Рома, после обработки раны, укрылся у себя в комнате. Долгое время его не было слышно. После 27 часов тишины из его комнаты, мы осмелились войти. Когда выяснилось, что у него отсутствует сердцебиение, я по несчётному количеству раз я звонил в скорую, но никто не ответил. В такой ситуации паника, как верный друг, постоянно рядом. Напряжение в груди и дрожь в руках не отпускали. Сердце, казалось, увеличилось в размерах и вот-вот лопнет от избытка крови. Происходящее на долгое время запоминается, особенно если кого-то теряешь.

Связи не было. Соседей, как и всех остальных людей, не было с самого начала, как мы сюда приехали. Никита и Слава пытались восстановить дыхание и сердцебиение, но всё тщетно. Лишь через некоторое время какие-то изменения в теле Ромы были достигнуты. Его веки открылись. Их самостоятельное шевеление подарило секундную надежду, которая пала во тьме затмения первобытного страха. За бледными и почти прозрачными веками скрывались полностью затуманенные глаза, похожие на большие жемчуги. Теперь в них жила та растительность, которая росла на теле кота. Безумный взгляд животного ничем не отличался от существа, которым предстал Рома. Что-то в его стеклянных глазах шевелилось. Я почувствовал, как ростки плесени вростали в меня. Очень неприятное и необычное состояние, от которого меня передёрнуло. Рома чуть открыл рот, и запах гниющего тела наполнил комнату. Бледные руки потянулись к Славе, который стоял ближе всех к мертвецу. Растерявшись Слава отошёл от кровати. В это время способность движения роминых ног потвердилась наяву: они выпрямились и вытеснили тело с кровати. Холодные конечности цеплялись за ворсистый ковёр и тащили Рому. Никита, тем временем, отошёл к дверному проёму и со страхом наблюдал за действиями заражённого. Слава пытался врасти в угол – единственное место, куда можно было отступать. Я схватил Рому за колючие волосы и отдёрнул на себя. Корни волос легко вышли из кожи и остались у меня в руках. Рассматривая чёрный клок, какой-то новый прилив страха нахлынул на меня. Я опять ничего не мог сделать. Руки оцепенели, но продолжали дрожать. Тело стало деревянным и, под моими усилиями его сдвинуть, почти скрипело. Но эта секунда, что я подарил Славе, прошла недаром. В его глазах отзеркалился блеск решительности, и он выбежал из комнаты. В его голове был план, что меня немного успокоило. Я не отрывал взгляд от ползающего с вырванными волосами Ромы. Капли чёрной крови смаковали на его голове. Движения мертвеца были резкими, а его мышцы безустанно напрягались. Голова, будто бескостный хвост, болталась и ударялась о белую батарею, на которой осталась линия крови с налипшими на неё волосами. Он перекатился на спину и схватился за мою штанину. В дыхании Некита начал проклёвываться жалкий, мальчишеский свист, который почему-то стал громче. Рома ухватился за мою вохристую рубашку и повалил на кровать. Несмотря на его болезненный вид, он был силён и крепко хватался за ткань одежды. На его почти белом лбу блестела кровь, обтекающая его широко раскрытый правый глаз.

Он быстро добрался до уровня моей головы и поспешил вгрызться мне в глотку. Я локтём уткнулся в его гортань, пытаясь не подпустить к себе. Но это почти не помогало, и монстр уверенно приближался. Его руки схватились за моё лицо и сильно сжимали, оставляя красные пятна. Из рта Ромы полилась непонятная чёрная слизь, похожая на слюну. Я почувствовал её холод на своей шее, в которую сейчас воткнутся зубы мертвеца, и закричал. Громкий звук, по всей видимости удар, раздался около моего уха. Голова Ромы отлетела влево, а за его спиной оказался Некит с табуретом, на котором блестело пятно крови. Он испуганно смотрел на Рому и, бросив табурет на пол, отошёл к двери. Мертвец резко повернул голову на меня. Его мёртвый взгляд даже в полной темноте был бы виден. На его губе растекалась чёрная слюна, в которой виднелись волокна плесени, и она капала, вместе с кровью, на кровать. Я ползком отодвинулся от него. Потеряв под руками опору и упав на пол, искорки, словно фейерверк, светились и мелькали в моих глазах. Но вибрации пола вернули меня в сознание. Слава подбежал к Роме и перевернул его на живот. Прижав к кровати, он стянул его конечности парой хомутов. Проделав тоже самое с ногами, он помог мне подняться. Голова начинала кружиться. Мне стало плохо. После всего пережитого повышенное давление – самое лёгкое последствие. Я с трудом открыл глаза и увидел голодного монстра, пытающегося порвать стяжки. Но его лицо не выражало никаких эмоций как будто он ничего не чувствовал. Он всё время открывал рот, но не издавал звуков, потому что ему не нужно дышать. Ему нужно только убить. Его взгляд по-прежнему ничего не выражал, кроме звериного голода. Истощающий отвратительный запах разложения и холод смерти, он не мигаючи смотрел только на меня. Чем бы сейчас не болел Рома, это хуже какого-либо бешенства, радиоционного облучения или одержимости.

