В последний день пребывания на острове Кенгуру я взял у моих друзей машину на три часа, чтобы съездить в заповедник Флиндерс-Чейз, расположенный на западной окраине острова.

Раннее утро, солнце периодически проглядывает сквозь облака, и по дороге, поросшей зрелым высокоствольным лесом, я периодически снимаю типичные пейзажи. Дорога была пустынной, только навстречу мне попались фермер с сыном, едущие верхом. Перед въездом в заповедник — ворота, небольшой забор, уходящий в глубь зарослей, и плакат, на котором изображен коала и рядом надпись: «Не спалите его!» Еще по дороге мне попалось несколько знаков ограничения скорости с изображением кенгуру.

Приезжаю на кордон, где меня приветливо встречает старший лесничий Джордж Лонсар, одетый в зеленую форму с красивыми нашивками Управления охраны природы Южной Австралии. Он проводит по окрестностям и показывает животных, которых можно встретить поблизости от кордона. На лужайках пасутся группы серых кенгуру; здесь они почти ручные, и к ним можно подойти на несколько метров. На обширном сыром лугу расположилась громадная, более сотни, стая куриных гусей — замечательных австралийских эндемиков. Они мирно щиплют траву, но при попытке приблизиться взлетают и садятся поодаль. Около них прогуливаются две пары эму. Когда подходишь к ним, самцы начинают издавать глухие гортанные звуки, выражая этим свою тревогу.

Долго наблюдаю за пасущимися кенгуру. При медленном передвижении кенгуру опирается на все четыре лапы — поочередно на заднюю и переднюю пару, периодически останавливается и принимает позу собачьей стойки: опершись на три ноги, поднимает правую переднюю ногу. Если обнаруживает что-либо тревожное, поднимается на задние ноги и направляет уши-локаторы в сторону источника тревоги, а затем одно ухо поворачивает назад — для контроля ситуации с тыла.

Наиболее примечательны здесь коала. Они, правда, не водились на острове издревле, а завезены европейцами. Популяция их достигла здесь нормального уровня и находится в большей безопасности, чем на материке.

Мы с лесничим пошли по окрестностям, чтобы найти коала. Их трудно рассмотреть в кроне дерева, но уж если найдешь, то они никуда не убегают. Хождение по лесу принесло нам успех. Сначала Джордж показал мне самца и поодаль самку с детенышем. Я стал наблюдать за этой парочкой. Детеныш уже вполовину взрослого. Сначала он сидел на отдельной ветке, но, заметив, что я все время хожу под деревом, счел за лучшее перебраться поближе к мамаше, а затем вскарабкался ей на спину. Мама лишь слегка пошатнулась под тяжестью своего упитанного недоросля, но не выразила какого-либо неудовольствия. Вскоре она совсем закрыла свои подслеповатые глазки и мирно заснула. Пришлось попрыгать под деревом и испустить несколько громких воплей, чтобы разбудить ее и привлечь к себе внимание — спящую фотографировать не хотелось. Когда мамаша проснулась и сердито поглядела на меня, я сделал несколько неплохих снимков.

Попрощавшись с гостеприимным лесничим, возвращаюсь на ферму Питера. Последний сбор, повторная экскурсия на пляж. Мы едем по новой дороге, и я спрашиваю Хью: «Мы едем на другой пляж?» Хью отвечает: «Нет, на тот же самый». И, усмехнувшись, добавляет: «Ты знаешь, чудесное место эта Австралия — к каждому месту у нас как минимум две разные дороги».

После заключительной ночной экскурсии в половине четвертого ночи мы уезжаем. Я веду машину через весь остров до самой пристани. Все спят — и на переднем, и на заднем сиденьях. Когда едешь по холмистому острову на восток, хорошо заметно, что он постепенно снижается: преобладают крутые спуски, подъемов гораздо меньше. Приезжаем в порт Кингскот на рассвете.

