— Я думала, Волчья Госпожа пришла к тебе, — призналась я тихо, глядя туда, откуда доносился вой. В отражении окна горели желтые глаза Сола, будто то сами звери смотрели на меня из леса. — В сиде, в Совином доме, она ведь пообещала мне, что, как только я исполню божественную волю, верну Кроличью Невесту и других, она придет и избавит тебя от проклятья.

Солярис не ответил, но шелест страниц прекратился. Я же прислонилась спиной к окну и провалилась в раздумья.

Я ждала долго. Я ждала преданно. Боги давно хозяйничали на своих краях света, их воля исполнилась, мое предназначение — тоже, но никто не спешил являться ко мне, чтобы уплатить долг. Больше месяца минуло с тех пор, как мир исцелился, и ровно столько же я томилась в ожидании, когда же Солярис расправит крылья и поднимется в небо, а я буду любоваться им с земли. Возможно, боги попросту забыли о нас, покуда мы теперь им не нужны. Или же у них нашлись вещи поважнее клятв и уговоров. А, быть может, я все сделала не так, и потому не заслужила то, о чем просила, пускай и просила вовсе не для себя. Как же перестать прислушиваться к собачьему лаю на улице, к каждому животному звуку, и прекратить верить? Как призвать богов и самой потребовать расплаты?

— Рубин, — позвал меня Солярис. Его несвобода всегда беспокоила меня больше, чем его самого, но сейчас он вдруг стал серьезен, захлопнул книгу и отложил ее в сторону, встречаясь со мной глазами. — Не говорила Волчья госпожа такого. Что от проклятья меня избавит. Она сказала лишь, что исполнит любую мою просьбу, и она уже давно сделала это.

Сол поднялся с кресла, собрал книги с подоконника в стопку и направился к покосившемуся шкафу, чтобы расставить их по местам. Пока он аккуратно проталкивал их в тесный ряд, едва умещающийся на полке, я молчала, собираясь с мыслями, но так и не смогла осознать.

— Волчья Госпожа приходила к тебе⁈ — воскликнула я громче, чем планировала, и Солярис тут же прижал указательный палец к губам, зашипев. — Когда это было?

— В тот же день, когда ты с Красным туманом покончила, и мы возвратились в Столицу.

Я вскочила с подоконника, но осталась стоять на месте. Сол никогда не был мучителем — ему уж точно не доставляло никакой радости видеть, как я терзаюсь надеждами, и знать, что эти надежды никогда не станут явью. Причина, по которой он утаивал от меня что-либо, всегда была одна.

— Что ты попросил у нее, Солярис? — спросила я, затаив дыхание.

Эта причина — его своеволие и мое отчаяние, которое вечно за ним следует.

Сол медленно задвинул последнюю книгу в шкаф и повернулся. Его лицо выражало сожаление, но не о выборе, а о моих слезах, невольно собравшихся по краю ресниц. Он ласково вытер их, когда подошел, и я не стала сопротивляться, угаснув в своей злости быстро, как свеча. В конце концов, то было желание Сола, которое Волчья Госпожа поклялась исполнить, а не мое. Я бы солгала, если бы сказала, что верила в иной исход или действительно удивилась. В конце концов, я знала Соляриса с детства, а потому знала и то, как он поступит. Я была к этому готова. Все, о чем бы Сол ни попросил, априори стоило той крови, которую я проливала и пила, ибо на свете не существовало ничего, на что бы я не была ради него готова.

— «Скрепляй, мерило небесное, горячее, чем звезды, крепче, чем закаленная сталь, — прошептал он мне в губы, заключив мое лицо в свои ладони. — Как река впадает в море, как за счастьем неизбежно горе, так два становятся одним. Сияй, пылай, скрепляй и будь неразрушим». Не хочу я быть разрушенным, Рубин. Не хочу, чтобы одно снова двумя становилось.

— И летать по своей воле не хочешь? И душу свою вернуть? Какой же ты глупый, Солярис… Сколько лет тебе придется теперь ждать, чтоб освободиться? Пятьдесят? Семьдесят? — покачала головой я, вздыхая, ведь если что-то и могло разорвать наше проклятье кроме богов, так это моя смерть.

