Нахожу машину, стоящую у дороги, и отправляюсь в обратный путь. Еще по пути сюда со мной случилось небольшое происшествие. Во время крутого поворота на грунтовой дороге, мокрой от дождя, меня занесло и ударило правым задним бортом о скалистую обочину, а потом отбросило по инерции с дороги на другую сторону; мне удалось остановить машину прямо перед большим деревом, при этом задний буфер и крыло заметно помялись, а глушитель сорвался с подвески и стал периодически падать на землю. Поднимаю его, вставляю одну трубу в другую и еду до следующего падения, которое легко замечаю по скрежету трубы и по реву мотора без глушителя.

Так с несколькими остановками добираюсь до дома фермера и отвечаю на расспросы хозяйки о моих впечатлениях. Заметив, что я с большим уважением и интересом отношусь к личности Тасмана, она спрашивает: «А вы что, голландец?» Узнав, что я из Москвы, она не может скрыть своего удивления.

Заодно она выражает сожаление о том, что в местных газетах почти ничего не пишут о Советском Союзе. Но некоторые ее друзья уже были в СССР и вернулись полные самых ярких впечатлений, так что она имеет представление о нашей стране.

Беседуя об истории Тасмании, мы переходим на тему о тасманийских аборигенах. Судьба этих людей оказалась трагичной: они были полностью истреблены белыми поселенцами.

— Вот все, что осталось от прежних хозяев нашего острова, — говорит хозяйка и показывает мне каменный топор, сделанный тасманийскими аборигенами. — Такие топоры и ножи еще можно найти в песке по побережью, а вот этот топорик я просто выкопала в своем саду.

Любуюсь инструментом — это типичный неолит: лезвие топора тщательно обработано. Возвращаю жене фермера топорик, прощаюсь с ней, благодарю за гостеприимство и уезжаю.

Отъехав от фермы, начинаю жалеть, что не попросил этот топорик — ведь хозяйка сказала, что находит их здесь часто. С каждым метром дороги чувствую все больше, как потом буду проклинать себя за нерешительность. Уже через триста метров осознаю, что это нужно сделать не только для себя, но и для всех моих друзей и коллег, которые никогда не видели орудий тасманийских аборигенов. Останавливаюсь, разворачиваю машину и опять подъезжаю к ферме. Хозяйка выбегает на крыльцо и обеспокоенно спрашивает меня:

— Что случилось?

Улыбаясь, объясняю ей:

— Все в порядке, но мне хочется попросить у вас один такой топорик для коллекции Московского университета.

Фермерша тут же с готовностью соглашается и добавляет:

— Вы знаете, как только вы отъехали, я подумала: надо было подарить этот топорик, ведь он так вам понравился.

Она приглашает меня войти в дом и показывает еще более крупный топор и целую горсть мелких ножей из разных сортов камня. Я прихожу в восторг: эти орудия очень похожи на те топоры и ножи эпохи неолита, которые я собирал в детстве вместе с отцом под Москвой. На обрывистом берегу Москвы-реки, где мы жили, обнажилось несколько стоянок первобытного человека, и мы находили там великолепные неолитические кремневые орудия.

Фермерша просит меня взять всю ее коллекцию:

— Я-то найду еще, а вы уже никогда такого не увидите.

Поначалу я слабо сопротивляюсь, но затем быстро сдаюсь и забираю этот чудесный набор орудий. В благодарность преподношу гостеприимной хозяйке несколько пластинок с русскими песнями и красивый иллюстрированный альбом с видами Москвы и Ленинграда.

Заодно рассказываю моей собеседнице, как сегодня утром меня занесло на дороге, и показываю помятое заднее крыло. Она говорит:

— То-то я сегодня днем видела странный след и подумала: кто бы это мог ездить здесь поперек дороги?

На обратном пути замечаю оставленный машиной след — действительно странное зрелище: он идет сначала к скалистому правому борту дороги, а затем почти поперек за дорогу, в глубь кустарников. Загадка для следопыта.

