Призна́юсь, я и сам как-то раз побывал Дедом Морозом, облачившись в соответствующий наряд, и сделал это для одной маленькой девочки…
Совсем недавно в Дании, в провинциальном городке Коккедале, произошло следующее. За последние несколько десятилетий один из кварталов Коккедаля, Эгедальсвенге, стал практически мусульманским – сюда съезжались иммигранты из разных исламских стран. Датчане, заложники демократии, толерантности, мультикультурализма и прочих страшных вещей, решили устроить жителям Коккедаля праздник и выделить 5 тысяч датских крон (около 850 долларов США) на покупку рождественской елки, елочных игрушек и электрических гирлянд. Но пять членов правления, представляющих мусульманское большинство Эгедальсвенге, проголосовали против рождественской елки! Что интересно, за три дня до голосования в Эгедальсвенге отмечали Ураза-байрам (праздник разговения после мусульманского поста), и на организацию праздника совет жильцов выделил 60 тысяч крон, и гуляли на нем как мусульмане, так и их датские соседи, христиане. Отказ принять в дар бесплатную елку один из пяти членов жилищного правления Эгедальсвенге, Исмаил Месгази, мотивировал так: «Мне кажется смешным, что, будучи мусульманином, я должен организовывать проведение христианского праздника. Я никогда не праздновал Рождество и не хочу отмечать его сейчас». Реакция датчан была предсказуемо резкой, насколько это возможно в демократической стране. Представитель датских консерваторов Том Бенке высказался так: «Люди должны иметь право отмечать свои праздники, но и вы также должны уважать торжества страны, в которую приехали. Не стоит пытаться превратить Данию в мусульманскую страну просто из-за того, что вы исповедуете эту религию. Этого никогда не произойдет». От себя добавлю, что мусульмане Эгедальсвенге проявили неуважение не только к датским традициям. Они проявили неуважение заодно и к исламу. Вам что, западло отмечать рождение Иисуса? Того самого, которого упоминают в Коране как одного из величайших пророков Аллаха, а мать Иисуса, Марию, почитают до такой степени, что одна из сур Корана, а именно – 19-я, даже названа в ее честь «Марйам»?
И я уверен, что многие из моих соотечественников сочтут доводы Исмаила Месгази правильными. Да, Рождество – не наш праздник, скажут они! Да, это язычество, скажут они! Долой, скажут они! Тихо-тихо, земляки, отвечу я на это. А как же в таком случае быть с любимым и широко отмечаемым в Азербайджане Новруз-байрамом, праздником Весны? Это сугубо языческий праздник, доставшийся нам в наследство от огнепоклонников-зороастрийцев, и, стало быть, истинные мусульмане не должны его отмечать! Не ради красного словца сказано: знаете ли вы, что афганские талибы, например, или сирийские арабы не празднуют Новруз? Так что же теперь – долой любимых народом Плешивого Кечяля и Безбородого Кесу, азербайджанских фольклорных персонажей весеннего праздника, так, что ли?
Но тут возникает такой нюанс. Я, например, сам мусульманин (прогрессивный, но мусульманин). Так чью же сторону я должен принять – сторону непримиримых противников Деда Мороза или же сторону тех, кто толерантен, то есть терпи́м к старику с мешком и посохом?
Я отвечу. В позапрошлом году мне уже задавала этот вопрос молодая азербайджанская журналистка, бравшая у меня блиц-интервью для одной из газет. Она пожаловалась на то, что уже несколько человек, известных в нашей республике и считающих себя верующими, мусульманами, отказались дать ей новогоднее интервью, аргументировав тем, что вера, дескать, не позволяет им даже обсуждать этот нечестивый вопрос. И тогда журналистка позвонила мне. Держалась она скованно – знала, что и я верующий, и ожидала, что я также откажусь с ней разговаривать. Но я ответил на все вопросы, к ее радости. Под конец журналистка не удержалась и спросила: «А вы точно верующий?» «Точно, – заверил я. – Не сомневайтесь. – И добавил: – Но мне вера жить не мешает».
И в самом деле – если я твердо верю в Аллаха, загробную жизнь и Страшный суд, если я читаю Коран, по зову сердца даю милостыню и неукоснительно соблюдаю пост в месяц Рамазан, то кто или что сможет отвратить меня от ислама или пошатнуть мою веру? Буду ли я прыгать через костер в ночь на Ивана Купала или водить хоровод вокруг рождественской елки, буду ли участвовать в бразильском карнавале среди практически нагих дев в уборе из перьев или в каком-нибудь буддийском празднестве, где поют мантры и бьют в барабан, буду ли я задорно плясать с евреями «Семь сорок», буду ли я наблюдать ритуальные обряды на празднике патагонцев, папуасов или эскимосов, буду ли отмечать день рождения делением у каких-нибудь гигантских амеб с планеты в системе Тау Кита за компанию с этими самыми амебами – от всего этого я не стану меньшим мусульманином, уверяю вас. Ибо незыблемая вера моя хранится у меня внутри, и пошатнуть ее трудно. Практически невозможно.[1]
И потом… О, приверженцы ислама! Вы думаете, у мусульман не было своего Деда Мороза? Ошибаетесь! Я, например, узнал о «весеннем празднике дедушки Турахона» из повести Леонида Соловьева «Очарованный принц», изданной в 1954 году. Лично я склонен ему верить. Пусть вас не смущают имя-фамилия писателя; Леонид Васильевич долгое время прожил в мусульманских странах, в частности в Узбекистане, великолепно знал культуру Востока и прекрасно был осведомлен о местных обычаях. Я бы даже сказал – он буквально пропитался Востоком, что и смог блестяще выразить в своих знаменитых повестях «Возмутитель спокойствия» и «Очарованный принц». Их действие происходит в Бухаре и Коканде, в эпоху раннего средневековья. Я процитирую здесь довольно большой отрывок, чтобы вы смогли уяснить для себя тему и заодно по достоинству оценить мастерство писателя:
«По старинному преданию, Турахон, родом кокандец, остался уже в пятилетнем возрасте круглым сиротой и пошел скитаться по базару, выпрашивая милостыню. До самого дна испил он горькую чашу безысходного сиротства; такое испытание может либо ожесточить человека, превратив его сердце в камень, либо направить к возвышенной человеческой мудрости, если обиду и горечь за себя он – силой своего духа – сможет переплавить в обиду и горечь за всех».
