Как уже упоминалось выше, свои взгляды Маэстро зафиксировал в программном материале «Морфология популярной механики», написанном им специально для арт-журнала «Кабинет». По воспоминаниям идеолога «Кабинета» Виктора Малина, Капитан писал этот манифест долго и тщательно, неоднократно его переделывая.
«В искусстве должен быть жесткий тоталитарный диктат, — излагал свои взгляды Курёхин. — Затем — проекция искусства на политику — и строится новое тоталитарное государство. Достаточно целенаправленной деятельности нескольких людей, и всё можно будет так расшатать, что уже ничего потом не собрать будет. Сейчас политика влияет на культуру, но если установить в культуре жесткий тоталитарный режим, то постепенно она сумеет направлять политику».
Спустя два десятка лет во время круглых столов порой вспыхивает полемика, участники которой считают, что альянс Капитана с НБП был «радикальной художественной провокацией» и чуть ли не перфомансом. Что это был его очередной глобальный хэппенинг, по сути ничем не отличающийся от «Ленин — гриб». Мол, цинику и провокатору Курёхину было абсолютно всё равно, кого выводить на сцену: лошадей, коров или Дугина с Лимоновым.
Я убежден, что это не так. Можно только предполагать, что бесило тогда Капитана. Во всей этой «истории с НБП» Курёхин действовал без всякой фальши, стеба и макияжа. Не шутник, а настоящий патриот своей страны. Человек, который надеялся, что в российской истории настанут другие времена, когда из условной Сибири нагрянут люди типа Емельяна Пугачева и народ перестанет быть инертным. «Курёхин все делал на полном серьезе, — вспоминал в интервью журналу «Контркультура» Егор Летов. — Курёхин вообще под конец очень странным стал. От него такая злость шла!»
Увлечение Капитана национал-большевистскими идеями, возможно, стало защитной реакцией против тотальной русской зимы и общественного храпа. Он пошел напролом. Вначале сублимировал агрессию в форму авангардного искусства, а в 1990-е попытался вывернуть ее наизнанку.
Свой последний перфоманс Капитан осуществил в марте 1996 года, когда под видом «Поп-механики» организовал в университете «творческий вечер» Александра Дугина. И пока питерская рок-н-ролльная тусовка («Алиса», «Наутилус Помпилиус», «Сплин», «Колибри») готовилась к предвыборному туру «Голосуй или проиграешь», Курёхин рассказывал студентам про начало большой кампании против дураков, систему тайных организаций и систему заговоров.
Напомним, что это была последняя публичная акция Капитана. И по иронии судьбы проходила она практически в том же самом месте, что и питерский дебют «Поп-механики». Прошло двенадцать лет — и круг замкнулся. И многим слушателям тот «концерт» в марте 1996 года запомнился надолго.
«По бокам от Дугина в президиуме сидели Тимур Новиков и Африка, а в проходах патрулировали баркашовцы в псевдовоенной униформе с ремнями крест-накрест, — вспоминает Сергей Чернов. — Пришли какие-то студенты послушать «Поп-механику», а Курёхин сказал, что он мог бы поиграть на рояле, но «это было бы скучно и никому не интересно». Поэтому он лучше поговорит. Началась та же самая бодяга, что и в рок-клубе... Не знаю, что случилось с Курёхиным, — может быть, это было его чувство протеста против всякого режима. Может быть, он чувствовал, что Ельцин — такой же фашист, как и все советские правители перед ним, и готов был использовать любую возможность, чтобы высказаться против. В какой-то момент я спросил Курёхина, почему он стал ультрасерьезным, когда дело коснулось политики, тогда как раньше относился к миру иронично. Курёхин ответил, что никакой иронии у него никогда не было, и он всегда говорил всё и делал серьезно. А если я думаю, что что-то было ироничным, то я ничего не понимаю. Вполне допускаю, что это так и есть. Кстати, нас с Владиком Бачуровым он называл «псевдодемократами» — и был на самом деле прав. Мне сейчас стыдно, что я был таким идиотом».
