– Делайте что хотите, – даже про то, что я предупреждал, говорить не стал – глупо и бесполезно.

Еле слышно вздохнув, Тези Ябубу подытожил:

– Мы осуществим посадку завтра в десять по корабельному времени. Сунь, введи координаты. Садиться будем здесь, в черте города. Вот это поле. Зеберг, настрой переводчики с сангнхиля и проверь систему жизнеобеспечения, нам не нужны сюрпризы. Софронов, подготовь детей к саркофагам, а сам готовься к переговорам. Вести их будешь снова ты.

Все, что произошло позднее, было так удивительно и страшно, как никогда прежде за все пребывание в тюрьме. Старый двар с добрыми глазами научил его сделать ритуал перехода, и Магану немедленно оказался снова внутри коробки землян, в комнате с бежевыми стенами. Тело покрывал диковинный черный костюм, который обхватывал даже пальцы на руках и шею. А еще рядом сидел Желтая Рожа. Он улыбнулся и сказал:

– Здравствуй.

И тут Магану запоздало догадался, что означали эти «засуй» и «расту», которые тюремщик говорил при встрече. Мальчик забился в угол, затравленно глядя на землянина. Было совершенно ясно, что они знают обо всем. И про А-723, и про ту ночь в комнате с квадратиками… Но Желтая Рожа больше не сказал ничего, а просто смотрел на Магану и ободряюще улыбался.

От этого становилось еще страшнее. Непонятно. Магану боялся думать, надеяться, вспоминать, – словно оцепенел изнутри.

А потом тюремщик потупил взгляд, закивал и сказал несколько слов на своем языке кому-то невидимому, после чего подошел к Магану, чтобы снять с него черный костюм. А надевать старую одежду пришлось самому. Желтая Рожа открыл дверь и, придерживая за плечо, повел его по коридору. Проходя мимо развилки на прежнюю «нору», мальчик успел заметить Тесипу и Бледного Вонючку. Они копались в спине А-723, а «рубо» застыл, неестественно наклонившись и свесив узкую голову.

Почему-то Магану понял, что больше его никогда не увидит. Земляне узнали про измену и казнили раба. А что же сделают с ним?

Но пока тюремщик привел его в «нору», где жил Энмеркар. Друг соскочил с лавки при виде их, улыбнулся – не ему, а землянину. Желтая Рожа тоже ответил улыбкой, они перекинулись несколькими фразами на варварском языке, а затем их оставили одних и заперли.

– Что случилось? Что ты натворил? – спрашивал Энмеркар. – Сун сказал, ты будешь ночевать сегодня здесь. Почему? Отвечай мне!

Но Магану ни слова не ответил и даже не смотрел в его сторону. Он отошел в другую сторону и лег на пол, повернувшись лицом к стене. Так и пролежал много ушев. Слышно было, как заходил Волосатое Пузо, его легко узнать по голосу. Землянин тяжело дышал, недолго пошептался с Энмеркаром и оставил одеяло. То самое, вытащенное из «гнездышка», на нем даже некоторые опавшие листочки остались.

Еще позже зашел «рубо», только другой, с желтой головой. Он ничего не говорил, только принес две пищевые шкатулочки и вышел. Поели мальчики вместе, и после ужина Магану все рассказал…

А ночью, когда легли и свет погас, он спохватился: Гун пропала из поясного кармана.

Нарастающий гул. Тяжесть. Вибрация переходит в тряску. Я лежу в «саркофаге», пережидаю спуск. Как и все остальные, кроме Суня.

Думаю.

Об Эпихронии.

Тези Ябубу и Вася были шокированы «старцем». Кстати, я так и не узнал, чего же он им наговорил, пока я смотрел записи в оранжерее. Ну, кое-как удалось растолковать им про эмуляцию. Сам-то лишь недавно понял, что натворил. Я ведь загружал в качестве основного параметра «прозорливость». Анализатор истрактовал это как максимальную осведомленность. Обеспечить ее возможно было, только открыв для моделируемого сознания старца всю информацию, доступную самому компьютеру. Включая и память о всех моих предыдущих заходах. Интересно, где она хранится? Вот оно, кстати, косвенное доказательство того, что с наших виртуальных посещений автоматика тайно снимает копии, хотя в ЦУПе нам клялись, что виртокамера совершенно «чиста». Ох уж эти лживые цуповские туши, психологи недоделанные! Да, похоже на Хорнекена. Надо будет найти и стереть все наши заходы в «веселый пражский дом».

