В день концерта Костюшкин набедокурил в картинной галерее курёхинского приятеля Натана Федоровского, потом заблудился в центре Берлина и начал судорожно звонить в Питер Насте Курёхиной: «Я стою на Александерплац, не знаю, куда мне идти». «Да никуда не надо идти, — ответила ему Настя. — Концерт уже начался».

В итоге единственное выступление Heavy Metal Klezmer Orchestra состоялось без Костюшкина. Михаил был саксофонистом экстра-класса, и найти ему в Берлине равноценную замену оказалось невозможно. Во время концерта Маэстро пытался спасти положение, напоминая бойца, идущего без гранат на немецкие окопы. Он сел за пианино и блестяще вытянул всё действо, но за кулисами впал в сильнейшую депрессию. Капитан сидел в гримерке совершенно обессиленный. Теперь его мысли целиком и полностью были направлены на то, чтобы любой ценой отправить на родину гениального саксофониста, который все-таки нашелся, но... без билета на обратный поезд.

Цена марш-броска Костюшкина из Германии обратно в Россию оказалась высока. Билет на самолет в день отправления стоил астрономическую сумму, но Курёхина уже не могла остановить никакая сила. Идеолог «Поп-механики» чуть ли не под конвоем отправил своего непутевого саксофониста ближайшим рейсом в Санкт-Петербург.

«В Германии я не сыграл ни единой ноты, — с грустной улыбкой рассказывал мне Костюшкин спустя двадцать лет. — При первой же возможности Сережа кому-то позвонил и депортировал меня домой».

«Курёхин совсем расстроился, — вспоминает Гаккель. — Он отказался ехать на поезде вместе с нами и купил себе билет на самолет, буквально на следующий рейс. При этом он заявил, что отныне никогда ни с кем никуда не поедет и будет играть только один».

Действительно, в тот момент у Сергея не существовало четкого плана действий. «У меня нет концепции в жизни, — признавался он друзьям. — Все, что я делаю, я делаю, следуя своей интуиции. Даже самые абсурдные вещи. Но я уверен, что моя интуиция ведет меня в правильном направлении».

Другими словами, Курёхин плыл по течению. Он мог отказаться от участия в престижном джазовом фестивале в Швейцарии, но при этом согласиться выступать с «Поп-механикой» в курортном итальянском поселке. Его принцип «здесь и сейчас» не позволял ему остановиться и записать с оркестром хотя бы один студийный альбом. По этому поводу у Капитана даже существовала целая теория.

«Существует два типа художников, два типа искусства, — исповедовался Курёхин в книге Tusovka. — Первый — когда творец создает шедевры, которые пройдут через века и переживут целые народы. Другой — когда шедевры живут с художником и умирают с ним. Я знаю, что не оставлю после себя никаких шедевров».

Многие годы Капитан интенсивно сотрудничал с массой деятелей столичной контркультуры, но не проявлял особого рвения прорваться на московские площадки. После дебюта в ДК Москворечье (1984) и скромного концерта в кафе «Метелица» (1986) биг-бенд Курёхина больше ни разу не выступил в столице. Кроме дюжины рок-журналистов, мотавшихся в Питер, настоящей «большой» «Поп-механики» никто из москвичей так и не увидел. И вскоре после телевизионного «Музыкального ринга» оркестр Курёхина стал для них чем-то загадочным — из сферы «телег» и фольклорных легенд.

Уместно напомнить, что реальный шанс завоевать Москву у Капитана все-таки был. Как-то раз, в рамках грандиозного «Марша мира», «Поп-механика» должна была выступать с сольным концертом в Парке Горького. Вместе с театром «Лицедеи» у курёхинского оркестра планировался тур по нескольким европейским столицам, который должен был стартовать в Москве. Но уже не впервые в столичных приключениях Капитана, которые начались еще со времен свинченного комсомольцами концерта в ЦДХ, случилось очередное «сопротивление материала».

«Когда я приехал в Зеленый театр, то узнал от музыкантов, что выступления не будет, — вспоминает Сергей Летов. — Оказывается, накануне у Курёхина случились серьезные противоречия с Полуниным, поэтому ночью Сергей сел на самолет и улетел в Питер. И только перед концертом мы узнали, что ни в какую Европу мы не едем».