Любой другой дракон ахнул бы от ужаса на его месте, но Солярис только улыбнулся, как если бы опять знал что-то, чего не знала я, или свято во что-то бы верил, как я верила в скорый приход Госпожи. Он наклонился ко мне, сокращая ту дистанцию, что создавала между нами разница в росте, и прижался своим лбом к моему.

— Может быть, и дольше. Может быть, всегда. Часть твоей души во мне, забыла? Потому-то я и не хочу ее тебе возвращать. С моей душой может твориться что угодно, но твою я никому не отдам. Пока она во мне, ты будешь со мной, так или иначе.

Я с сомнением нахмурилась, но развивать обсуждение не стала. Не то сейчас было важно, сколько лет я проживу — мы оба всегда знали, что намного меньше, чем он, и давно были к этому готовы. Потому Солярис просто пытался отвлечь меня. Его изумрудная серьга столкнулась с моей, и по комнате разнесся знакомый мелодичный звон. Я закрыла глаза на мгновение, хватаясь пальцами за скомканные рукава его рубахи, пока он хватался за мои, так крепко, будто боялся, что я вырвусь и убегу. Но мне было некуда бежать. Сол — мой дом и мое пристанище. Единственное, куда я могла бежать, так это к нему.

— Так что же ты тогда попросил у Волчьей Госпожи? — спросила я снова, на этот раз с нажимом в голосе, давая понять: от правды ему не уйти.

Сол снова умолк, колеблясь. Он смотрел на меня так долго, что я уже успела успокоиться и смириться с его решением, пока он наконец-то не сказал:

— Посмотри. — Солярис взял мои костяные пальцы в свои, поднес их к губам, целуя, показывая, как на мне отпечатался тот путь, что мы прошли. — Ты стольким пожертвовала ради мира, столько отняла у самой себя. Я не хочу, чтобы твои старания были камнем, брошенным в буйную реку — я хочу, чтобы они были кругами, что расходятся от него по всей воде. Как твой ширен, я должен беречь и тебя, и то, что ты мне доверяешь. Мир, кропотливо тобою созданный, — в том числе.

— Значит, ты попросил…

— Я попросил у Волчьей Госпожи помочь сохранить этот мир. Чтобы она положила конец распрям между драконами и людьми. Чтобы мы стали одним народом, как ты того хотела.

— Дай угадаю… Ты так ей и сказал слово в слово, да? Не уточнил, как именно мир этот Госпожа должна блюсти?

Солярис пожал плечами.

— Богам ведь все всегда виднее, разве нет?

«Конечно же, нет!» — захотелось закричать мне. Любой дар, ниспосланный богами, имел обратную сторону, как монета: сейд — жертвоприношения и короткие жизни вёльв; исцеление от болезней и сытость — войны за то, чтобы это исцеление добыть, а сытость обеспечить; даже музыка, созданная ими, могла оглушать, а растения — становиться частью смертельных ядов. Человечество попросту не умело обращаться с божественными дарами, а боги не очень-то хотели нести за это ответственность. Оставалось надеяться, что они бы никогда не погубили собственный сад, который их же усилиями и расцвел.

Волчья Госпожа — оплот зрелости, мудрости, какая является лишь с первой сединой в волосах — всегда подходила к делу тонко. А то, о чем попросил Солярис, требовало особой тщательности и точно не могло быть исполнено быстро. Там, где на кону стоит весь мир, нужно быть предельно осторожным. Смотреть не под ноги, а на горизонт. Думать наперед. Думать о будущем. Будь я богиней, я бы на месте Госпожи избрала оружие неуловимое, незаметное и, может, неспешное, как семечко, которое прорастает не тотчас, но к лету.

Семя…

— Получается, прошло больше месяца с тех пор, как Волчья Госпожа услышала твою волю? — спросила я, глядя через плечо Сола в окно, за которым выли волки и где над лесом висела круглая луна, которой они пели.

Та находила отражение и в женской природе, и в женских циклах, повелевая и тем, и другим. Считалось, что Волчья Госпожа повелевает ими тоже. Покровительница не только вёльв, но и матерей. Покуда сама детей иметь не может, помогает зачинать другим или, наоборот, отнимает эту возможность. Поэтому, когда детей нет, ее задабривают и упрашивают. А когда перестает кровь идти, радуются и несут дары, ведь это чаще всего значит, что она тоже ниспослала дар.

«Белены, видать, надышалась».