«Здоровый, не дотащу, если прямо тут оглушить. Придётся по классике.»

Подобравшись вплотную, она тоже из любопытства раздвинула солому крыши и заглянула — внутри исходили паром большие бочки, а в бочках расслаблялись под умелыми руками массажисток благородные женщины.

«В халатах, блин. Всё у этих йанцев не как у людей. Кто вообще моется в одежде? И нахрена за ними подглядывать — всё равно ничего не видно!»

Она расправила солому как было, посмотрела на монаха, настолько увлечённого зрелищем, что по нему ходить можно было, он не услышит. И тихо свистнула.

Монах дёрнулся, чуть не свалился и замахал руками, пытаясь устоять на ногах, Ки Рэн поймала его одной рукой за руку, второй рукой за горло, наклонилась поближе и прошептала:

— Ш-ш, не дёргайся, не нервируй мамочку, малыш. Тихонько, вот так. Присаживайся и рассказывай — из какого ты храма, кто твой наставник, что ты забыл на крыше женской бани?

Парень был такой красный, как будто сейчас лопнет от притока крови, дрожал губами и шептал:

— Не говорите никому, тётушка, пожалуйста.

— Какая я тебе тётушка? Поимел бы совесть!

— Извините, госпожа. Прошу вас, не говорите наставнику. Я сделаю что угодно.

— Экзорцизмами владеешь?

— Я обучался.

— Я не спрашиваю, обучался ли ты, я спрашиваю, сможешь ли ты изгнать злого духа?

— Я не пробовал ещё, я только на восьмом году.

Она изучала его так внимательно, как будто и правда собиралась брать с собой на дело, и всё больше сомневалась в том, что стоит — он выглядел слишком взрослым, издалека она этого не поняла, а теперь рассмотрела ширину запястий, форму бритого черепа и просвечивающую на подбородке тёмную щетину. Нахмурилась и спросила:

— Девственник?

— Госпожа, я монах...

— Да или нет?

Он смутился ещё сильнее, опустил голову и сказал:

— Да.

— Не врёшь?

— А зачем мне врать о таком?

«А я думаю, врёшь. Сидишь тут пялишься, извращенец. Дети так не делают. Хотя... Сейчас такие дети. Всё хотят узнать пораньше. Он и так запоздал с этим, наверное. Надо проверить.»

— Эй, монах. Смотри сюда, — она дождалась, когда он поднимет голову, и задрала рубашку вместе с майкой.

Монах раскрыл рот, вытаращил глаза и издал сдавленный звук, с которым явно отдавала небу душу его последняя капля детства. Ки Рэн рассмеялась и опустила рубашку, довольно кивнув:

— Не врёшь. Ладно, я беру тебя.

— Зачем? — прохрипел монах, всё ещё глядя в ту же точку, как будто там всё ещё было видно.

— Будем изгонять злого духа. Соберись, это важно! — она щёлкнула пальцами перед грудью, заставив его зажмуриться и сгорбиться, пряча красное лицо в ладони, он простонал оттуда, из ладоней:

— Какого духа? Где он?

— В старом дворце Ху.

Парень резко выпрямился и ахнул:

— Вы хотите изгнать прекрасную Ху Мэй?

— А что?

— Это нельзя делать, она же...

— Привлекает туристов? — подняла бровь Ки Рэн, монах возмущённо кивнул:

— Нет! — замотал головой и опять уткнулся в ладони: — То есть, да, конечно, просто... Нельзя, она же живая.

— Она сдохла, больше ста лет назад. Пора бы уже перестать её оплакивать.

— Она была прекрасна и добродетельна, её отец много жертвовал храму, так что её память...

— Её призрак, давай называть вещи своими именами.

— Её дух, частица её бессмертной души, всё ещё с нами, и мы должны её беречь! — монах немного собрался и нашёл в себе силы сесть ровно, Ки Рэн тоже устроилась поудобнее и гаденько улыбнулась, мурлыча:

— Слушай, а давай уроки поучим?

— Что вы хотите изучить? — насторожился монах.

— Душа — это что?

— Частица бесконечной изначальной энергии, живущая в каждом человеке и звере, — оттарабанил монах, она кивнула:

— Та-а-ак. А когда человек умирает, куда она девается?

— Отправляется в следующее перерождение, чтобы получить новый опыт и стать совершеннее.

— Хорошо. То есть, когда Ху Мэй умерла, её душа ушла в перерождение, так?

