После нескольких приветственных и благодарственных речей — очевидно, что без помощи России никакую бы независимость Венгрия получить бы не смогла — мы перешли к тому, ради чего я был вынужден приехать в столицу молодого государства. Нет, я в любом случае собирался съездить в действующую армию, торгануть лицом, устроить смотр, поднять боевой дух солдат перед решающими сражениями. Но это все были вопросы исключительно факультативного свойства. А вот переговоры с венграми свалить было не на кого. Слишком вопрос был важен… И щекотлив.
— Мне тоже очень приятно наконец посетить Пешт, и я благодарен за столь тёплый прием, который мне был оказан, — переговоры велись на немецком, который все присутствующие знали не слишком хуже, чем родной, — однако вероятно пора перейти к тому вопросу, ради которого я преодолел две тысячи километров.
— Мы готовы рассмотреть ваши предложения, ваше величество, — отозвался Людвиг Аулих, занимающий одновременно должность военного министра и местоблюстителя королевского трона. Кто именно должен принять себе на голову корону Святого Иштвана, в Пеште пока решить не смогли, отложив этот вопрос на «после победы», однако именно у этого военного — которого аккуратно двигали из Санкт-Петербурга за разумность, договороспособность и общую адекватность — на первый взгляд шансов было больше всего.
— Не секрет, что с первого дня восстания венгерское правительство заявило свои права на территории, населенные словаками, трасильванцами, русинами, сербами и хорватами. Изначально Россия не собиралась вмешиваться в дележ имущества, — на этих словах послышались смешки из зала, — между Пештом и Веной. Однако такой подход принес нам, России в том числе, одни проблемы, и сейчас настала пора сделать выбор.
— Что вы имеете ввиду, ваше величество? — Усы, характерная борода — Лайот Кошут — словак по происхождению, и радикальный венгерский националист по убеждениям. Изначально именно его собирались делать лидером восстания, по всем параметрам он подходил нам лучше других, однако Кошут оказался слишком резок в своей политической позиции.
— Я имею ввиду то, — осторожно подбирая слова принялся я доносить свою мысль. — Что хорваты, сербы, трансильвнцы, словенцы и словаки за последний год определенно не выявили желания жить под властью венгерской короны. И объективно говоря сейчас у нас просто нет средств, чтобы их принудить к этому.
— После того как власть Габсбургов падет, мы быстро наведем порядок у себя на заднем дворе, — Кошут явно не желал слышать мои намеки.
— Мы? — Я вопросительно поднял бровь, — Российская империя выставила на поле боя полмиллиона солдат, вся армия Венгрии ни разу не достигла численности в 150 тысяч. Я правильно понимаю, господа, что вы и дальше собираетесь воевать за «Великую Венгрию» руками русских солдат? Почему бы вам не мобилизовать словаков и трансильванцев, раз уж вы считаете их своими подданными? А кое-кто и вовсе считает, что такого народа как словаки просто не существует.
— Сколько винтовок было произведено в Венгрии для собственной армии за этот год? — Задал вопрос Саша, сидящий справа от меня. — Сколько орудий? Пороха?
— Вы ставите нам ультиматум, ваше величество? — Вступил в диалог мой старый знакомый Иштван Сеченьи, занявший в правительстве пост министра иностранных дел.
— Я хочу найти такое решение сложившейся ситуации, которое бы устроило и вас и нас, — я обвел взглядом собравшихся мужчин. Несмотря на то, что в ратуше было достаточно свежо — как-никак апрель на дворе — многие сидели аж красные от сдерживаемых эмоций. — Ну а в противном случае я отдам приказ армии отойти за Карпатские перевалы. Думается мне, что сейчас Фердинанд согласится заключить мир с Россией на любых приемлемых условиях, лишь бы сохранить остальную часть империи. А высвободившиеся силы пойдут на север, на помощь Пруссии. Да и для защиты Царьграда больше войск останется. Хороший кстати план…
В помещении мгновенно повисла звенящая тишина. Собравшиеся в одном месте политиканы — политиками этих людей назвать было сложно, поскольку до событий прошлого лета они ничем похожим на государственное управление никогда не занимались — неожиданно осознали насколько хрупко то положение, в котором сейчас зависли боевые действия. Ну а проигрыш войны светил каждому из них виселицей в самом лучшем случае.
