— Егор Францевич? — Я повернулся к главе минфина.

— Ваше императорское величество, — Канкрин, кажется, готов был начать биться головой об стол, — у нас сейчас нет денег на поддержку еще и концессионеров. Если что-то с ними случится, достраивать дороги будет некому.

— И именно поэтому министерство путей и средств сообщения предлагает еще сильнее ужесточить концессионный договор, — было видно, что министр очень хочет продавить этот проект, не иначе его простимулировали в нужном ключе. Впрочем, если это пойдет на пользу империи, то вроде как оно и не страшно. — Ваше императорское величество, среди тех кто подавал концессионную заявку, всамделишные промышленники а не какие-то биржевые махинаторы. Дорога нужна для дела, а не чтобы акции продавать.

— Проблема в том, — подал голос Юсупов, которого как главу МВД этот вопрос тоже касался, — что потом будет гораздо сложнее выкупать землю под магистральные ветки, если мы захотим их там прокладывать. Разумно сначала зарезервировать участки под важные с государственной точки зрения дороги, а потом уже давать концессии на заводские.

Заводскими у нас могли считаться дороги не длиннее 200 километров.

— В таком случае, Степан Осипович, попробуйте предложить вашим концессионерам вложиться в более масштабную стройку, — я быстро прикинул в уме карту империи. Ветка Калуга-Тула-Рязань, соединяющая три губернских города по любому лишней не будет, а если кто-то согласиться построить ее на свои деньги, державе может оттого немалая польза быть.

Именно в таком ключе я и озвучил «Соломоново решение».

— Но… — Судя по тому, как вскинулись сразу несколько заинтересованных чиновников, возражения имелись, что называется «и справа, и славе».

— Господа! — Я прервал зарождающийся вновь спор, касающийся дальнейшего развития нашей ж/д сети, — Степан Осипович, я прошу вас подать проекты вышеназванных дорог в установленном порядке. Они обязательно будут рассмотрены и в случае, если все ответственные министерства дадут положительную резолюцию, мы обязательно к ним вернемся. Что у нас дальше на повестке дня?

На самом деле с деньгами в Казне все было не так уж и плохо. Да госдолг за год вырос больше чем на 120 миллионов рублей, однако и тут был, как говорится, нюанс. Больше половины этого долга выкупил я сам, вернее подконтрольные мне компании, разбросанные по всему миру в которые ранее ушла основная прибыль от аферы Никарагуанского канала. Прошло два года, биржевой тайфун немного успокоился — кого-то смыло в процессе, кто-то сумел выплыть, — плюс война, начавшаяся сразу на четырех континентах, добавила неразберихи, поэтому появилась возможность понемногу выводить деньги в Россию. Всего же у меня на руках было около ста шестидесяти миллионов рублей российского госдолга или примерно треть от общего долга империи, впервые с 1812 года превысившего в этом году размер государственного бюджета. Не самый, на самом деле, приятный звоночек.

С другой стороны, война, ведущаяся на имеющиеся деньги без особого сокращения сторонних расходов при условии того, что основная часть средств так или иначе оставалась внутри империи, неслабо так подстегнула экономику. Особенно в части промышленности.

Из-за войны и невозможности экспортировать хлеб за рубеж — в 1837 году вывоз зерна из России сократился вдвое — цены на него внутри империи рухнули до 25–30 копеек за пуд пшеницы, рожь стоила и вовсе ниже всякой разумной меры. Это привело к резкому исходу беднейшей части крестьян в города, где благодаря избытку дешевой рабочей — и избытку денежной массы, которую государство тратило на военные закупки — начали как грибы после дождя вылезать различного рода производства, цеха, мануфактуры и мастерские.

Государство тоже активно скупало зерно закладывая в амбары на черный день. Зернохранилища активно строились по всей стране с начала 1830-х годов в рамках борьбы с регулярно случающимися неурожайными годами и теперь они пригодились в полной мере.

— Дальше у нас сегодня вопрос назначения на должность нового министра народного просвещения…

Глава 10

Зима 1837–1838 годов выдалась для нас — в смысле военного союза России, Пруссии, Венгрии и Египта — максимально тяжелой. В военном плане.