Я вытер слизь и дрожащим голосом предложил вынести Рому на улицу, так как опасно держать его в доме. Слава согласился и взял брыкающегося Рому за руки. Я подхватил за ноги, и мы быстро его вынесли из комнаты. Некит молча смотрел на оживший труп и, выйдя вместе с нами, закрыл дверь в комнату Рому. На его лице блеснула слеза. Ни он, ни я, ни кто-либо другой не оплакали бы смерть Ромы сейчас. Лишь действительно близкие люди смогут плакать и отпустить Рому, надеясь, что он попадёт в лучший мир.

Рядом с нашим домиком росло несколько карликовых тополей и мы привязали Рому к одному из них. Канат, который Слава прихватил с собой, крепко сдерживал всевозможные безмолвные движения Ромы. Без долгих церемоний мы проверили прочность узла и отправились обратно в дом.

Мысль о необратимой кончине Ромы вывела меня из клетки ужаса. Я почувствовал, что какие-то маленькие ранки открываются на моём сердце. Дымка души просачивается сквозь них и уносит что-то очень важное. Но что именно я не смог понять. Будучи дома, я выпил таблетки от давления и ушёл в свою комнату. Усевшись на стул рядом с журнальным столиком, я положил руки на стеклянную поверхность и уткнулся в них головой, невольно прокручивая снова и снова сцену, где Рома стал живым мертвецом. Меня удивляла резкость его движений после смерти. Даже при жизни Рома не был таким активным. На столик упала капля слезы. Потом ещё одна.

В предыдущие года небо было намного чаще ясным и синим. Но в этом году, небесная лазурь, казалось, покинула навечно. Однако вчера, около восьми вечера, облака рассеялись, и я увидел звёздное небо. Огоньки звёзд были похожи на тысячи следящих за мною роминых глаз. Тысячи стригоев (отныне я их так буду называть) висели на небе и устремили свой взор на меня. Моё воображение представило армию монстров, подобных Роме. Нога соскользнула с крылечной ступеньки, но я удержал равновесие.

Каменная дорожка вела направо, к небольшому придомному саду. У каждого домика был такой садик, в котором росли яблони, вишни. Красные кусты ореха ещё нескоро заплодоносят. Яблони, напротив, клонили ветки под тяжестью гроздьев недоспевших яблок. Вишни аналогично ореху несколько лет будут набирать силу, прежде чем испустить, дурманящие своим сладким запахом, ягоды. Также под окнами домиков росли клумбы бессмертников, окружённые белой крупной галькой. Цветы не были яркими, как и кирпично-красный дом, но вместе хорошо сочетались. Под тихий шум и ветра и серость неба, это место дарило сонное спокойствие, в отличие от нашей городской жизни. Но всё же осталось что-то дребезжащее, заставляющее волноваться. Я кое-что вспомнил и от напряжения в груди зажмурил глаза. Глубоко вздохнув, я направился к ожившему телу Ромы. Я чувствовал приступы гнева. Это гнев беспомощности. Рома ушёл, а его живое тело продолжает напоминать, что он где-то рядом. Я его уже вижу. Опять он двигается. Понимая что я в ярости хочу сделать, я ударил кулаком о кедровый сруб дома. Злость куда-то уходит, но тут же нахлыневает с огромной силой. Я замечаю, что от ударов мои руки уже в крови. Кровавые пятна впитались в кедровый дом.