Глава первая

Мы всегда рождаемся вопреки своим желаниям

– Ore, Vayda! – кричали люди на улице.

– Ore, va kina! – скандировал народ, бросая букеты нежных цветов на балкон прямо к ногам беременной королевы.

Вэйда смотрела на все сверху, она улыбалась своему тринадцатому рождению. Уже завтра она огласит своим громким криком древнюю Летурию, уже завтра начнется ее новая, пусть даже совсем недолгая, но такая интересная жизнь. Или сегодня? Вэйда улыбнулась своим мыслям. А почему бы и нет? Вот прям здесь на балконе, в цветах, под ликующие крики своего народа, появится та, которую ждут долгие двенадцать поколений.

Тихая гора недовольно зарычала, выпустив несколько колец зеленоватого дыма, когда лицо королевы подернулось гримасой боли и она схватилась одной рукой за перила, второй – за низ живота. Толпа на мгновение замолчала, а потом с новой силой начала славить миг появления Тринадцатой дочери, всемилостивейшей Вэйды.

Сам момент рождения Вэйда ни разу не запомнила – момент темноты, тишины и абсолютного покоя, а потом свет, теплые руки Незримых сестер и громкие крики: Ore, Vayda! Ore, va kina!

Так было всегда.

Вэйда огласила своим криком мир, но мир ответил ей тишиной. Жесткими движениями ее маленькое тельце подхватили холодные чужие руки в перчатках, и смотрели на нее совершенно чужие глаза. Кроме глаз у этого существа не было больше ничего – плотной голубой маской было закрыто лицо, а на голове до самых бровей была натянута тонкая шапочка. Вэйда смотрела в чужие глаза неестественного серого цвета и впервые за все свои жизни она напугалась и громко заплакала.

– Ишь ты, капризная какая, – по-доброму сказал врач и отдал новорожденную в руки Марии.

Мария смотрела на дочь, ее переполняли чувства, на глазах появились слезы, и она прижала крепче к себе малышку. Но дочь не успокаивалась. Вэйда кричала изо всех своих сил, она звала ту, которую выбрали ей в матери, она взывала к Незримым сестрам, она просила помощи у своего народа. Но никто не пришел, и только чужая женщина со странными голубыми, но все же красивыми глазами, нежно убаюкивала и целовала в лоб.

– Лилечка моя, девочка-лялечка, – нараспев говорила Мария, – Какая ты у меня красавица, только плакса.

Голос у женщины был приятный, а вот слов Вэйда понять не смогла. Новорожденная королева прекратила кричать, открыла глаза и очень внимательно посмотрела на держащую ее женщину.

Красивая. Не на столько, как Двенадцатая, но вполне достойна, чтобы зваться матерью Тринадцатой дочери.

– Доктор, доктор! – закричала Мария в панике. Врач обернулся, устало снял маску и подошел к кровати.

– У нее все в порядке, она здорова? Просто я такого никогда не видела, – женщина аккуратно положила младенца, развернула пеленку и повернула маленькое личико к врачу. Голенькое тельце местами еще было немного синеватым, но под синюшностью проявлялся бронзовый загар, будто кто-то побрызгал младенца из баллончика с краской. Старый врач опустился перед ребенком на колени, потрогал детскую ручку, и вдруг замер – за каждым его действием следили очень взрослые, наполненные мудростью, ярко-сиреневые глаза.

– Красавица, редкого оттенка радужка. Я такое за всю жизнь однажды встречал. Но там генетика. Может и у вас в роду был кто-то с такими чудесными глазами?

Мария не знала, что ответить. Родителей своих она не знала, да и никто не знал – подкидыш он и есть подкидыш, ну а у Сережи все темноволосые с карими глазами – даже неудобно перед родней получится – в кого она такая?

– Не переживай – генетика вещь интересная, через несколько поколений может самым неожиданным образом проявиться. Главное, что ребенок здоров, я бы сказал, даже слишком, – доктор улыбнулся и погладил ребенка по нежному белому пушку на голове.

