Правда сами отцы–командиры погрузились на «щуки» с самолётами, да были таковы. Пообещали нас тоже эвакуировать. Сказали «ждать эскадру».
Эвакуация командного состава проводилась на подводных лодках Щ–209 (в просторечье «щука») и на Л–23.
С нами много бойцов, которые пережили эвакуацию из осажденной Одессы в октябре 1941 года, и те говорят, что не бросят. Пришла ещё одна подлодка. Видели, как забирали они высших командиров и комиссаров.
Видела генерала Петрова со штабом, комдивов наших, командование флота… шли и нам в глаза не смотрели, один снял с себя наградное оружие и мне отдал, – ТТ свой. Видел, как я на него смотрела, девочка двадцати лет, с перемотанными бинтами головой и рукой, и с автоматом, в котором два патрона… Потом партийное руководство и офицеры НКВД загрузились. Магомед, заместитель Марии, говорит, насчитал почти пятьсот человек, а ещё несколько тонн документов и ценностей… И я редко видела на войне плачущих женщин, и вообще не видела плачущих мужчин, но после того, как мы поняли, что нас отдают в плен наши же командиры, а сами сматывают удочки, то увидела, как у Магомеда текут слёзы… Слёзы ненависти и бессилия… Нас по сути предали… Но вслух он ничего не сказал… Я же сделала вид, что не заметила. Он написал прощальное письмо для своей супруги, по имени Гозекка, и деткам – Хаджи и Дине, я проверила на наличие ошибок, – он попросил… Нарыдалась, пока читала…
2 июля 1942 г.
Среди звука бомбежек выделился очень сильный взрыв. Магомед сказал, что надежда наша взорвалась – Тридцать пятая береговая батарея. Боялись её фашисты. Видать и у них боезапас закончился. Раньше Магомед успел послужить на плавучей батарее1. И добавил, что негде теперь нашему командованию прятаться от налётов, в наших щелях и окопах им запретили с 1 июля… Но почему взорвали батарею, когда мы все вокруг неё, и мы не сдаёмся, и не собираемся… Мы собираемся воевать и биться до последнего…
Кто взорвал? Почему нас лишили возможности уничтожать фашистов, прячась от налётов авиации в 35-й батарее? Это подрыв не батареи, это подрыв всей обороны Севастополя… Сначала Инкерманские штольни, теперь, Тридцать пятая… Потом приказом забрали у нас командиров… Это предательство…
…Ночью ещё загрузили на эсминцы еще количество командиров, с барахлом своим. Прибывшие в последний раз два тральщика, две подводные лодки и пять морских охотников вывезли ещё около 700 человек. Фашистские самолёты летают не переставая. Обстрел идёт со всех сторон. Укрепляемся как можем. ТТ – хороший пистолет. Жаль, только, что адмирал, или капраз2 (уже не помню, кто именно) не догадался запасную обойму мне подарить… Номер на нем красивый такой – ДД 777.
Наблюдали из «щели»,3 как на берегу Херсонеса скопились тысячи наших солдат. Подошёл корабль, люди бросились на деревянный причал, а он не выдержал – рухнул под тяжестью… Невозможно было разобрать, кто погиб, а кто выбрался из–под бревен. Штормит. Корабль отошёл от берега. Люди бросаются вплавь. Матросы спускают веревки, чтобы помочь солдатам взобраться на палубу. Картина была страшная…
Вдоль берега под скалами, насколько хватает моих глаз, лежат убитые бойцы. Жара. Мухи. Тлетворный запах разложения человеческой плоти… Воды нет уже который день… Раненые просят хотя бы морскую, но от неё сразу рвота и понос… Кто-то цедит через тряпки мочу… И всё это под прямым обстрелом фашистов, и днём, и ночью… Ночью они сбрасывают с самолётов осветительные бомбы, потом установили прожекторы, свет которых освещает аэродром и каждый выстрел оккупантов попадает в цель…
Узкая кромка берега буквально устлана телами…
И я не знаю, как им всем помочь… И себя жалко… И их жалко… И воевать нечем…
4 июля 1942 г.
Последний раз пили воду четыре дня назад. Язык распух и стал очень шершавый. Слюны уже нет второй день. Говорим с трудом. У меня уже шесть осколочных ранений, – не всегда успеваю нырнуть в щель, силы уже не те. Да тут рядом все такие…
…Дописываю дневник, напишу письмо сыну, запечатаю и пойду закопаю, пока силы на это есть. Даст Бог – найду его, если останусь жива. Знамя нашего полка было решено утопить в Чёрном море, но весь берег под обстрелом и днём, и ночью. Вызвался Магомед. Потом идём на прорыв через фашистов к партизанам.