Далее говорится, что в двадцать пять лет Турахон ушел из Коканда с караваном, а обратно вернулся уже сорокалетним. Все это время он провел в Индии и Тибете, в совершенстве изучив секреты тибетской медицины. Турахон научился исцелять людей прикосновением. С богатых пациентов он обязательно брал плату, но заработанные деньги тут же тратил на детей бедняков. Он часто ходил в окружении таких вот бедных ребятишек и покупал для них игрушки и сладости. Если на глаза Турахону попадался какой-нибудь босой и полуголый малыш, а денег у целителя в данный момент не было, он брал ребенка за руку и шел вместе с ним от лавки к лавке, покупая сначала халатик, потом сапожки, потом пояс, тюбетейку и так далее, и всюду произносил всего лишь два слова: «Будь милосерден!» И продавцы послушно одевали и обували малыша, даже не заикаясь о деньгах. Говорят, сурового взгляда Турахона не выносил ни один взрослый. Ко взрослым целитель был весьма строг.
Далее вот что. «Когда Турахон умер, тысячи детей, заливаясь слезами, провожали старца на кладбище. Ученые мударрисы и муллы не согласились причислить Турахона к сонму праведников: он-де не соблюдал постов, нарушал-де правила и установления ислама и за всю жизнь не пожертвовал ни гроша на украшение гробниц, говоря, что живым беднякам деньги нужнее, чем мертвым шейхам. Но простой народ сам, своей властью, признал Турахона праведником; слава его распространилась далеко за пределами Коканда, по всему Востоку. А майский праздник его имени принадлежал детям.
Поверье говорило, что в канун своего праздника дедушка Турахон ходит по дворам и разносит ребятишкам, достойным его внимания, подарки, оставляя их в подвешенных для того тюбетейках. Дети начинали готовиться к торжественному дню задолго до весны. Еще дули пронизывающие ледяные ветры, еще летел с мглистого неба сухой колкий снег, еще стояли черными, безжизненными сады и звенела под арбными колесами земля, превращенная морозом в камень, – а ребятишки стайками уже собирались по утрам за стенами, заборами и в других местах, укрытых от ветра, и с посиневшими, хлюпающими носами, ежась в своих халатиках и зажимая ладонями уши, вели степенные длительные разговоры о Турахоне. Ребятишки знали с достоверностью, что он весьма разборчив: получить от него подарок было делом очень хитрым и удавалось не всякому. Для этого за пятьдесят дней, предшествующих празднику, требовалось: во-первых, ни разу не огорчить родителей; во-вторых, ежедневно совершать какое-нибудь одно доброе дело, например – помочь слепому перейти мостик или донести какому-нибудь старику его поклажу; в-третьих, за эти пятьдесят дней нужно было отказаться от сладостей, что так соблазнительно красовались на лотках разносчиков, и накопить денег для покупки новой красивой тюбетейки (известно было, что дедушка Турахон не любит старых, засаленных тюбетеек и обычно оставляет их без внимания, делая исключение лишь для самых бедных детей). В течение пятидесяти дней во всех семьях царили тишина и благонравие. Дети беспрекословно слушались, ходили на цыпочках и разговаривали полушепотом, боясь прогневить дедушку Турахона. Даже самые отчаянные шалуны превращались на это время в кротких овечек… А в канун праздника повсюду начиналась великая суета и беготня – таинственные встречи, пугливый шепот, учащенное биение маленьких сердец. Дело в том, что муллы весьма неодобрительно относились к этому празднику, а в иных местах – запрещали его совсем, что придавало ему в глазах юных почитателей Турахона еще большую заманчивость. Нужно было пришить к тюбетейке три ниточки: белую – знак добра, зеленую – знак весны и синюю – знак неба; затем, с наступлением ночи, тайно выйти из дому куда-нибудь в сад или виноградник и там повесить тюбетейку, стоя лицом к усыпальнице Турахона и не отрывая взгляда от созвездия Семи Алмазов. Затем следовало трижды прочесть тайные слова, обращенные к Турахону и трижды поклониться земно, – и только совершивши все это, можно было возвращаться домой и ложиться спать. Строжайше запрещалось вскакивать ночью и бегать к тюбетейкам, – вот почему эта ночь для многих маленьких нетерпеливцев была мучительна. Зато праздничное утро искупало все! Радостный визг стоял в каждом доме. Одним дедушка Турахон оставлял в подарок шелковые халатики, другим – сапожки с красными или зелеными кисточками, третьим – игрушки и сласти; девочкам – туфли, перстеньки, платья… Вот каким он был добрым и заботливым, дедушка Турахон! И целый день в садах, в легком зеленом дыму весенней листвы, кружились пестрые детские хороводы и слышалась песенка…»
