В заботы об этом правительства совершенно не верили и считали, что остатки армии будут предоставлены самим себе, просто брошены. Правительству не под силу будет справиться даже с эвакуацией лиц гражданских учреждений, часть которых не могла оставаться. Считали, что вопрос может быть поставлен так: «Раз вы не в состоянии драться, кто же о вас будет заботиться». Раздавались голоса, что единственным выходом из положения для армии является, как только будет объявлена японская эвакуация, передача власти военному командованию. Генерал Вержбицкий был против того, чтобы власть была передана ему. Говорили о переброске остатков армии даже на Камчатку, но для этого нужны были большие средства. Японское командование ничего не могло сказать о том, как будет поступлено с различным военным имуществом, так как о нем должно быть решено на конференции.
После описанного заседания совета управляющих ведомствами правительство устроило съезд старших войсковых начальников; я на нем не был, но слышал, что делового значения он не имел, так как речь опять шла о недостатках, нуждах, а не о том, сколько может выделяться на армию средств в действительности. Точно нарочно закрывали глаза на то, что есть известный минимум расходов, уменьшить который уже никак нельзя. На неотложное нужно было до 13 тысяч рублей в день, а часто выдавали всего 2–3 тысячи.
В лучшем положении был флот, которому его ежедневную норму выдавали более исправно; общего для всех снабжения не было, и флот был на особом положении. По тем порядкам, которые были ранее установлены в армии, 1 мая часть людей могла уйти со службы, так как служба считалась добровольной и каждый доброволец два раза в год мог уйти. Несмотря на то что люди сжились, скверное финансовое положение, невыплата вовсе жалованья делали то, что значительная часть людей искала заработка и собиралась уйти. Командование не предполагало удерживать людей, а ограничиться только обращением держаться вместе.
Поэтому я был очень удивлен, когда, вернувшись в Харбин, прочел в газетах приказ правительства с воспрещением 1 мая покидать ряды (подписанный вслед за С. Меркуловым и генералом Вержбицким). В той обстановке, какая была во Владивостоке, по-моему, следовало давно не мешать уходу. Правительство объявляло о том, что обстановка требует не только оставления всех, но может заставить произвести мобилизацию. Очевидно, рассчитывали на какие-то большие ресурсы.
В мае месяце вражда между Меркуловым и верхами командования не прекратилась. Обе стороны искали выхода. Меркуловы наметили изъятие из ведения командующего армией вопросов снабжения и передачу этого в руки Н.Д. Меркулова; намечалось, по-видимому, устранение генерала Вержбицкого и Пучкова вопреки известной автономности армии. Просили из Харбина прибыть для совещания генерала Дитерихса, но тот отказался, ответив, что всякие советники пользы не принесут, что раз есть командующий армией, то он и должен пользоваться всеми правами в армии, какие положены законом. Верхи командования определенно ни в чем не верили С. Меркулову и считали, что он должен уйти. Народное собрание было на стороне командования.
В середине мая я снова прибыл во Владивосток; положение не изменилось. Правительство жило тревожно; его все время пугали переворотами. Контрразведчики, которых держали при себе Меркуловы, видимо, пользовались моментом и почти ежедневно приносили разные сведения. Генерал Молчанов показывал мне две записки С. Меркулова, в которых тот приказывал ему арестовать лиц так называемой семеновской ориентации, а затем писал о заговоре, в котором принимает участие даже комендант города. В то же время правительство решило распустить Народное собрание, чтобы не быть связанным ничем.
29 мая я был вызван к командующему армией; там застал генерала Пучкова, Молчанова и, кажется, Смолина8. Генерал Вержбицкий предложил мне поехать в Харбин и просить приехать генерала Дитерихса9, которому он передаст командование; я должен был передать, что командование поступит по его указаниям вполне, вплоть до ареста Меркуловых, если это будет нужно.
Я знал приблизительно отношение генерала Дитерихса к приморской обстановке и различным персонажам; он считал, что худо ли, хорошо ли правительство, но оно создано совместно с армией и потому надо с ним мириться; знал, что он пойдет в армию, чтобы помочь ей, но как отнесется к вопросу об устранении Меркуловых или к принятию командования помимо их, не знал.
Я должен был выехать немедленно, но как раз в это время в полосе отчуждения КВЖД началось выступление сторонников У-пейфу и правильное движение прекратилось. Несколько дней было неясно, долго ли продлится борьба и даже кто возьмет верх. Н. Меркулов10 одно время настаивал на военном вмешательстве с целью поддержать Чжан Цзолина, но решено было ограничиться мерами предосторожности на случай, если война перекинется через границу.
1 июня утром совершенно неожиданно узнаю, что ночью произошел переворот. Народное собрание объявило всех членов правительства устраненными от власти и передавало ее временно президиуму Народного собрания. Меркуловы должны быть арестованы, но это не выполнено. Оказывается, вечером 31 мая стало известным о роспуске Народного собрания. Последнее решило не расходиться, и президиум обратился к командованию за поддержкой; командование решило охранять Народное собрание, выставило караул и одновременно заявило, что оно не считает возможным в дальнейшем оставления прежнего состава правительства.
Народное собрание вообще не пользовалось репутацией делового, и последнее время раздавались голоса, что для Приморья это большая роскошь. Военное командование за малыми исключениями в общем было равнодушно к судьбе его, о чем знало и правительство. Но в этот раз командование узнало, что правительство помимо роспуска Народного собрания решило стать в отношении армии на путь лишения ее известной самостоятельности (переорганизации, назначения и т. д.), которая была выговорена еще при первоначальном образовании правительства, перед переворотом в 1921 году. Поэтому оно решило воспользоваться столкновением Народного собрания с правительством.
Если бы в войсках армии и флота было полное единодушие, то, конечно, дело бы и кончилось этой революцией. Считалось, что группа недовольных будет так мала, что просто промолчит. Обстановка оказалась более сложной. Низы армии, конечно, не были в курсе всех трений и опасений верхов командования и потому не понимали, почему это нужно, тем более что только недавно, 26 мая, был парад по случаю годовщины противобольшевистского переворота.
Флот решил не признавать революции и выставил караул к Меркуловым на их квартире. Часть казачьих частей в Никольске и Спасске решила не признавать переворота и ожидала… атамана Семенова.
Генерал Глебов11 на Первой Речке под охраной японцев объединил ожидающие Семенова и заявившие верными правительству казачьи части и начал собирать свою группу. С. Меркулов ночью 31 мая послал в Никольск полковника Глуткина12 (у генерала Молчанова сохранился приказ об аресте его как заговорщика против правительства) с приказом перевезти во Владивосток стрелковую бригаду; результатом было столкновение частей генерала Смолина с бригадой и смерть полковника Глуткина. С. Меркулов объявил командующим верными правительству войсками адмирала Старка13.
Народное собрание, передав временно власть президиуму, должно было торопиться выбором нового состава правительства, так как президиум не пользовался особым доверием и началась агитация. Чуть ли не 2 июня решено было просить в состав правительства в качестве председателя генерала Дитерихса, хотя неизвестно было его отношение к событиям. Если бы вопрос разрешался силой, то, вероятно, Меркуловы не решились бы бороться, зная, что устроившие переворот много сильнее «верных». Но применение силы устранялось, так как были японцы, которые мирили группы, но в общем были скорее на стороне прежнего состава правительства.