Грузимся на тот же самый пароход и солнечным утром прибываем в Аделаиду. В устье реки много моторных лодок: семьи приезжают к берегу на машинах с лодками и сгружают их прямо в воду, некоторые катаются на водных лыжах. По берегу и над водой у корабля много чаек. С корабля сначала сгружают мощные двухэтажные грузовики с коровами и овцами, а затем уже личные машины с нижней палубы. Мы ожидаем своей машины, и Хью отмечает: «У нас в отличие от Англии не леди в первую очередь, а овцы». Действительно, овцы — это символ Австралии, а заодно и ее несчастье. Ведь падение цен на овец в последнее время буквально катастрофическое, и, как сказал Питер, сейчас овца дешевле кролика. «Легче овцу убить, чем продать», — говорят отчаявшиеся фермеры.

Из Аделаиды берем курс на Канберру. Ночью в свете фар множество кроликов, около пяти-шести на каждую милю. Много также и сбитых зверьков. Как ни печально, но и мне пришлось сбить по дороге несколько кроликов — они бросались прямо под машину, и увернуться от них на скорости сто километров в час просто невозможно. Мне это очень неприятно, но Джон, сочувствуя мне, объясняет: «Ты не убийца, это они самоубийцы». В четыре часа утра мы останавливаемся на тихой окраине селения и спим до восьми часов под пение петухов и крики пары кукабарр. Когда резкий хохот этих гигантских зимородков раздается прямо над головой, все нервно ворочаются, а меня душит смех. Ведь очень уж долго мои коллеги искали тихое место, чтобы поспать спокойно несколько часов. В перерывах между душераздирающим хохотом кукабарр и пением петухов слышны резкие крики розовых какаду. Для меня, орнитолога, вздремнуть под голоса птиц — истинное удовольствие.

Вскоре мне представилась возможность еще раз заглянуть в гости к Питеру, на его ферму. В конце февраля в Аделаиде состоится конференция по проблемам экологии аридных территорий, и департамент зоологии командирует меня туда с докладом об охране и освоении пустынь в СССР.

Ранним прохладным утром, наскоро позавтракав в столовой университетского общежития, спешу по зеленым газонам в департамент зоологии. В кронах деревьев слышна флейтовая перекличка певчих ворон и резкие крики розелл Кримсона. Готовясь к отлету, собираю багаж — нужно воспользоваться тем, что остров Кенгуру совсем недалеко от Аделаиды, и побывать там сразу после конференции. Пишу письмо профессору Гржимеку: делюсь с ним впечатлениями о посещении острова Кенгуру. Ему это будет интересно, ведь профессор провел на острове несколько дней, о чем упоминает в книге «Австралийские этюды». Другое достоверное свидетельство его пребывания там я нашел в книге посетителей заповедника Флиндерс-Чейз, в которой обнаружил запись и автограф Гржимека. Об этом я также с удовольствием сообщаю профессору в своем письме. Оно получилось длинное, на трех машинописных страницах, но думаю, что Гржимеку будет интересно узнать свежие новости о природе и животных знакомых ему мест. Отправляю письмо в Танзанию, в город Арушу, поскольку профессор неизменно проводит январь и февраль в национальных парках этой страны — в Серенгети, Маньяре и Нгоронгоро.

Мои соседи по общежитию Пол и Крис собираются на Редхилл ловить махаонов — по их сведениям, там сейчас идет массовая миграция этих бабочек. Они приглашают меня, но я с сожалением вынужден отказаться: в четыре часа пополудни вылетаю в Аделаиду.

Захожу к Биллу Хемфри. Он дает мне с собой портативный магнитофон и пару кассет, чтобы я записал свой доклад в Аделаиде. Он также предлагает подвезти меня в агентство, что очень любезно — времени остается в обрез. Втискиваемся в его почти новенький крохотный «мини-моррис».

В моем багаже чемодан, портфель, кинокамера, фотоснайпер и ружье с патронами, полученное на складе департамента зоологии (придется провести небольшие научные сборы птиц на острове Кенгуру для коллекции Московского университета). Беспокоюсь, как отнесутся в аэропорту к ружью и особенно к патронам. Дик Барвик советовал мне патроны с собой не брать, а купить в Аделаиде. Но я все же рискнул.

На регистрации в агентстве разрешили взять и ружье, и патроны, хотя долго разглядывали и их, и меня. Что-то в моей внешности внушило им доверие, и меня лишь попросили «держать патроны отдельно от ружья» — как будто рядом с ружьем они выстрелят.