– При таком черепашьем ходе – никогда. – Принцесса Пиввера закатала широкие полупрозрачные рукава и взялась за край паруса. – Умаджи, милочка, не подсобишь?

Горилла поднялась и вложила в общее дело свою силу. Вскоре спинакер наполнился ветром, следствием чего явилось значительное увеличение скорости.

Умаджи с досадой взглянула на ладони.

– Не самая полезная работа для кожи.

– Кто бы жаловался! – Ансибетта протянула светлокожие ладони. – У меня кожа нежнее и тоньше, чем у любой из вас, и защитного меха почти нет.

Джон-Том упорно оставался за штурвалом, не влезая в дискуссию.

– Все бы им краситься да брюзжать, – шепнул он. – Можно подумать, они все еще у Манзая в клетках.

– Приятель, пущай тебя это не беспокоит. – Привалившийся к нактоузу Мадж выглядывал из-под полей шляпы и щурился на солнце, которое, по его мнению, затеяло пытать его без всякой жалости. – Принцессы – на то и принцессы, чтоб выглядеть на все сто и ныть.

– Мадж, иногда мне кажется, что ты – мизантроп.

– Совсем напротив, шеф. Я привык считать себя циником и оптимистом.

– Как головушка?

– С плеч еще не свалилась.

– Хотя твоей вины в этом нет. – Квиквелла стояла поблизости, причесывая мягкий шелковистый мех на лапах. – Твоя вина – в том, что нам пришлось так спешно покидать Машупро.

Выдр подмигнул:

– Точняк, моя вина, каюсь.

– А раз так, ты должен ответить. – Сешенше обратилась к подругам:

– Вс-се с-слышали? Нахал признает с-свои грехи.

– За все отвечу, за все. – Мадж спрятал морду под тиролькой. – Об одном прошу: не кричите.

– Я не кричу. Кто кричит? – взревела рысь.

– А разве у нас нет оснований кричать на тебя? – спросила Ансибетта в упор.

– Дамочки, милые мои, умоляю: чуток милосердия.

Выдр встал и, поддерживая лапами голову, заковылял к планширу.

Джон-Том у штурвала оглянулся:

– Ну, и что ты им ответишь?

– Отвечу! Вот щас как сигану за борт да попробую доплыть до Линчбени. Можа, какая-нибудь добрая душа выловит из Вертихвостки мои бренные останки и отвезет родне, чтоб их похоронили как полагается.

Это будут тихие похороны.

– Ты что, все забыл? Мы едва ноги унесли из города. И он, город, гнался за нами по пятам.

– Ух ты! – Выдр отвернулся от зеленого, как бутылочное стекло, моря, сел на палубу, прислонился спиной к лееру. – Не уверен, че помню события нынешнего утра.

– Ну и ладно. Избавлю тебя от мучительных воспоминаний. Только больше так не делай, пожалуйста.

Мадж заморгал:

– Как я смогу этого избежать, ежели не помню, че наделал?

– Я буду рядом и подскажу.

– А, тада ладно. – Выдр, дрожа, поднялся. – Ну а щас, ежели вы меня маленько извините, то, боюсь, мне пора подкормить живность в этом клепаном океане.

И он отправил за борт содержимое желудка. Процесс катарсиса сопровождался обильным рыганием и порханьем.

– Нет, вы видите? – Рысь выковырнула оказавшуюся в ухе сережку. – Какая омерзительная демонс-страция!

– О да, – согласилась Квиквелла.

Ансибетта дунула на ногти правой руки, чтобы побыстрее высох тщательно нанесенный лак.

– Подумать только, от этого алкоголика зависит наше возвращение.

– Ну, не полностью от него. – Алеукауна аккуратно наматывала трос на руку. – Боюсь, нам придется рассчитывать на собственные силы.

– Почему? У тебя довольно толковые солдаты.

Принцесса-мангуста любовно глянула на лейтенанта и его отряд.

– Да, они неплохо поработали. Для представителей низших сословий.

Нашли нас и вырвали из лап неописуемо отвратительной личности по имени Манзай.

– С помощью чаропевца, – поспешила добавить Умаджи.

– Да, с помощью чаропевца.

Ансибетта взглянула на Джон-Тома, а тот знай себе рулил, не подозревая, что привлек к себе внимание дам.

– Вам не кажется, что он довольно симпатичен? В смысле грубом, неутонченном, разумеется.