Я сообразил это в мое предпоследнее посещение, когда Эпихроний заговорил со мной о Васе. Но мне и в ум не пришло, что программа учтет также знание о том, что сам старец – эмуляционный скрипт. И компьютер вынужден был смоделировать чудовищную, заведомо невозможную ситуацию – как бы себя повел и что бы сказал христианский старец, если бы знал, что он – лишь программа. Если вдуматься – ум за разум заходит.

Немудрено, что Эпихроний воспринял все очень негативно. Еще бы. Кому такое понравится? Компьютер ответил наиболее логично на поставленные условия. Да, теперь-то можно условия поменять, убрать «прозорливость», ограничить доступ к памяти и получить то, на что я первоначально рассчитывал: интерактивный способ восприятия информации из патериков… но с таким Эпихронием мне уже почему-то не хочется встречаться.

Я все понимаю. И сам старец предостерегал меня. Но уже не могу, вспоминая наше общение, думать о нем, как о скрипте. Когда я встал тогда перед ним на колени, это была не игра. Для меня он не скрипт. Поэтому я сдержу слово, которое дал старцу, и никогда больше не войду в эмуляцию. Даже в виртуалку не буду ходить, чтобы не искушаться. И вспоминать не надо. Все, забыть! О боже, но почему душа так тоскует по пустыне, скалам, тени и прохладе келейки, запахе вымоченных прутьев и сохнущих корзин?

Когда вернусь на Землю, обязательно поеду в современные монастыри. Те, которые в пустынях. Понимаю, конечно, что там сейчас, наверное, многое не так… Но убедиться надо. Проверить. Вдруг главное осталось? То самое ускользающее чувство близости иного, неведомого, подлинно реального мира.

Интересно все же, откуда здесь этот анаким взялся в такой форме? Ребяты решили, что Магану его в идоле перенес. Может, и так, но… уж очень эти «случайные» стирания файлов похожи на тот сбой в инфобазе, который произошел по вине Васи, когда мы еще только летели на Аган. И никаких сангнхитских пацанов или статуэток здесь не было. А взять Тези Ябубу… Мы до крещения все были кондовыми атеистами да агностиками, а он-то – настоящим язычником. И «деды», которым поклонялся, которых вызывал и беседовал, – не те же ли анаким? А изображения «дедов», что у него в каюте висели, не те же ли идолы? Прежде я считал это просто национально-культурным закидоном, а теперь, если разбираться… Ох, сложно все. А Сунь молчит. Совсем нелюдимый стал. Даже после того, как Тези Ябубу заставил его говорить – китаец отвечает только на прямые вопросы, да и то отчужденно. Что у него внутри творится?

Гудение прекратилось. Тяжесть отпустила. Неужто сели? У местных сейчас ночь. А у нас через час обед.

Скоро долгожданный щелчок. Крышка уйдет вверх, надо будет встать, выйти, начать подготовку к первому контакту с аборигенами… Но пока еще в эту последнюю минуту можно спокойно побыть наедине с собой. Подумать или… помолиться, что ль?

Проходя по коридору второго рабочего, я заметил открытую дверь оружейной и, не удержавшись, заглянул туда. В тесной каморке стоял Тези Ябубу, оглядывая арсенал. На стенах были зафиксированы четыре гранатомета, а ниже – шесть винтовок-универсалок. По углам пузатились кофры с боеприпасами, на другой стене растянулись две снайперки, правее – пулемет, ряды гранат и противовоздушка.

Оглянувшись на меня, капитан кивнул:

– Инвентаризирую. После позавчерашнего… мало ли?

– Возьмем с собой наружу?

– Разумеется, нет. Мы ведь хотим, чтобы нас приняли как гостей. А гости с оружием в руках – уже не гости.

– Здесь нас никто не обещал встретить как гостей, – напомнил я, не сводя взгляда с промасленных стволов. – Всякое может случиться.

Капитан кивнул:

– Положимся на волю Божию.

– На Бога надейся, а сам не плошай. Какая-то пара гранат в критической ситуации может спасти все положение.