Французы с австрияками, понимая всю сложность ситуации, продолжали давить на основном направлении. На полноценное генеральное сражение сил не было ни у нас, ни у западников, однако несколько месяцев подряд — вместо того чтобы просто разойтись на зимние квартиры и спокойно дожидаться весны — армии маневрировали, то и дело сходясь в отдельных небольших стычках. Покусывали друг друга за пятки, гоняли обозников, проводили отдельные кавалерийские рейды, в общем пакостили друг другу от всей широты души. Наши генералы пока еще не были готовы маневрировать силами исчисляющимися сотнями тысяч солдат, но вот кусать друг друга отдельными корпусами — вполне.

В результате нескольких таких стычек, нам пришлось отойти еще на полторы сотни километров в сторону Пешта, что вызвало среди венгров тихую панику, терять свою столицу они совершенно точно не хотели.

Ситуацию спас рейд свежесформированного конного корпуса генерала от кавалерии Кутейникова. Опытный, командовавший бригадой еще в войну 1812 года, генерал несмотря на солидный возраст не растерял хваткости. Получив под командование сформированный из трех кавалерийских дивизий и бригады конной артиллерии корпус, военачальник нанес совершенно неожиданный удар на северо-запад вдоль предгорий Карпат. Утром 12 января 1838 года удивленные жители Нейтры могли наблюдать растянувшуюся на несколько километров войсковую колонну, без всякой попытки захватить город проходившую по его предместьям. Движение было настолько стремительным, что расположенный в городе гарнизон — батальон инвалидов и стариков, толку от которого все равно было бы чуть — едва успел подняться по тревоге, когда хвост колонны уже начал удаляться от населенного пункта.

14 января корпус перемахнул через небольшой, разделяющий чешские и словацкие земли, хребет и вырвался на простор практически не имеющей войск Моравии. Весь рейд описывать смысла нет, достаточно сказать, что Кутейников знатно покуражился в тылах врага, едва не взял Прагу с наскока, а потом ушел на север к Паскевичу, «прикусив» левый фланг стоящей на правом берегу Одры англо-франко-ганноверской армии, чем заодно помог пруссакам удержать стоящий на этой реке город Франкфурт и, что даже важнее, мосты через водную преграду в этом населенном пункте.

Маршал Сюше, который не знал конечной цели данного маневра, изрядно перепугался за свои тылы и на целых две недели остановил давление на восток, что позволило русским войскам наконец стабилизировать свою позицию.

Короче говоря, на центральном направлении фронт к началу весенней распутицы застыл примерно в 50 километрах к западу от Пешта, что глобально можно было считать успехом. Впрочем, сил для полноценного удара на стратегическую глубину у французского маршала в итоге, как показала практика, не нашлось, тактические успехи так и не перешли на стратегический уровень.

На северном фланге тоже было не скучно. Активность там резко повысилась в самом начале 1838 года, когда в войну на стороне Англии вступил Ганновер. Это государство, еще пару лет назад имевшее общего с Великобританией монарха, из-за различия в системах наследования только в 1837 году получило формальную независимость. При этом конечно же сохранив тесную связь с островом, где на троне сидела племянница нового Ганноверского короля. Как результат в середине января 1838 года соединенная англо-ганноверская стотысячная армия, при поддержке части передислоцировавшихся из-под Вены на север французов начала новое наступление на Берлин. Теперь уже с запада.

18 и 21 февраля в двух последовательных сражениях англо-франко-ганноверская армия смогла заставить отступить ландверные части Пруссии, усиленные пятидесятитысячным русским корпусом. Разгромом это назвать было сложно, однако преимущество было явно на стороне атакующих. К этому моменту англичане уже вооружили пару дивизий первой линии новой казнозарядной винтовкой под бумажный патрон, поэтому в этой плоскости преимущество «восточный союз» — так начли назвать блок из России, Пруссии, Венгрии и «пристегивая» к ним Египет и Персию — тоже начал потихоньку терять.