Сешенше скорчила гримаску.

– Никогда не понимала, что вы, люди, находите друг в друге. Уж эта мне холодная лыс-сая кожа!

Она содрогнулась.

– Ни одного приличного когтя на лапе.

Квиквелла выпустила длинные шипы.

– И плоские морды, – добавила Алеукауна. – Поцелуй – скорее не сближение, а столкновение.

– Ничего, спасибо, мы вполне справляемся, – без малейшего смущения заступилась Ансибетта за свое племя.

– А я рада, что я не человек, – фыркнула в усы Пиввера.

Над ними возвысился могучий силуэт.

– К чему эти детские споры? – Умаджи Туурская обняла Ансибетту за плечи тяжелой лапой. – Да, природа обделила людей шерстью, но нам бы не презирать их за это, а посочувствовать! К тому же они – приматы! – К Алеукауне повернулась широченная морщинистая морда. – Более того, плоские лица, да будет вам известно, имеют свои преимущества.

– В самом деле? Хоть убей, не пойму, как можно считать плюсом отсутствие нормальной морды.

Бурное обсуждение разновидностей рыл, шкур, клыков и иных частей тела вконец допекло Маджа, тщетно мечтавшего забиться в тихий уголок, и заставило его выбирать между топом мачты и трюмом. В конце концов он плюнул и остался на месте. От него сбежала хваленая безбоязненность, прежде позволявшая дневать и ночевать в «вороньем гнезде», а состояние желудка, забившегося куда-то между пищеводом и легкими, не вдохновляло приближаться к зловонному и сырому трюму.

С помощью добродушного, а может быть, сочувствующего ветерка судно быстро бежало на юг.

Через неделю на горизонте обозначилась грозовая туча. Стоявший у штурвала Найк поманил Джон-Тома. Море заметно осерчало, а мангуст по собственному опыту знал, на что способен океан в непогожий день.

– Что вы на это скажете? – Он указал вперед. Полоса шквала, растянувшаяся насколько хватало глаз, накатывала опасным темно-серым валом. – Надо ее как-то обойти. Куда повернем, влево или вправо?

Маленькие, но сильные лапы застыли в напряженном ожидании на штурвале.

– Почему вы меня спрашиваете? – Джон-Том с тревогой разглядывал зловещие облака. На миг влажное подбрюшье бури осветила молния, бурлящая воздушная стихия окрасилась сурьмой. – Я не мореход. На этой лоханке у меня роль пассажира.

Найк нервно почесал покрытое короткой бежевой шерстью темя.

– Разве вам не по силам успокоить океан чаропением? Или хотя бы провидеть спасительный курс?

– Ничего не получится. Мой профиль – извлечение из иных реальностей одушевленных и неодушевленных предметов. С такими непредсказуемыми явлениями, как погода, мне еще не приходилось иметь дело. Я могу с тем же успехом утопить вас, а не спасти.

– Наш кораблик крепок, но не велик, и мы – не очень-то опытная команда. Времени осталось немного, скоро на нас обрушится шторм.

Неужели вам нечего предложить?

– Ну, подумать никогда не вредно, – ушел от ответа Джон-Том.

Над его плечом раздался звон. Облачко нот висело так близко, что щеке стало тепло, и настойчиво пело. «Невероятно, – подумал он, – одна и та же мелодия способна выражать самый широкий спектр эмоций, всего лишь изменяя темп и громкость».

Найк смотрел на облачко и диву давался.

– В вопросах мистических я ничего не смыслю, но спилите мне зубы, если музыка не пытается что-то сказать.

– Не правда ли, у нее беспокойный вид? – Пульсирующие крапинки кружились в считанных дюймах от глаз Джон-Тома. – Что ты хочешь сказать?

Музыка, будто в ответ, вытянулась в тонюсенькую розовую полоску, застыв над волнующимся морем в нескольких градусах правее носа корабля, и запело на пределе громкости. Это повторилось несколько раз.

Чаропевец уже знал смысл этого жеста.

– Что оно делает?

Мангуст крепче ухватился за штурвал.

– Предлагает изменить курс. Думаю, стоит последовать совету – хуже не будет. Если, конечно, у вас нет другой идеи.

– Чаропевец, я уже сказал, что я всего-навсего моряк-любитель. – С этими словами лейтенант крутанул штурвал, и нос пошел вправо. – Вы уверены в правильности этого направления?