– Клеопатра… Бьюсь об заклад, костюм уже провонял как помойка. Да еще надо успеть нанести чертов грим. Ты ведь останешься, правда? – спросил он, повернувшись к Шэй, и она вдруг осознала, что кивнула, сама не понимая почему. Присев около другого зеркала, она наблюдала, как он готовится к выступлению. Бесподобный зачерпнул двумя пальцами густой крем цвета сливы из большой склянки и начал размазывать ее по лицу. Перед ним стояло много разноцветных склянок: ярко-красный грим он грубо нанес на губы и вокруг глаз, что сразу резко изменило черты его лица, и добавил на скулы и лоб желтого оттенка, слегка поправившего дело. Гримируясь, он так тихо бубнил текст роли, что Шэй пришлось приглядываться к движению его губ, чтобы разобрать слова.
– «О, и пусть не смежит эти вежды сон, поколь клинок не пронзит чародея!» – живое пламя свечей подчеркнуло напряженную выразительность его лица. Еще до грима его черты выглядели графично: четкие дуги бровей и очертания губ, острые скулы и прямой нос. Его кожа отличалась глубокой белизной первых весенних грибов, аристократической бледностью. Шэй знала, что некоторые мальчики из труппы театра Блэкфрайерс происходили из семей джентри[3], их купили или попросту украли. На некоторых благополучных улицах вид лошадей владельца этого театра, украшенных черными плюмажами, вызывал тот же ужас, что и приставы в тех краях, где она росла. Бесподобный хорошо говорил, одевался еще лучше, и его руки выглядели так, будто никогда не знали тяжелой работы, но Шэй все-таки сомневалась в его благородном происхождении. В нем жила настороженная готовность к любой опасности, чего она никогда не замечала у богачей.
Размеры комнатушки и наличие в ней зеркал означали, что Шэй испытала серьезные трудности, не зная, куда отвести взгляд от раздевавшегося Бесподобного. Хотя его самого ее присутствие, казалось, совершенно не волновало. Однако на нее произвело волнующее впечатление его ладно скроенное тело. Белая кожа и рельефно очерченные, как древесные корни, мускулы. Плоский живот и все прочее в полном порядке. Он облачился в черный с золотом наряд. Черные чулки, черное платье и золотые ленты на висках, запястьях и лодыжках. В зеркальной темноте его тело исчезло, сияло лишь раскрашенное лицо. И сама фигура обрела новую женственную гибкость. Мальчики в углу, опустившись на колени, принялись молиться, держа руки на плечах друг у друга. Кончиком меча Бесподобный подцепил шапку одного парня и без единого слова опустил ее на голову Шэй. В комнатушку молча принесли цветы, но их никто не удостоил вниманием. Бесподобный отвесил молчаливый поклон отражавшемуся в зеркале мавру, он полировал трубу, поворачивая ее так и этак, чтобы проверить качество блеска. И Шэй вдруг осознала, что этот трубач был первым взрослым, увиденным ею за кулисами. Дверца на сцену вновь открылась и впустила с волной шума паренька, бившегося до того в поединке на мечах.
– Скоро твой выход, Бесподобный, – сообщил он, – похоже, опять все места проданы. Кстати Уэстленд и Родриго собираются зайти за кулисы, поздороваться.
Придирчиво оглядев себя в зеркале, Бесподобный вздохнул.
– Гребаные стервятники. Почему они не могут подождать до конца, как все остальные кровопийцы?
– Не скули, они привели богатых друзей. И вообще, у них, как говорится, «острые взгляды, тупые ножи».
Повторив конец его фразы, Бесподобный вдруг добавил:
– Погоди, Трасселл, познакомься с моим другом, его зовут Шэй. Откуда он может посмотреть нашу игру?
Шэй не просила разрешения остаться на представление. Трасселл окинул ее тем сомнительным взглядом, каким они частенько обменивались друг с другом. И взгляд этот пытался узнать: «Откуда же взялся этот тип? И куда его можно посадить?» Он выглядел тощим и костлявым, с рыбьими глазами и всклокоченной шевелюрой.
– К сожалению, все хорошие места уже заняты, даже на сцене. Ты можешь послушать отсюда, – уже направившись к двери, Трасселл вяло спросил: – Ты, наверное, и читать-то не умеешь?
Гордость Шэй боролась с желанием сохранить анонимность.
– Я умею читать.
