Турецкое правительство действительно выразило желание примкнуть к Антанте, при условии, однако, чтобы последняя поддержала ее против Италии в момент мирных переговоров, от чего Грэй, разумеется, категорически отказался. Таким образом, Турция, совершенно изолированная, не нашедшая защиты ни в одной из двух группировок европейских держав, превратилась в легкую добычу для ближайших своих соседей, и вопросом дальнейшего ее существования сделался вопрос о вхождении ее в одну из этих группировок.
В петербургском Министерстве иностранных дел также не представляли себе реальных результатов выступления в Константинополе и потому решили «использовать теперешнее политическое положение для того, чтобы побудить французское и английское правительства изложить – и притом письменно – в совершенно конкретной форме свою точку зрения на вопрос о Проливах, совершенно независимо от могущего быть заключенным соглашения между нами и Турцией». Мысль Грэя о «предварительном» соглашении с Турцией при этом признавалась даже крайне неудобной. С другой стороны, Нератов пояснял в письме от 2 ноября 1911 г., что дело идет не о срочном решении вопроса, а об уяснении «условий», при которых этот вопрос может быть решен. «Постараюсь, – отвечал Бенкендорф, – хотя все еще трудно подвинуть английское правительство на принципиальные обязательства в отношении будущих возможностей; сделаю попытку, но не уверен в ее успехе». Утешение он находит в той перемене, которая произошла в Лондоне за последние два года: в 1908 г. Грэй сказал, что когда-нибудь русские пожелания исполнятся, но теперь еще «слишком рано», теперь он не говорит «слишком рано», а заявляет о своей готовности действовать. Но действовать можно лишь при благоприятных обстоятельствах; он надеется, что они наступят, пока вопрос отсрочен, и т. д. Таким образом, при поражающей Бенкендорфа перемене в отношении России вообще вопрос о Проливах почему-то не трогается с места. Для объяснения этого странного обстоятельства Бенкендорф ссылается и на упрямство Грэя, и на «традиционный метод», но совершенно игнорирует сделанное по поводу проекта возражение, что в случае войны Черное море превратится в закрытое убежище для русского флота; он надеется, что теперь это возражение если и будет выдвинуто, то не англичанами. В конце концов он признается, что не отдает себе отчета в том, как можно использовать для данного вопроса несомненное стремление английского правительства укрепить и даже расширить сближение с Россией; все же он считает возможным достигнуть общего соглашения о Константинополе, Балканах, а может быть, и Малой Азии взамен предоставления Англии «Египта и т. д.»[80].
В совершенно секретном письме Извольскому от 28 ноября 1912 г. Сазонов сам характеризует русскую политику по вопросу о Проливах следующим образом [81]:
«С самого начала кризиса мы не упускали из виду, что война может повлечь за собою изменение режима Проливов. В то же время мы опасались, однако, возбуждать этот вопрос раньше, чем вполне определятся размеры успехов балканских государств, вероятность занятия их войсками Константинополя и отношение других великих держав к событиям на Балканах. Это соображение внушило нам известную сдержанность по отношению к английскому предложению обсудить вопрос о возможности интернационализации Константинополя и о новых гарантиях пользования Проливами. По нашему мнению, основные интересы России не могут быть защищены в Проливах никакими договорными гарантиями и статьями, так как последние всегда могут быть обойдены; и мы должны всегда иметь в виду – какая реальная сила в действительности может обеспечить установленный в Проливах режим от каких-либо нарушений.
Само собою разумеется, еще отрицательнее отнеслись мы к исходившей из Вены попытке установить известный параллелизм между интересами нашими и Дунайской монархии: Россия должна была бы объявить себя незаинтересованной в отношении западной части Балканского полуострова, тогда как Австрия предоставила бы нам полную свободу действий в Константинополе. Исходя из положения, что какие-либо изменения в режиме Проливов могут наступить лишь по окончании войны и что, с другой стороны, мы не можем согласиться на компенсации, так как это нанесло бы ущерб интересам балканских государств, – мы соблюдали до сих пор выжидательную тактику, не упуская, однако, благоприятного момента для заявления наших пожеланий.