Трагедия в стиле рок
Курёхин жил со скоростью света, на пределе чисел, как положено. Аркадий Драгомощенко
В феврале 1996 года я созвонился с Курёхиным и договорился об интервью для книги «100 магнитоальбомов советского рока». По инициативе Сергея мы встретились в полуподвальной блинной, расположенной на углу Невского и Пушкинской. «Там народу немного, сравнительно тихо и вкусный кофе», — сказал Маэстро и даже не стал уточнять тему беседы.
Он пришел раньше времени — и, пока я доставал диктофон, уже заказывал второй кофе. Пока не началось интервью, делился последними новостями. На днях вернулся из Америки, где записал пару альбомов с саксофонистом Кешаваном Маслаком, а также сыграл несколько фортепианных концертов.
«В Нью-Йорке я не удержался и накупил пластинок, — вдруг заулыбался Курёхин. — Ничего не смог с собой поделать. В основном джаз, 1950-е годы, хард-боп. То, что я сейчас больше всего люблю».
Я занимался книгой про магнитофонную рок-культуру и был абсолютно не в курсе «истории с НБП». Думаю, что к лучшему. Поэтому наша беседа получилась исключительно музыкальной — я расспрашивал Сергея о студийном сотрудничестве с «Аквариумом», подсовывая Маэстро компакт-диски «Табу», «Радио Африка» и «Треугольник» — как говорится, чтобы «освежить память».
Освежать ничего не потребовалось. Капитан всё помнил, и на любой вопрос у него была собственная точка зрения. Как всегда, Сергей выглядел лет на десять моложе своего возраста и рассказывал настолько феерично и стремительно, что я едва успевал задавать вопросы. Так реактивно интервью не давал никто — ни один артист, ни одна рок-группа. Просто сумасшедший темп, хотя внешне Капитан был спокоен и никуда не торопился. Помню, в голове пронеслось: «Боже мой! Если он с такой скоростью говорит, то с какой же скоростью думает?»
За час мы вспомнили фактически про все альбомы питерского рока, в записи которых Курёхин принимал участие — от «Стереозольдата» до группы «Кино», от «Алисы» до «Новых композиторов». «К сожалению, мы так и не записались с Башлачевым, — задумчиво рассматривая список «100 магнитоальбомов», сказал Капитан. — СашБаш очень хотел, чтобы мы записались, и мы очень долго обсуждали детали: что, когда и как... Но поскольку он человек был совершенно такой, в отличие от меня, неорганизованный, то все эти планы и остались нереализованными».
В конце беседы я подарил Сергею книгу «Золотое подполье», в которой было его давнишнее интервью — кажется, 1986 года. Внезапно он погрустнел и с какой-то тоской произнес: «На самом деле я уже давно такие интервью не давал. Что-то в последнее время меня о музыке почти не спрашивают...»
Я опаздывал на встречу с Андреем Тропилло и пропустил эти слова мимо ушей. Вспомнил о них, когда прочитал несколько новых интервью Курёхина, в частности, в журналах «Медведь» и «Стас». В одной из газет монолог Капитана назывался «Мир подходит к завершению», но догадаться о подобных настроениях Сергея было невозможно — настолько Маэстро выглядел воодушевленным и полным жизненных сил. Я не знал не только про роман с НБП, но и про то, что после выборов Капитан отошел от политических страстей и вновь погрузился в музыку. История его эволюции развивалась не по спирали, но по кругу. И вот весной 1996 года этот круг замкнулся.
Теперь Курёхин продюсировал альбом Славы Гайворонского, вместе с Сергеем Соловьевым готовил сразу две оперы для Большого театра, вел переговоры с новоджазовым промоутером Николаем Дмитриевым о создании лейбла «Длинные руки» и курировал международный фестиваль в Royal Festival Hall, куда его пригласили в качестве продюсера-соорганизатора. Естественно, там в роли хедлайнера должна была выступать «Поп-механика».
Спустя годы мне удалось ознакомиться с черновыми набросками Маэстро, связанными с этим выступлением. В изящном кожаном ежедневнике Сергей аккуратным почерком выписал приблизительный состав «Поп-механики», включавший множество культовых музыкантов: от Джорджа Харрисона до Кита Ричардса, от японских и американских авангардистов до кукольного театра и нескольких духовых секций. Выглядело все внушительно, но, к сожалению, состояться этому проекту было не суждено...
