– Конечно, – довольно проурчал Цезарь. – Он сможет питаться воспоминаниями о вкусе других цветов. Наверное, горьких на вкус, потому что это ведь были Мундуруку. Но ему должно быть все равно. Не думаю, что у горы особенно чувствительная пасть.

Через некоторое время радость уступила место усталости. Звери принесли во ртах воду и потушили маленькие костры. Только один очаг пожара на краю леса грозил разгореться не на шутку: Тай потушил его прицельным обратным огнем.

Но дом оказался окончательно разрушенным. А ведь они жили там, сколько себя помнили. Деревянная часть дома со всем его содержимым сгорела дотла. А в другой, что была вырублена в скале, огонь добрался до каждого закоулка. Все, что могло сгореть, не избежало огня, в том числе и кабинет волшебника, его библиотека и многие другие бесценные вещи. С их исчезновением память о Суснаме Эвинде сотрется из умов и сердец народов Годланда. Его знания и труды, все неисчислимые богатства тайных знаний – все пропало.

– Что сделано, то сделано. Мы ничего не можем исправить. – Цезарь улегся на обгоревшую и залитую кровью лужайку и стал чиститься.

– Может быть, еще не совсем. – Макитти смотрела на Оскара. – Оскар, а ты не задумывался над теми изменениями, что произошли в тебе?

Он сконфуженно ответил:

– В каком смысле?

– Посмотри на нас. – Она махнула передней лапой. – Сэму дана еще большая сила, чем прежде. Я могу командовать темнотой. Тай стал мифической жар-птицей и может управлять пламенем. Цезарь стал истинным царем зверей, а Какао – самой хитрой и ловкой. – Желтые глаза изучающе смотрели на него. – А что же ты, Оскар? Каков твой дар, кроме того, что ты можешь заставить двигаться деревья? В чем твоя новая сила в этом мире?

Он застенчиво пожал плечами.

– Я не знаю. Быть волком, наверное.

– Это последствия магии, а не управление ею. – Она продолжала разглядывать его. – Я вспомнила еще кое-что, о чем говорил Хозяин Эвинд. Что-то о собаках, что они значат для жилища и дома.

Высунув язык и тяжело дыша, он покачал головой.

– Я не понимаю тебя, Макитти.

– Я говорю о магических способностях, заложенных в нас благодаря помощи Хозяина Эвинда. – Она отступила в сторону. – Иди и ляг на свое любимое место, Оскар.

Волк насупился.

– Ты имеешь в виду каменное крылечко у двери? – Когда она утвердительно кивнула, он еще раз пожал плечами и пошел туда. Ему не хотелось сейчас с нею спорить, да и делать все равно было нечего.

Он обежал круг по двору, и, наконец, настал тот мистический миг, знакомый только сторожевым собакам. Он улегся носом к хвосту и, удовлетворенно вздохнув, закрыл глаза. Однако почти сразу их открыл, так как в них отразилось яркое свечение.

Оно было повсюду. Нет, поправил он себя, оно шло изнутри, из него. Оно было мягким и теплым, с запахом камина и плиты, бегущей воды, плещущейся в раковине, и пирога, пекущегося в духовке, с запахом истертой мебели и свежего белья. Это был запах не жилища, а дома. Кто посвящен в такие тонкости, тот поймет, что это абсолютно разные вещи.

Позади него жилище Суснама Эвинда восстанавливало самое себя. Занавески и стены, ковры и полы, окна и разрушенный камин – все становилось как прежде, возрожденное из глубины собачьей души и памяти. Когда, наконец, все вернулось, ликующие друзья обступили его со всех сторон.

– Я не понимаю. – Оскар изумленно смотрел на дом, который он чудесным образом непроизвольно восстановил. – Что случилось? Что я сделал?

– Это волшебство, которое живет в тебе, – сказала ему Макитти. – Я предполагала, что это так. Разве ты не понимаешь, Оскар? Это то, что ты хранишь в себе всегда. Я слышала, как Хозяин часто говорил с большой искренностью: «Дом – это то место, где есть собака». Так что у нас снова есть дом.

Какао восхищенно и изумленно смотрела на восстановленное жилище.

– У вас-то есть, – согласился Тай, – а как же я?

Макитти взглянула на лучащуюся жар-птицу, живую легенду, которой неожиданно стал хорошо знакомый друг.

– А с тобой проблема, дружище Тай. Не думаю, что твоя старая клетка подойдет тебе. Но и спокойно спать в доме, зная, что ты спишь на легко воспламеняющейся крыше, я не смогла бы. Мы, конечно, подыщем тебе красивую уютную негорючую пещерку в большой скале, которая соединяется с домом и имеет отдельный вход.

Жар-птица рассудительно кивнула. При этом с нее, как остриженные усы, слетели всполохи огня.

– Мне это подойдет. Что же мы теперь будем делать, выполнив задание хозяина и вернув в Годланд краски?

– Самое время решать такие вопросы. – Цезарь зевнул, широко раскрыв свою львиную пасть. – Ближайшее будущее меня не волнует, так как я собираюсь спать и есть. И, может быть, заняться другими вещами, которые мы так долго откладывали. – Он вопрошающе поднял бровь, и на этот раз Какао не съязвила в ответ. Заметив, как они переглянулись, и правильно истолковав их взгляды, Оскар почувствовал, как в нем столкнулись противоположные чувства. В горле у него запершило. Волшебство – не волшебство, а некоторым вещам не суждено случиться. Любовь – это такая непостижимая вещь, с которой даже магия не может совладать.

– Как это ни странно, но я думаю, Цезарь прав. – Макитти одобрительно рассматривала новое здание. – Мы же не можем просто так отправиться в ближайшую деревню в таком виде. Вероятно, со временем, изучая мудрость Хозяина Эвинда, мы сможем научиться легко менять одно обличье на другое и превращаться из животных в людей и обратно. – Откинув голову, она завыла.

Она пела поразительную балладу радости и триумфа, хорошо известную среди кошек. Цезарь и Какао присоединились к ней. Сладкозвучно шипя, запел и Сэм. Таю, конечно, тоже легко было присоединиться к пению. Он звонко пел, и из его горла вместе с красивыми звуками вырывались искры и языки пламени. Свет и музыка слились воедино.

И только когда запел Оскар, издавая пронзительный хриплый вой, остальные замолчали. Волкодав умел многое, но только не петь.

Кроме сердечных дел, есть и другие вещи, перед которыми магия бессильна.