— Да, конечно. Она, может быть, стала прекрасным цветком, или...

— А если душа ушла, то в развалюхе кто?

Монах раскрыл рот, потом надулся и закрыл, горбясь как ёж. Ки Рэн усмехнулась:

— Ладно, поставим вопрос по-другому — откуда берутся духи?

— Из самонапряжённой энергии сосредоточенных эмоций людей и зверей.

— Например?

— Например, на детских качелях со временем формируется дух веселья и молодости, и если они очень старые, то дух иногда на них качается сам или кого-то притягивает и качает ради своего удовольствия.

— Отлично. А злые духи откуда берутся?

— Из негативных эмоций.

— Перечисли, — она подняла руки с растопыренными пальцами, готовясь их загибать. Монах оттарабанил с усталым видом:

— Леность, праздность, жадность, чревоугодие, вож... — его взгляд опять метнулся к её груди и сразу ушёл в небо, голос стал хриплым: — ...вожделение. Гордыня, гнев. И... не помню.

— И уныние, малыш. Например, когда из архитектурного наследия делают мрачный склеп с таинственным призраком и рубят на нём бабло, приглашая наивных дураков поглазеть. А можно было дворец реконструировать, термальные источники почистить, гостиницу сделать, чтобы душа радовалась, понимаешь?

— Но... Все любят прекрасную Ху Мэй, — его наивные глаза были такими несчастными, что ей было даже жаль срывать этот покров. Но пришлось.

— Уже не любят. Ты не в курсе? Слушай новости, прямиком из столицы. Новость первая — император издал указ о запрете поклонения духам в любом виде, это теперь ересь, наказуемая денежкой. Новость вторая, — она достала из кармана сорванную с двери кабака бумажку и протянула ему, — Мэй-Мэй теперь у местного магистрата не в фаворе, и он заплатит мне за то, что я от неё избавлюсь. Много денег. И частью этих денег я поделюсь с тобой, малыш. Если ты сможешь её заточить, или хотя бы отвлечь, пока я буду готовить ритуал.

— Вы умеете проводить ритуал изгнания? Какому богу вы служите?

«Звенящему, малыш. Видно, что зелёный совсем — был бы хоть малость опытный, по ауре высек бы, что я родилась без капли дара. Тем лучше.»

— Я служу Гарроту, но пусть тебя это не волнует, ритуал я проведу как надо.

Она показала кулон посвящённой, он нахмурился:

— Это бог воровства.

— Прибыли, а не воровства. Хитрости и деловой хватки, например. И вот тебе моя хитрость — я плачу тебе золотой сейчас и десять золотых после того, как получу деньги от магистрата. А ты за это идёшь со мной в замок Ху и отвлекаешь призрака, пока я накрываю поминальный обед и вот это вот всё. Идёт?

Монах задумался, повздыхал и сказал:

— Двадцать.

— На что смиренному монаху такие деньги?

— Хочу сделать подарок учителю. Есть одна книга, она стоит двадцать пять, пять у меня уже есть.

— Идёт. На держи аванс, — она достала монету и подбросила повыше, он поймал и сжал в кулаке. Она встала и указала глазами на дырку в крыше: — Смотри дальше. А после заката приходи к западной калитке дворца Ху, я тебя там встречу. И захвати всё ритуальное.

— У нас нет ритуалов, только молитвы и сосуд, — он указал на маленькую банку с пробкой, которую носили на поясе все монахи, хотя мало кто за всю жизнь хоть раз пользовался.

— Отлично. Всё, давай, жду после заката.

***

Закат был такой красный, как будто боги там друг друга перерезали и вытерлись облаками. Солнце плющило бок о далёкие холмы, раскалённое и уставшее. А госпожа археолог стояла в тени ворот, проверяя экипировку и подтягивая шнурки на боках — похудела.

«Ещё бы не похудеть, с такой жизнью. Чёрт, заберу сокровище и рвану на юг, буду нежиться в банях, в окружении смуглых массажистов и услужливых виночерпиев.»

Монах пришёл когда солнце уже село, весь красный и смущённый, торопливо извинился за опоздание и пролепетал что-то о наставнике и наказании за подглядывание.

«Монах из тебя не очень, малыш.

Эх, юность, вроде так недавно, а такая пропасть между ней и настоящим. Всё казалось таким интересным и непонятным, так будоражило. А теперь уже всё понятно и нихрена не интересно, одна усталость.»