Хотя дальнейшее течение войны еще нельзя предусмотреть, однако можно признать, что в настоящий момент продвижение союзников достигло уже максимального предела и вероятность занятия Константинополя весьма мала. Вследствие этого остается в силе наше первоначальное положение, что Константинополь и достаточная по величине область на европейском материке останутся во владении Турции. Можно думать, что даже после победоносной войны Болгарии понадобится довольно продолжительное время, чтобы оправиться от своих потерь и окончательно утвердиться в завоеванных ею областях. Не менее трудные задачи ожидают и побежденную Турцию.
Россия, не участвовавшая в войне, обладает теперь возможностью, с одной стороны, распространить свое влияние между балканскими государствами, к которым должна быть причислена, если возможно, и Румыния, а с другой – укрепить свое положение в Турции, которая более, чем когда-либо, должна дорожить хорошими отношениями с Россией.
Все это побуждает нас в настоящий момент подходить с исключительной осторожностью к тем предложениям, которые могут быть нам сделаны другими державами в вопросе о Проливах. Мы должны остерегаться изъявлять одобрение установлению каких-либо ограничительных гарантий, которые могут стать в будущем препятствием к окончательному решению вопроса о Проливах сообразно нашим интересам. С другой стороны, мы не можем упускать благоприятного момента для осуществления некоторых, не столь радикальных, но все же имеющих значение изменений. Практичнее всего, нам кажется, трактовать вопрос о Проливах, как в 1908 г., то есть в смысле предоставления прибрежным черноморским государствам в мирное время, с соблюдением известных условий, гарантирующих безопасность Константинополя, выводить и вводить из Черного моря и в Черное море свои военные суда.
Конечно, в настоящий момент не может быть речи о заключении одностороннего соглашения между Россией и Турцией по этому вопросу; подобное соглашение нарушило бы наши отношения с балканскими государствами. Вряд ли оно и нужно, так как, вместо дружественных заверений, которые в свое время оказались бесплодными, вследствие самомнения турок, в наших руках есть гораздо более действительное средство воздействия на Турцию теперь, когда часть турецких войск переведена с нашей границы на театр военных действий. Величайшее значение мы должны, конечно, придавать позиции великих держав, и мы можем лишь констатировать, что за последние годы почва для благоприятного нам решения хорошо подготовлена. Как Вам известно, наши пожелания ни для одного европейского правительства не могут оказаться неожиданными, и каждое из них в свое время выразило условное согласие с ними. У нас нет желания по отношению к Австрии стать на точку зрения соглашения или компенсаций; но мы никогда не отрицали необходимости считаться с австрийскими интересами экономического и политического характера на Балканском полуострове. В вопросе о выходе Сербии к Адриатическому морю мы также советовали белградскому кабинету принять во внимание интересы соседнего с ним государства. Поэтому мы считаем себя вправе ожидать, что венский кабинет подобным же образом отнесется к нашим интересам в вопросе о Проливах. Во всяком случае, мы считаем, что сопротивление австрийской дипломатии в этом вопросе вряд ли может быть серьезным препятствием к осуществлению наших более чем скромных пожеланий[82].
Таковы общие соображения, которыми мы руководствуемся в вопросе о Проливах. Сообщая их Вам на случай объяснения с Пуанкаре, считаю необходимым добавить, что мы считали бы неправильным выступить теперь же с какими-либо самостоятельными предложениями, так как путь компенсаций, как указано выше, не отвечает нашим интересам. Однако, если бы обстоятельства изменились и этот вопрос сам собою стал бы на очередь, нам было бы интересно уяснить точку зрения французского правительства для того, чтобы мы могли точно определить время и средства для достижения нашей цели».
