– Зачем? – Я прищурилась.

– Понятия не имею. Просто так.

– И что именно ты хотел бы узнать?

– Все. Или хотя бы что-нибудь.

– Ну например?

Он пожал плечами.

– Ты сказала, что иногда работаешь больше, чем нужно. Зачем же ты тогда работаешь, если понимаешь, что особой необходимости в этом нет?

Я грустно улыбнулась.

– Этот вопрос я себе задавала уже много раз. Особенно когда у нас с Габриэлем возникали разногласия из-за моей работы. Иногда мне кажется, что я много работаю по привычке – потому что ничто в жизни не давалось мне просто и легко. Это началось еще в детстве. У меня дислексия, поэтому уже в начальной школе мне приходилось тратить на домашние задания гораздо больше времени, чем остальным детям. Над каждым параграфом, который мои одноклассники прочли бы за двадцать минут, я корпела по часу, поэтому я, можно сказать, привыкла к тому, что любая вещь достается мне бо́льшими усилиями. Кроме того, я стараюсь продумать, проанализировать каждую ситуацию как можно тщательнее, а это не всегда продуктивно и вдобавок отнимает целую кучу времени. И наконец, я очень люблю быть лучшей – люблю до такой степени, что кому-то мой перфекционизм может показаться нездоровым. Но я ничего не могу с собой поделать: дух соперничества живет во мне и толкает на новые и новые усилия, к тому же мне нравится видеть, как в результате моих трудов процветает мой бизнес – дело, в которое я вложила столько сил. Впрочем, четыре месяца назад я наконец-то наняла директора по производству, так что теперь я могу работать не так интенсивно. Моя мама состарилась, она живет во Флориде, и я хотела бы иметь возможность почаще ее навещать. Еще мне нравится путешествовать… Думаю, все это могло бы порадовать Габриэля, но… ты сам видишь, как все повернулось.

– Нет ничего плохого в том, чтобы много работать, если тебе нравится то, что ты делаешь. Ты не стала бы тем, кем стала, если бы пожалела времени и усилий. Я бы точно не стал.

– Благодарю.

– Что касается стремления быть первым – в этом я тоже не вижу ничего плохого. Дух здорового соперничества заставляет выкладываться по полной. А в итоге ты получаешь результат, который тебя радует.

Я покачала головой.

– Во всем хорошо знать меру. Мои знакомые перестали играть со мной даже в настольные игры. А в поселке для пенсионеров, где живет сейчас моя мама, мне запретили участвовать в «Охоте за пасхальными яйцами» из-за… – Я изобразила кавычки: – …Из-за инцидента с одной очень ранимой девятилетней девочкой, которую я непреднамеренно довела до слез.

Макс ухмыльнулся.

– Даже так?

Я провела пальцем по нижней части своего бокала, который покрылся матовой пленкой конденсата.

– Я стараюсь научиться держать себя в руках. Чтобы найти оптимальный баланс. Несколько месяцев назад я даже ездила на четырехдневный ретрит по медитации в надежде, что там мне расскажут, как правильно расслабляться.

– Ни и как? Рассказали?

– Я уехала на день раньше.

Макс хихикнул.

– А родные у тебя есть? У тебя большая семья?

– Нет, я была единственным ребенком. Мои родители произвели меня на свет довольно поздно. Они поженились, когда им обоим было уже за тридцать. С самого начала они решили, что не хотят иметь детей. Вскоре после свадьбы мой отец сделал вазэктомию, но когда моей матери было сорок два, она неожиданно забеременела. Как выяснилось, вазэктомия не дает стопроцентной гарантии. Во время этой операции хирурги перерезают семявыносящие протоки, но иногда они могут восстанавливаться. Это называется реканализация.

– Ну и ну! – Макс беспокойно заерзал на сиденье, и я рассмеялась.

– Что, небось сжал ноги покрепче?

– Еще бы! При одном упоминании о… о хирургических операциях на этой области мой организм начинает самопроизвольно реагировать. А как твои родители отнеслись к этой новости?

