– Эгоистичный паршивец спустил курок своего «босса» прямо у подножия лестницы, – почти кричал Дейл, – поэтому мисс Мэри не оставалось ничего, как шагать через лужу крови, мозги и осколки черепа, чтобы добраться до телефона.

– Так это его дражайшая Мэри оставила ключи от футляра с ружьем на видном месте, в кухне, – возразила, не желая сдаваться, самая острая на язык студентка. – Может, он решил таким образом отплатить ей за это.

Дейл уставился на Клэр через стол.

– А вам не кажется, что он заставил ее слишком дорого заплатить за согласие с тем простым фактом, что мужчина имеет право на доступ к собственным вещам?

– После того как он прошел курс шоковой терапии от депрессии? – спросила Клэр. – После того как по пути в клинику он пытался шагнуть во вращающийся пропеллер? После того как за неделю до этого события мисс Мэри пришлось звонить другу в Айдахо, чтобы тот помог отнять у Хемингуэя ружье? Нет, я думаю, он заставил ее платить не слишком дорого. К тому же она получила и держала зубами и когтями права на все его книги, включая и те слабые работы, которые опубликовали после его смерти и которые он сам ни за что не позволил бы напечатать. Думаю, Хемингуэй прекрасно знал, что делает, когда уселся на ступеньку лестницы, чтобы вышибить себе мозги, отлично понимал, что мисс Мэри придется перешагнуть через него, спускаясь вниз к телефону. Они оба получили то, что хотели.

Дейл только заморгал перед лицом такой непреклонности. Ему нечего было ответить.

– Дейл Стюарт!

Дейл едва не выронил очередной пакет с покупками, который заталкивал в багажник. Последнее, что он был готов услышать на стоянке перед городским рынком в Оук-Хилле, это собственное имя.

Две женщины быстро приближались к нему по мокрому асфальту. Та, что его окликнула, показалась смутно знакомой, но кто она, Дейл вспомнить не мог: неопределенного среднего возраста, коротко стриженные рыжие волосы, когда-то белая кожа, покрывшаяся темным загаром, очевидные следы пластических операций на остром личике, шее и бюсте – слишком большом и круглом и слишком твердом на вид даже под толстым свитером – вряд ли такая штучка живет в Оук-Хилле или Элм-Хейвене. Вторая женщина была маленького роста, угрюмая, коренастая, спортивного телосложения, стриженная под мальчика, похожая на школьную учительницу физкультуры. Дейл, обычно наивный в подобного рода вопросах, как-то сразу догадался, что рыжеволосая матрона и маленькая брюнетка – пара. Дейл, который более двадцати лет провел в академической среде, требовавшей соблюдения политкорректности, потешил себя откровенной мыслью: «Старые лесбиянки».

– Ты меня не узнаешь, да? – спросила женщина с ярко-рыжими волосами.

– Простите… – замялся Дейл. – Я не вполне уверен…

– Мишель Стеффни, – подсказала она. – Но теперь меня зовут Мика Стоуффер.

Дейл словно лишился дара речи и только ошарашен-но смотрел на бывшую мечту многих своих приятелей. В четвертом, пятом и шестом классах Мишель Стеффни была своего рода секс-символом Старой центральной школы. С пятьдесят седьмого по шестидесятый год каждый мальчишка в Элм-Хейвене в своих эротических фантазиях видел прежде всего Мишель Стеффни (если, конечно, не был поклонником Аннетт Фуничелло). И вот теперь перед ним стояла потрепанная жизнью костлявая женщина среднего возраста, с фальшивым бюстом и прокуренным, пропитым голосом.

– Мика Стоуффер? – глупо повторил Дейл.

– Я много лет прожила в Лос-Анджелесе, – сказала она, словно это все объясняло. – А какого черта делаешь здесь, в Иллинойсе, ты?

– Я… – начал было Дейл, но остановился. – Как, скажи на милость, ты меня узнала, Мишель… Мика?

Она улыбнулась, эта улыбка отдаленно напомнила ему ту привлекательную девочку с нежным голосом, которую он когда-то знал.

– У одного из продюсеров, с которым я жила, видела твою книгу. Какой-то недотепа-сценарист пытался сделать из нее фильм… что-то вроде второго «Иеремии Джонсона».[12] Они хотели заполучить Боба Редфорда на главную роль, но тот даже контракт читать не стал. А книга так и валялась – не то в ванной, не то гдето еще. Я как-то прочитала биографию под твоим фото и решила, что ты тот самый Дейл Стюарт, которого я знала в Элм-Хейвене тысячу лет тому назад.