Больше всего Вэйда не любила этот беспомощный период до года. Слабые мышцы, постоянная сонливость, бредовые колыбельные (кто их вообще придумывает), но самое неприятное – это отсутствие общения. И если раньше Незримые сестры могли слышать ее мысли, то сегодня юная королева не смогла разобрать ни одного слова, то есть даже если бы она могла говорить, ее все равно никто не понял. Вэйда, глубоко вздохнула, закрыла свои жемчужные глаза и уснула – всему свое время – я во всем разберусь.

Сон дарил успокоение. Здесь, в ярких снах, она снова была дома. Ее окружали знакомые люди, любимые пейзажи и мерное урчание Тихой Горы – все, что она любила, все, ради чего она рождалась и умирала, все, чего теперь у нее нет.

– Вэйда, девочка моя, проводи меня до ручья, – хриплым голосом окликнул ее дед.

И она побежала. Босыми ногами по зеленому лугу – тонкие травинки щекотали пятки и казалось, от этого она бежит еще быстрее.

Дедушка по меркам Летурии был совсем не стар, но как-то сильно он сдал, словно неведомая сила прижимала его к земле, заставляя горбиться и склоняться все ниже с каждым днем. Подъем к подножию Тихой горы, где течет Мертвый ручей, стал уже ежедневной традицией. Именно там, как говорят люди, можно встретить Незримых сестер, если вдруг они о тебе позабыли.

Вэйда взяла деда за руку – кожа была мягкая, тонкая и в складочку, и только на самых подушечках пальцев чувствовались огрубевшие мозоли. Эти руки Вэйда помнит с самого рождения. Еще будучи совсем крохой дедовы руки она отличала от всех остальных – всегда крепкие, твердые и нежные одновременно – в этих руках она не боялась ничего. А теперь, спустя всего двенадцать лет, дед стал немощен. Хотя нет, стареть и дряхлеть он стал совсем недавно, еще меньше года назад он мог вбежать на Тихую Гору с Вэйдой на плечах, а потом вдруг сник. И теперь Вэйда ведет его за руку к Мертвому ручью, к ручью, в русле которого начинается жизнь каждого летурианца.

Тропинку к ручью видно издалека – тысячи ног протаптывают ее ежедневно. Со всей страны идут жаждущие смерти и рождения, а некоторые просто, чтобы убедиться в его существовании, а кто-то в надежде пообщаться с молчаливыми сестрами. Даже трава, которая за ночь затягивала любые следы, эту тропу поглотить просто не успевала. Говорят, что и ночью приходят сюда люди, чтобы поведать ручью самые тайные мысли, задать вопросы или получить советы. И хоть каждый знает, что Мертвый ручей молчит, что он такой же не разговорчивый, как и Незримые сестры, что его журчание не громче урчания Тихой Горы, но все равно каждого летурийца тянет к черному ручью, в воды которого окунают каждого новорожденного. И выжившие отныне называются детьми вечной Летурии, а по умершим непринято плакать, потому что Тихая Гора забирает слабых себе.

– Почему мы всегда идем к ручью? Посмотри сколько прекрасных мест: мы можем дойти до края моря, можем купаться в океане, можем резвиться на лугах или доделать, наконец, праздничный палантин для королевской спальни. Почему мы тратим время на то, что никогда не ответит?

– Тянет, – грустно ответил дед, – Я и сам бы рад полежать на горячем песке возле моря или прогуляться по лесу, но тянет сюда. И, знаешь, егоза, с каждым днем мне все больше хочется здесь остаться. Вот бабка твоя, сохрани Гора ее душу, своей смерти не чувствовала, просто пришли за ней и все тут. Да ты и не помнишь – родилась в точности на следующий день. Вот и назвали тебя Вэйда, что переводится: радость в любой печали. С тех пор я и жду своей очереди, но видимо забыли про меня Сестры.

– Может не забыли, а специально оставили, чтобы ты со мной подольше повозиться смог – а то вон всем некогда. Мама то с козами, то по дому хлопочет, отец с горшками возится, у брата своя семья – всем до меня дела нет, и только ты, деда, всегда рядом.

Дед усмехнулся в свои густые белые усы: «Да, милая, мы все всегда рядом, мы никогда не покидаем друг друга – вечно вместе на вечной Летурии», – так он подумал, не смея произнести то, что раскрыли ему черные воды Мертвого ручья. И только погладил внучку по белым волосам своей мягкой от старости ладонью.