– Мама говорила – они оба испытали настоящее потрясение, но когда она в первый раз сходила на прием и услышала, как бьется мое сердце, то сразу решила: пусть будет что будет. А вот папа отнюдь не обрадовался. У него было очень тяжелое детство, поэтому вполне понятно, что ему не хотелось заводить ребенка. В конце концов он ушел от мамы и стал жить с женщиной, которая перевязала трубы. Когда мне было года два, мама и папа развелись. Он еще жив, но мы с ним почти не общаемся.

– Извини. Я не хотел…

Я улыбнулась.

– Извинения приняты, хотя по большому счету извиняться тут не за что. Просто в моем кратком изложении эта история выглядит намного трагичнее, чем было на самом деле. У меня просто замечательная мама, и мне никогда не казалось, будто мне чего-то не хватает. Кроме того, пока я росла, я все же видела папу достаточно часто. Ну а у тебя? У тебя большая семья?

– Нас у мамы шестеро, и все мальчишки. Я самый младший. – Макс покачал головой. – Бедная наша мамочка! За эти годы в доме не осталось ни одного предмета мебели, который мы хотя бы раз не разнесли в щепки.

– Как стул твоей невестки?

– Именно.

– Ты говорил, что твоя мама живет в другом штате. Значит, ты не отсюда, не из Нью-Йорка?

– Нет. Я родился в Вашингтоне, но там я жил только до пятнадцати лет. Потом уехал в Миннесоту к очень дальним родственникам, чтобы играть в хоккей. Оттуда я перебрался на Восточное побережье, где выступал за команду Бостонского университета, и только потом переехал в Нью-Йорк, чтобы играть за здешних «Росомах».

– Ну и каково это – быть профессиональным спортсменом? Тебе хотя бы нравится?

Макс неопределенно повел плечами.

– Я занимаюсь любимым делом, которое дает мне средства к существованию. По-моему, о большем и мечтать нельзя. Многие считают, что самое замечательное место на земле – Диснейленд, но я не променяю его на нашу раздевалку под трибунами, куда мы возвращаемся после одержанной победы.

– Ну а минусы? Отрицательные стороны такой жизни? Ведь даже самая лучшая работа на свете имеет свои недостатки.

– Бывает, что мы проигрываем. Это, безусловно, минус… – Макс улыбнулся. – Лично у меня после проигрыша надолго портится настроение. А моя команда за прошедшие пару лет проигрывала, к сожалению, достаточно часто. Когда меня только включили в состав, «Росомахи» были на подъеме. В первый же год мы попали в плей-офф, но из-за травм и неудачных трансферов не смогли показать все, на что были способны. Видишь ли, чтобы удачно отыграть сезон, нужна команда, а не просто несколько игроков, какими бы мастеровитыми они ни были. Что еще?.. Ну, наверное, частые разъезды. За сезон нам необходимо сыграть восемьдесят две игры, и половина из них – выездные. И это без игр плей-офф. Пожалуй, с нашим клубным дантистом я вижусь намного чаще, чем бываю в собственной квартире.

– Могу себе представить!

Когда мы пришли в бар, Макс заказал себе ром с колой и воду со льдом, и я решила, что после матча ему необходимо восстановить количество жидкости в организме. К рому он, однако, так и не притронулся, а ведь мы сидели уже достаточно долго, так что лед в его стакане успел растаять. Показав на его бокал со спиртным, я сказала:

– Ты совсем не пьешь?

– Я никогда не употребляю алкоголь накануне игры или тренировки.

Я слегка нахмурилась.

– Зачем же ты тогда заказал ром?

– Если бы ты увидела, что я не пью, ты бы тоже не заказала себе вино, а мне этого не хотелось.

Я улыбнулась.

– Весьма предусмотрительно с твоей стороны. Спасибо. Я оценила.

– Расскажи мне, как закончилось твое сегодняшнее свидание вслепую, – попросил он. – Как тебе понравился этот… Эдам, кажется? Он действительно оказался полным придурком или ему просто не удалось произвести на тебя впечатление после того, как ты познакомилась с настоящим мужчиной? – Макс подмигнул и горделиво расправил плечи.

– Вообще-то, Эдам оказался очень милым молодым человеком.

– Милым?.. – Улыбка на лице Макса стала шире и приобрела чрезвычайно дерзкий вид. – Как я понимаю, он тебе не понравился. Совсем. Я правильно угадал?