– Моя книга? – повторил Дейл. – Не помнишь какая?

– А это имеет значение? – Улыбка маленькой девочки сменилась напряженной гримасой. – Я не читала этой книги, сама не читала, как они там все говорят, но сценарист сказал моему другу-продюсеру, что все твои книги совершенно одинаковы – куски дерьма про большого сильного мужика с гор и экранизировать один роман значит экранизировать и все остальные. О, кстати, познакомься: это Диана Вилланова.

Дейл с брюнеткой обменялись рукопожатием, после которого ему прошлось разминать пальцы.

– Так что же ты здесь делаешь, Дейл Стюарт? – спросила Мишель-Мика.

Ему вдруг захотелось пересказать ей печальную историю последних лет своей жизни, выложить подробности расставания с Клэр и холодного прощания с Энн. Но мгновение безумия миновало, и он лишь сказал:

– Пишу книгу… вроде бы.

– А я думала, ты преподаешь… или что-то в этом роде.

– Да, английский – подтвердил Дейл, уже сомневаясь, правда ли это. – Я профессор в университете Монтаны в Мизуле. Но сейчас в творческом отпуске.

К собственному удивлению, он уловил в своих словах резкое стаккато телеграфного стиля и терялся в догадках, откуда бы ему взяться.

– И ты остановился в Оук-Хилле? – В ее голосе слышалось недоверие.

– Точнее, недалеко от Элм-Хейвена. Арендовал на несколько месяцев ферму Дуэйна Макбрайда.

Мишель Стеффни при этих словах захлопала глазами.

– Дуэйна Макбрайда? Того мальчика, который погиб в какой-то ужасной катастрофе, когда нам было лет по десять?

– Одиннадцать или даже двенадцать, – поправил Дейл. – Летом шестидесятого года. Да, его.

Мишель поглядела на свою подружку, а затем снова на Дейла.

– Как это странно. Впрочем, по-моему, не более странно, чем наша ситуация.

Дейл ждал продолжения.

– Мы с Дианой уже несколько месяцев живем в доме моих родителей в Элм-Хейвене.

– На Брод-авеню, – вспомнил Дейл. – Большой дом с большим амбаром за ним.

– Точно. Он самый. Только когда я была ребенком, это был действительно потрясающий дом… Черт побери, даже амбар был потрясающий. А теперь все превратилось в жалкие развалины. Мы с Ди пытаемся хоть немного подлатать дом, чтобы продать его. Надеемся, что отыщется парочка богатых снобов из Пеории, которые пожелают купить просторный викторианский особняк и не станут слишком придирчиво проверять проводку, отопление и прочее.

– А твои родители? – поинтересовался Дейл, хотя ему всегда казалось странным, когда кто-нибудь из ровесников заговаривал о своих родителях. Его мама с папой умерли молодыми в шестидесятом году.

– Отец умер в… господи, да, в семьдесят пятом, – ответила Мишель. – А мать так и осталась здесь, превратилась в дряхлую развалину, дожила до старческого слабоумия, а потом провела несколько десятилетий в пансионе для страдающих болезнью Альцгеймера, здесь же, в Оук-Хилле. Умерла пару месяцев назад.

– Мне жаль, – сказал Дейл.

– Брось. Для всех было бы большим облегчением, если бы она умерла еще много лет назад. Как бы то ни было, дом долго стоял пустой и нуждается в ремонте, так что у нас с Ди был повод на некоторое время забросить Лос-Анджелес и Производство.

Дейл услышал заглавную букву в слове «Производство».

«Так произносят его все в Лос-Анджелесе», – подумал он.

– Ты имеешь отношение к кино? – спросил он из вежливости. – Продюсируешь что-нибудь?

– Нет, – сказала Мишель, улыбка Мики появилась на миг и исчезла. – Я в основном трахаюсь с продюсерами. За пару из них даже выходила замуж. Я была актрисой.

– Ну конечно, – сказал Дейл, делая осознанное усилие, чтобы не уставиться на выпирающие, явно ненатуральные груди под свитером. – Я мог тебя где-нибудь видеть?