуны отправили их в Швейцарию, но в 1924 году Катя перебралась в Париж. Уже в 1926 году Катя Гранофф создает свою первую галерею современного искусства и открывает французскому миру художника Марка Шагала. Ни много ни мало. Это был грандиозный и мгновенный успех. Успех, который никогда больше не покидал одесситку с трудным характером.
В самом начале оккупации Катя, ее сестра Роза, племянник и любимый художник (или просто любимый?) Жорж Буш бежали из Парижа. Туда, на юг, в провинцию Ардеш. Они поселились в заброшенном средневековом замке и сами стали крестьянами на несколько лет. Ардеш – центральная часть юга Франции, столетиями гонимого и ненавидимого Парижем из-за протестантов, населявших район, представляла из себя одну из самых бедных провинций страны. Катя считала, что немцы не придут в Ардеш. Они там просто умрут от голода и скуки. Эстет и художник Жорж Буш не выдержал жизни в изгнании и скончался в 1941 году. А что же холеная одесская барышня Катя Гранофф? Она закусила губу и выдержала все до дня победы. Выдержала для того, чтобы после войны окончательно завоевать Францию. Она сделала это, познакомив мир с десятками новых художников, которым ее галереи давали шанс, а чаще всего и билет в большую жизнь. В 1961 году она выпустила сборник стихов русских поэтов в своем переводе. До нынешнего дня этот сборник, за который Катя была удостоена безумно престижной литературной премии, считается венцом русско-французского перевода. Она знала всех, и все знали ее. Она любила Россию, а ее обожала Франция. И именно к Кате Гранофф я решил пойти со своей папкой «Кики Монпарнаса».
Колокольчик заставил даму в кресле взглянуть исподлобья на входящего в легендарную галерею юнца. Под мышкой у меня была папка с работами, в руке я держал большую охапку душистых чайных роз. Мы поздоровались, и дама снова ушла в свою книгу. Я начал осмотр картин в галерее, медленно передвигаясь от полотна к полотну.
Недалеко от стола, где сидела мадам Гранофф, я притормозил в созерцании абсолютно депрессивной картины художника Бернара Бюффе[31].
– Месье что-то ищет или просто интересуется живописью? – разговор начался по-французски.
– У вас есть ваза? – Это была домашняя заготовка. На русском должно быть полегче. – Этот букет для вас.
