Как вдруг, проем окна осветил яркий свет, и она услышала звук подъехавшей машины. Девочка проворно выбралась из-под одеяла, ступила босыми ногами на холодный пол и на цыпочках подбежала к окну. Внизу, прямо перед их подъездом, рычала мотором большая черная машина, включенные фары охватывали заснеженные деревья и сарай в тупике двора. Блестящая дверь машины хлопнула, из нее выбрались трое человек в форме и зашли в их подъезд.
Римма отвернулась от окна и застыла на месте, как вкопанная. Стало очень страшно. В сонной тишине дома раздавался грохот тяжелых сапог по каменным ступеням, словно кто-то вбивал гвозди молотком. Что это за люди и куда они направляются? За ширмой слышно было, как зашептались родители.
Раздался пугающий и резкий звонок в их дверь. Мама в одной ночнушке выскочила из-за ширмы. И почти сразу же в дверь их комнаты заколотили мощные кулаки. Наверное, кто-то из соседей не спал и успел открыть входную дверь в квартирный тамбур.
Мама открыла, и в комнату ввалились те самые трое мужчин в форме. Без тени смущения включили свет и прошли в грязных сапогах на середину комнаты.
– Вы Гольдман Павел Алексеевич? – уточнили у отца, который вышел из-за ширмы в ночной пижаме.
– Да, – сонно и с непониманием оглядел вломившихся отец. Как все близорукие люди без очков, он выглядел каким-то беспомощным.
– Классный руководитель Сусанны Певзнер, – медленно и как будто с упреком произнес один из мужчин.
– Да, но… – удивленно замялся отец.
– Объяснять будете на допросе, – прервали его, – наше дело – изъять запрещенную литературу.
– У нас нет никакой запрещенной литературы, и взгляды Сусанны я никогда не разделял.
– Не разделяли, но знали? – въедливо уточнил говорящий.
Отец виновато потупился:
– Узнал, когда ее арестовали.
– Так, ладно, зовите понятых.
За дверью комнаты к тому времени собралась целая толпа любопытствующих: кто в халате и с бигуди, а кто в одной ночнушке прибежал посмотреть на чужое горе.
Комнатка была небольшая, и обыск не занял много времени. За пару часов перетряхнули все книжные полки, перевернули все шкафы и даже постели. Конечно, ничего запрещенного не нашли. Однако, отцу все же велели собираться.
Римма смотрела на происходящее широко распахнутыми глазами и чувствовала, как дощатый пол плывет под ее ногами. Она смотрела на людей, и не понимала, кто они и что происходит. Неужели такое может быть наяву – чтобы в их приличную комнату с прозрачным тюлем на окнах могли войти в грязных сапогах какие-то люди в форме? Чтобы ее отцу, порядочному человеку и учителю с большим стажем, могли предъявить какие-то непонятные обвинения?
Отца повели на выход из квартиры. Мрачные лица конвоиров отпечатались в памяти ребенка навсегда. Они выглядели окаменелыми бездушными масками, пугающими Римму до дрожи.
– Там разберутся, я скоро вернусь, – дрогнувшим голосом сказал отец, обернувшись в дверях.
И мама, закрывая ладонями рот, чтобы не расплакаться, побежала за ним по коридору. Папа хотел обернуться вновь, обнять маму, но ему не дали. Так и остался в памяти дочери на ближайшие годы его взъерошенный, как у пойманного зверя, затылок.
Мать и дочь вернулись в свою комнату и прильнули к окну. Они смотрели, как отца запихивают на заднее сиденье, провожали взглядами отъезжающую машину, а из глаз струились тихие слезы отчаяния.
До утра никто не постучался в их дверь, никто из друзей или соседей не пришел хотя бы спросить, не нужна ли помощь в наведении порядка после обыска. И когда забрезжил неяркий зимний рассвет, никто не зашел, не позвонил, словно они перестали существовать или заболели ужасно заразной болезнью.
Наутро весь околоток уже знал о произошедшем, но никто, никто не позвонил и не пришел, даже Катя за обещанным «Робинзоном Крузо».
– Доченька, помоги мне собрать вещи, – сказала мама в один из следующих грустных дней.