Приезжаю в Даннели. Станция «Кальтекс», где я могу получить бензин, закрыта. Ни души. Дело в том, что Австралийский университет имеет договор на заправку бензином только с этой фирмой. Придется ждать. Беру в маленьком магазинчике кофе и сижу в машине, потягивая горячий напиток и разглядывая, как действует разводной мост на канале. Мост этот не поднимается, а вращается. Дежурный закрывает дорогу, включает мотор, и мост начинает разворачиваться на девяносто градусов. Открываются два прохода для рыбацких катеров из канала в залив и обратно.

Подъезжает автомобиль, в котором сидят двое очень похожих друг на друга мужчин с пышными усами и бакенбардами. Одному лет за сорок, у него седые виски, а другой — совсем молодой. На заднем сиденье пристроился худощавый подросток. Все приветливо улыбаются, старший выходит из машины и представляется. Его зовут Джим Эрншоу — строитель по профессии, владелец мотеля и станции «Кальтекс». Его младшему сыну Биллу семнадцать лет. Оказывается, он увлечен зоологией, собирает и изучает всех местных животных.

— Представляете, как у Билла глаза на лоб полезли, когда он увидел вашу машину с надписью: «Департамент зоологии», — смеется Джим.

Мои новые знакомые приглашают меня в бар, который расположен в двухстах метрах отсюда. Оказывается, после рабочего дня они приехали сюда пропустить по кружке пива. Им даже в голову не приходит, что можно было бы пройти пешком двести метров от их дома до бара.

За кружкой пива Эрншоу рассказывает, что он уехал из Англии десять лет назад, чтобы найти спокойное место для воспитания детей (примечательно: причина та же, что и у Хемсли, с которым я беседовал в Хобарте). Эрншоу говорит, что он провел недавно в Англии пару недель и рад был поскорее вернуться сюда.

Начинаю внимательнее приглядываться к своему собеседнику — высокий, крепкий, поджарый мужчина с большими мозолистыми рабочими руками, с волевым лицом и крупными резкими чертами лица, с пронзительным умным взглядом серых глаз. Оба сына явно уступают ему в размерах. Старший, Лестер, хотя и носит такие же «ноздревские» бакенбарды, как и отец, но очень уж сухопар и невысок.

Джим просит меня зайти к нему на ужин. Оказывается, станцию «Кальтекс» с рестораном и мотелем Джим и Лестер построили собственными руками.

За ужином вся семья собирается в полном составе: отец, мать, двое сыновей и дочь. Джим обращается к шестнадцатилетней дочери: «Говори, дочка». Девочка скороговоркой читает молитву — благодарение за пищу, посланную Богом. Все молча, не шелохнувшись, слушают и по окончании молитвы сразу приступают к еде.

— Какую религию вы исповедуете, Джим, протестантскую, католическую или иную? — спрашиваю я.

— У меня своя религия, — отвечает Джим и добавляет: — Для меня она важна, как своего рода дисциплина в семейной жизни.

Билл буквально засыпает меня вопросами на зоологические темы. Отец притворно сердится на него, но видно, что на самом деле очень доволен любознательностью сына. После ужина Билл исчезает из дома — он отправился за валлаби в лес. А Джим и Лестер ведут меня на участок, где они держат восемь валлаби Беннетта. Им периодически приносят детенышей, оставшихся без матерей после дорожных столкновений. И вот сердобольные хозяева мотеля сделали в вольере мешки-сумки с электрическим подогревом, куда осиротевшие детеныши прячутся, как в материнскую сумку.

— Все валлаби почти ручные, но обратите внимание — самки более осторожны, чем самцы, — замечает Джим.

— Наверное, потому, что в будущем им придется беречь потомство у себя в сумке, — отвечаю я.

Советую Джиму создать здесь зоопарк. Это привлечет в его мотель больше туристов. Заодно я рассказываю ему о посещении места высадки Тасмана и высказываю предположение, что в будущем туда проложат дорогу и толпы туристов потянутся в этом направлении, как раз мимо мотеля Эрншоу. Рассказываю также о ферме Эрика Уоррелла в Госфорде и о гигантском бетонном диплодоке. Джим, будучи строителем, мог бы соорудить какое-нибудь животное перед своим отелем.

— У меня уже есть мысль сделать у дороги большой монумент с надписью: «Земля Тасмана. Здесь он высадился», — говорит Джим.