— Что конкретно вы предлагаете, ваше величество? — После долгого молчания спросил Людвиг Аулих.
Ситуация на фронтах в конец апреля 1838 года выглядела так. На севере русско-прусские войска под командованием назначенного на 3-ую армию Паскевича перешла в наступление — благо город Франкфурт-на-Одере, где стоял железнодорожный мост через реку при отступлении зимой удалось сохранить под своим контролем — и 18 апреля в большом сражении смогли наголову разгромить франко-англо-ганноверскую армию. При примерно равной изначальной численности обеих сторон — около двухсот тысяч штыков с каждой стороны — наши потери составили примерно двенадцать тысяч убитыми, а противник безвозвратно потерял больше шестидесяти тысяч штыков и сабель.
Во Франкфуртском сражении наконец во всей своей красе проявила себя русская артиллерия, для которой в этот раз заранее завезли большой запас снарядов. Впрочем, их расход ужасал: за двенадцать часов активных боевых действий только русская артиллерия выпустила по врагу около 120 тысяч снарядов 88 и 107 мм — порядка 120 на ствол, в среднем — или весь трехмесячный объем производства, который промышленность империи смогла наладить спустя год войны. Все что тыл смог накопить за время зимне-весенней паузы вылетело буквально в трубу всего за один день.
Два снаряда — по 8 рубликов каждый — на одного выведенного из строя вражеского бойца. На самом деле дороже, поскольку стреляла, как ни крути, не только наша артиллерия. Миллион рублей только в форме артиллерийских снарядов за неполный день! И это только наши казнозарядные пушки, которые в лучшем случае составляли сорок процентов от русско-прусского артиллерийского парка на этом ТВД. А скорее треть — остальные 66% орудий все еще были дульнозярядными и тоже стреляли. А еще патроны, ракеты и прочий боеприпас. Ужасающая математика! И это при том, что враг пока еще не полностью закопался в землю, только-только начал рыть отдельные траншеи и опорные пункты, порой же по привычке пытаясь маневрировать на открытой местности, подставляясь тем самым под артиллерийские удары.
В итоге, хотя победа была одержана, развивать ее дальше было просто нечем — запасов снарядов просто не осталось. Нет, Паскевич, конечно, попытался преследовать противника и даже навязал ему пару ожесточенных арьергардных боев, благодаря чему маршал Сюше лишился большей части своей артиллерии и обозов, однако запала на то, чтобы окончательно изгнать неприятеля из пределов прусского королевства у армии не хватило.
За время оккупации западной и центральной Пруссии «западники» — именно такое в итоге закрепилось прозвище у коалиции Англии, Франции, Австрии, Неаполя, Турции и малых немецких королевств — хорошенько пограбили расположенные в тех краях производства и даже умудрились снять рельсы с железной дороги. Последнее сделало нормальное снабжение огромной армии крайне затруднительным. В итоге Берлин Паскевич освободил, но дальше Магдебурга вести армию на запад, имея на левом фланге двести пятьдесят тысяч австрияков отказался. Разумно, в общем-то.
— Наше предложение состоит в том, чтобы подписать совместную декларацию о праве народов Австрийской империи на самоопределение, — я еще раз обвел собравшихся взглядом. — Проведем границы по языковому признаку, там, где население смешанное организуем обмен. Например, на венгерской стороне Карпат живут русины, однако Российская империя на эти территории не претендует. Можно договориться о взаимном переселении, дабы в будущем исключить возможность конфликтов. Это позволит разом выбить из-под Вены тысяч сорок-сорок пять «национальных» штыков и возможно даже позволит перетянуть их на нашу сторону.
— Вы думаете, ваше величество, — медленно начал Аулих, — это поможет нам переломить ход войны? Что чехи, сербы, хорваты, получив от нас разрешение тут же бросятся создавать собственные правительства. Они вполне могли начать делать это полгода назад, когда и наши и австрийские войска дрались у Эггенбурга.