Решили прорываться силами разведроты нашей.
Мария не против… Эта девушка слишком мужественна, даже для этой войны… Как Герой Советского Союза, она была внесена в список на эвакуацию, но отказалась, плюнув в лицо политруку, который пришёл за ней, сказала, что своих не бросит, не для этого она их из плена фашистского спасала… Перемотана вся… Уже шесть осколочных у неё… Магомеда жалко. Накидали камней в центр знамени, он его свернул, как мешок. Подождали, пока стемнеет. Поплыл он топить знамя и попал под авианалёт. Задачу выполнил, но на обратном пути прямое попадание авиабомбы, и погиб наш жизнерадостный осетин.4 Забрал к себе его Бог, не дал ему испытать позора плена… Приглашал к себе в гости с моим сыном и мужем, после войны, не запомнила название села,5 переспросить уже не у кого, но запомнила, что маму зовут Тасо, папу Ахмат, супругу Гозекка… Не успел храбрый осетин отомстить за двух братьев своих, недавно только пришла к нему чёрная весточка из дома, за младшего брата, а старший умер у него на руках, здесь в Севастополе…
…Очень хочется пить… очень…
Письмо сыночку
Город Симферополь, улица Салгирная, дом №…
…Если найдёте это письмо, передайте его, пожалуйста, по указанному адресу!
Ну, здравствуй, сын, сыночка, сынок! Если ты читаешь это мое письмо, значит добрые люди принесли его тебе, ну а ты, в свою очередь, вырос, научился читать и писать, и я могу поговорить с тобой через года и расстояния, которые нас с тобой разделили.
Когда я ушла воевать с фашистами и защищать от них нашу с тобой Советскую Родину, ты был ещё совсем крохой. Я не могла поступить иначе. Да вся страна тогда не могла поступить по-другому! Я не знаю, сколько тебе сейчас лет и кто твои друзья, но у любого человека в жизни случаются моменты, когда нужна помощь и поддержка, как родителей, так и друзей! Я очень постараюсь выжить и вернуться к тебе, и думаю, что твой папка тоже будет стараться вернуться домой, куда бы его война-судьба-злодейка не забросила. Мы вернёмся к тебе, сын! По крайней мере, сделаем всё от нас зависящее, чтобы победить, сохранить Родину, сохранить свою честь и достоинство, пронести и не уронить это гордое звание – «Советский человек» и вернуться домой. К тебе. Если в твоей жизни случалось набить шишки, то не грусти и не расстраивайся, шишки – это неизбежность, но главное, чтобы они не набивались по одному и тому же поводу!
Я тоже была маленькой, потом – подростком, теперь я – боец обороняющегося города–крепости Севастополя. И всё, что сейчас происходит с тобой, я уже пережила. Правда, у меня рядом была моя мама, – папа погиб в революцию, и у меня осталась от него только его боевая фотография, которую я ношу с собой и тоже спрячу вместе с этим письмом к тебе…
Знаю, ой как знаю, как иногда хочется ощутить заботу близкого и родного человека. Как мне хотелось иметь рядом, здесь и сейчас, своего отца! Папу, с которым можно шептаться о секретах и тайнах, на шее которого можно ходить на первомайскую демонстрацию, и когда ночью страшно – залезать к нему под одеялко… Да и просто ежедневно чувствовать его заботу…
Да и сейчас, в трудных условиях фронта, я иногда мысленно спрашиваю у него совета, и не поверишь, он мне иногда снится во сне и рассказывает, как бы он поступил на моем месте… Такой красивый, в военной форме, с боевыми наградами на груди… Ты можешь гордиться своим дедом, но и ты должен жить так, чтобы и он тобой гордился! Я думаю, что там, на небесах, куда уходят все, кто жил до нас, они наблюдают за нами и очень хотят гордиться нашими поступками! Я напишу тебе своё напутствие. Возможно, что оно пригодится тебе. Самое важное открытие, которое я сделала – это поняла, что смысла жизни, как такового, самого по себе, – нет. Ты сам наполняешь свою жизнь смыслом. Это важно. Помни об этом. Мы все есть – часть целого. А целое – весь мир. И мир весь – в нас. Внутренний свет – это личный выбор, а не приходящее извне. Счастье – у тебя внутри. Не надо искать повода и условий для счастья. Повод всегда у тебя внутри, а условия… Условий просто не существует.