В 1994 году оркестру безумной музыки незаметно исполнилось десять лет. И тут авангардные схемы «Поп-механики», которые до этого безотказно работали на разрушение, начали требовать существенной модернизации. В середине 1990-х политический строй и сознание людей напоминали сплошные развалины. Разрушать стало нечего. Всё и так было разрушено.

Рикошетом подобные «настроения эпохи» отразились и на Курёхине. Берлинский прецедент с Костюшкиным виделся теперь лишь вершиной айсберга. «Я дико устал», — признавался Капитан барабанщику Жене Губерману после устрашающего лазерного перфоманса в Амстердаме летом 1994 года.

«Курёхин с нами всегда уставал, — вспоминает Леша Вишня про европейские гастроли «Поп-механики». — Вокруг Сергея всегда существовал извечный прессинг. Пресса, плюс мы, полные долбоебы, за которыми нужен глаз да глаз... Которые вечно опаздывают, бесконечно пьяные и обколотые, совершенно невменяемые».

«Я, к примеру, чувствовал, как Курёхин теряет ко мне интерес, — вспоминает Сергей Летов. — Я, видимо, не выдавал достаточного для него адреналина. И Капитан сникал, начинал грустить и молчать. И если ему что-то не нравилось, то он никогда не говорил, что именно».

При этом необходимо признать, что за десять лет Капитан превратился из дирижера-провокатора в настоящую машину по производству новых «Поп-механик». Он, словно танк, научился преодолевать любые организационные препятствия. С каждым концертом Маэстро вводил в бой новые механизмы воздействия на зрителей и порой напоминал сказочного героя, который играл на волшебной флейте, уводя за собой население целого города. Мистерии курёхинского оркестра уже невозможно было идентифицировать стилистически — это было нечто среднее между религиозным гипнозом, рейвом и акциями художников-некрореалистов.

Казалось, Капитан использовал для «Поп-механики» все существующие в природе приемы атаки. К примеру, в концертной программе «Гляжу в озера синие» Маэстро выводил на сцену обнаженных арфисток и заворачивал в фольгу Эдуарда Хиля, который пел «Сказки венского леса», а под ногами у него бегали сотни кроликов. На одной из пресс-конференций Курёхин грозился атаковать бактериями БКЗ «Октябрьский», а в театральном спектакле «Колобок» усадил поэта Дмитрия Пригова верхом на экскаватор. А во время берлинской постановки «Стерео-Шостакович» вообще устроил на сцене массовое побоище.

Сергей продолжал фонтанировать «идеями садомазохизма» и «непонятной духовности», не без успеха создавая вселенную из хаоса. Его новая игрушка — информационное агентство «Депутат Балтики» — рекламировала в «Невском Паласе» «чудо-макинтоши» и раскручивало поп-дуэт «Чай вдвоем», в котором, к слову, пел Костюшкин-младший. Сам Курёхин то гастролировал с фортепианными концертами по Японии, то вручал в Царскосельском императорском лицее премии в области культуры, то устраивал в мастерской у Африки незабываемый «водный перфоманс» с Джоном Кейджем.

Дальше, как говорится, больше. Летом 1994 года Курёхин неожиданно приехал на берег Финского залива, где проходили съемки клипа Филиппа Киркорова «Посмотри, какое лето». Там Капитан познакомился с Пугачевой и после обмена любезностями предложил ей принять участие в ближайшем концерте «Поп-механики». Примадонна вежливо согласилась, но до реализации дело не дошло — возможно, что и к лучшему.

«Как-то раз мы с «Поп-механикой» выступали в небольшом финском городке Ювяскюля, — вспоминает контрабасист Владимир Волков. — Зима, и крестьянин не торжествует. А «торжествуют» организаторы концерта, поскольку у них в зале сломалось отопление. На улице минус тридцать пять, и зрители сидят в шубах и шапках, закутавшись в кашемировые шарфы... На сцене — Курёхин. Он играет фортепианное соло, а потом вдруг резко вскакивает и отталкивается от клавиатуры. Делает дикий прыжок, метра полтора-два над сценой, приземляется на руки, отталкивается обратно, опять садится за рояль и продолжает играть. Я так и не понял, что это было. Как галлюцинация. Можно было сломать руки и ноги — так высоко он подпрыгнул. Причем — при шести градусах в зале. Нарушил все законы гравитации, всемирного тяготения. И, как ни в чем не бывало, продолжил играть».