Римма подумала, что они будут просто наводить порядок, раскладывать все по местам, но мама имела в виду другое. Книги и вещи пришлось складывать в мешки и узлы. На следующий день мать пошла в школу и забрала оттуда документы – свои и дочери, потом договорилась с водителем грузовика, чтобы он отвез их в подмосковный город Клин, к бабушке и дедушке.
– Может, зря уезжаем? – повзрослевшая Римма всю дорогу, трясясь в кузове грузовика, с сомнением смотрела на мать, – папа вернется, а нас дома нет.
– Вряд ли он вернется, – горько усмехнулась мама, – знаешь, кто такая Сусанна?
– Знаю, это же девочка, которая училась в папином классе, а потом куда-то пропала.
– Она организовала литературный кружок в доме пионеров, но они там не только книжки читали, а строили планы, как уничтожить членов правительства.
– Как? – поразилась Римма. – Быть такого не может!
– Я тоже так думала, но…
– Их расстреляют? – ужаснулась Римма, выпалив самое худшее предположение.
– Не знаю, скоро суд, там и вынесут приговор.
– А наш папа тут при чем?
– Он классный руководитель, обязан был знать, чем дышат его ученики.
– А нам что будет? – Римма была уже не маленькая и знала, что может ожидать членов семьи врага народа.
– Теперь уже ничего, не переживай, – мама ласково погладила ее по плечу и даже улыбнулась. – В Клину никто ничего не знает, и мы никому не скажем, правда? Свою фамилию я не меняла из-за диплома, и тебе мы правильно догадались не давать отцовскую еврейскую фамилию. Ты, как и я, Мещеркина.
– А что говорить бабушке и дедушке?
– Я сама им скажу – якобы разошлась с мужем, в Москве оставаться не пожелала. А потом и спрашивать перестанут.
Все так и получилось, как предсказывала умная мама. Пожилые родственники приняли хорошо, лишних вопросов не задавали. Сама она устроилась учительницей в местную школу, дочь пошла туда же. Иногда женщина ездила в Москву, чтобы отправить оттуда очередное письмо с запросом в инстанции о судьбе такого-то, якобы от имени сестры, с просьбой прислать ответ на главпочтамт до востребования.
Но прошло полгода, а никаких вестей не было. Еще через год мама случайно узнала, что Сусанну и еще двоих главарей кружка расстреляли. Всем остальным, проходившим по делу, дали разные сроки – кому десять лет, а кому и двадцать пять. Вскоре умер суровый правитель, на его место встал другой, с новыми взглядами, и многих заключенных реабилитировали и стали выпускать из тюрем раньше срока. А вестей об отце все не было и не было. Сколько бы не ездила мама на главпочтамт.
Весной 1956 года она разослала письма в несколько разных инстанций, указав на этот раз свое имя и адрес в Клину – времена наступили спокойные, шла политическая оттепель. Вскоре пришел официальный ответ: «Гольдман Павел Алексеевич содержится в психиатрической больнице номер пять Хабаровского края, в городе Советская Гавань».
3
Вахтерша Майя Михайловна сидела в дежурной рубке и болтала с подружкой по телефону.
– Да все уже ушли, никого нет, – говорила она в трубку, – даже директор с Валерием Ивановичем и те ушли. Лица на них не было. Представляешь, Читову так и не нашли. Завтра с утра опять начнут искать. А может, дома объявится. Да-да, директор связался с ее мужем… А что муж… Муж говорит, домой не возвращалась. Да и машина ее до сих пор на парковке. Ой, да я тоже так думаю – спряталась где-то, не знает, как людям в глаза поглядеть. Небось, подружка где-нибудь неподалеку живет, вот у нее теперь и отсиживается. Хотя, – Майя Михайловна почесала карандашом затылок, – она же связанная была, по рукам и ногам, уползти и то не получится… Ты уверена? А кстати, да! Не морским же узлом они ее связали! Конечно, развязалась и убежала! Но я одного понять не могу. Ребята точно видели двух призраков… Ты думаешь? А кстати! Ты, как всегда, права! Конечно, это не призраки. Мужики самые обыкновенные с зоны сбежали, бабу сто лет не видели, да и уволокли ее куда-нибудь. Как же я за нее рада, – затряслась от смеха вахтерша, – наконец-то хронического недолюбита не будет, хоть на людей кидаться перестанет! Ой, давай пока прервемся, директор на сотовый звонит!