– И хорошо читаешь? – его интерес обострился. – Сможешь прочесть такой текст? – он передал ей стопку небрежно скрепленных страниц, и Шэй мельком глянула на них.
Написанные от руки чернильные строчки дополнялись карандашными сценическими ремарками. Шэй открыла наугад какую-то страницу:
– «Как прихотливо выстраиваются пути звезд, телеги наших судеб влекутся по ним, погоняемые пьяными кучерами», – прочитала она.
– Ладно, звучит как та белиберда, что я слышу каждый вечер, – рассмеявшись, оценил Трасселл, – дамы и господа, кажется, у нас, как в солидном театре, появился суфлер.
Прозвенел колокольчик, и Трасселл быстро увлек ее за собой вниз по ступенькам за занавес, прежде чем она успела отказаться. Простой проход по сцене заставил ее почувствовать себя чертовски заметной. Зал перед ними сверкал, наполняя воздух очевидным ощущением богатства. Оно являлось в блеске колец и пенной роскоши кружев. Лица зрителей казались озаренными внутренним светом. Одна дама сидела между двумя слугами, один из них усердно раскалывал для нее грецкие орехи. Шлюха с набеленным лицом предстала во всем своем блеске: жемчуг в волосах, жемчуг в ушах. Шэй старалась не замечать богатых шляп с перьями, но они виднелись повсюду. Слишком острые впечатления будоражили и опьяняли. Опустив взгляд, она двигалась дальше, сосредоточившись на дощатом полу и бегущей по нему собственной тени. В театральном зале полыхали, должно быть, сотни свечей, и пламя каждой из них отражалось в сиянии золота и кожи, бриллиантов и зеркал. Свечи горели под потолком, вставленные в затейливые конструкции, и она узнала парочку образованных ими созвездий: Плуг[4] и пояс Ориона.
Над передней частью сцены слегка поднималась длинная дуга низкого свода, образуя своеобразное щелевидное окно, и в этом окне белело чье-то лицо.
– Спускайся вниз, – шепнул ей Трасселл, и Шэй, ухватившись руками за верхний край свода, скользнула ногами в узкое оконце. Она оказалась в тесном помещении, где разместились низкая скамейка, стойки с реквизитом и эффектами и бледная длиннолицая девушка. Ее черный обтягивающий костюм с высоким воротом придавал ей сходство с камеей в медальоне.
– Ты кто? Может, суфлер?
– Ну да. В общем, видимо, суфлер, – ответила Шэй, пытаясь устроиться поудобнее, – меня зовут Шэй. Пришлось согласиться. Но я еще ни разу не суфлировал.
– Понятно. Как обычно. Не бери в голову, хорошо уже что нашелся хоть кто-то, – ее хмурый взгляд подсказал, что она чего-то не договаривает, – я тут неделями разрывалась между множеством дел. Меня зовут Алюэтта, заведую освещением и реквизитом. Извини, нет времени показать тебе все тонкости, но это довольно просто. Следи за тем, что они говорят по сценарию. И если кто-то забудет слова, они должны прошептать «текст», но в основном они будут просто маячить перед тобой как лунатики и пялиться как телки. Если они пропустят страницу или две, не волнуйся, но дай им знать позже, – она махнула своим фонарем, – не спускай глаз с Трасселла, он-то сюда тебя и привел. Он играет Юлия, и я поспорила с лордом Бесподобным, что он не сыграет в этом году без ошибок ни единого акта. Шальные деньги.
– А сам Бесподобный ошибается?
– Он-то? – Алюэтта довольно хмыкнула. – Он вечно пренебрегает сценарием, по-моему, просто из принципа. Но это не значит, что ему нужны подсказки. За словом этот парень в карман не полезет.
– Суфлера нашли, да и с поднятием занавеса опоздали всего на четверть часа, – изрекла Алюэтта, устраиваясь на своем месте, – должно быть, нынче у меня счастливый день, – встретившись взглядом с Шэй, она выразительно прошептала: «Острые взгляды, тупые ножи», и Шэй невольно повторила за ней про себя эту загадочную присказку.
Разговоры затухали вместе со свечами, и темнота в зале, казалось, загустела, словно его заполнили маслом. Глаза еще не успели толком привыкнуть к темноте, когда на сцене появился край пейзажа. Но вот закончились последние, восхитительные моменты покоя, и Алюэтта зажгла перед ними фонарь.
