Темнота. Странные звуки, как будто наплывающий шторм. Наконец-то из беспорядочного шума стали выплывать слова. Такие глухие, словно я лежу в глубоком колодце, а двое разговаривают где-то далеко наверху.

– Маша, ну что? Получилось?

– Ты же знаешь, почти ничего не осталось.

– Я скажу Грегору, чтоб они отменили эти бесполезные этические законы. Если бы не они….

Такие тяжелые, свинцовые веки, их совершенно невозможно поднять. Но я поднимаю. В узкие цели между веками я вижу край серого пластика, спаянного с прозрачным. Я лежу в какой-то капсуле. Как в кино, где спят космонавты в анабиозе. Пытаюсь поднять руку, чтобы дотронутся до пластика, но не могу пошевелить даже пальцем. За прозрачным пластиком серые внимательные глаза не отрывают от меня взгляда.

– Смотри, она пошевелилась. Она открывает глаза. Слава Волкову. Иоланта, ты меня слышишь?

Иоланта? Кто это? Кого зовет эта сероглазая блондинка со смешными кудряшками? Ох, это же я. Иоланта, какое странное имя. Я с трудом киваю женщине, пусть не волнуется так сильно. Напряжение на ее лице сменяется робкой улыбкой. Рядом с ее лицом над моей капсулой появляется второе, смуглое, с огромным пуком каштановых волос на затылке. Кажется, эта прически называется «Бабетта».

– Леночка, ты только не радуйся раньше времени, если она поправится, это будет чудо.

– Она обязательно поправится. Это очень нужно не только мне.

Я хочу спросить, кому это я так нужна, но проваливаюсь в глубокий сон. В следующее пробуждение я уже настолько сильная, что пытаюсь найти кнопку внутри капсулы, чтобы как-то открыть ее и выйти. Мои руки скользят по совершенно гладкой поверхности. И только когда ладонь касается прозрачного пластика перед лицом и делает движение словно отодвигает его вправо, он действительно съезжает вправо и открывает выход из капсулы. Странно, выходит моя рука знает то, чего не помнит мозг. Мышечная память. Я сажусь в капсуле, смотрю на надпись на его боку: «Принтер органов.». Ого, видимо, мои органы пострадали. Я оглядываю себя, руки и ноги на месте, я абсолютно цела, ни царапины. Видимо, принтер прекрасно работает. Правда, руки все в каких-то наклеенных на них датчиках. Даже на ступнях есть разноцветные присоски. Жаль, что я совершенно не помню, что со мной произошло. Но эти две тетки, которые были тут в мое предыдущее пробуждение, должны знать. А вот и одна из них.

– Вас, кажется, зовут Лена?

Лицо женщины вытягивается, она роняет пластиковый пакет, рассыпаются по полу разноцветные прозрачные фигурки – шарики, подушечки, треугольники. Она не поднимает пакет, а садится на край капсулы, рядом со мной, обнимает за плечи.

– Ланочка, Лена я для подруг, а для тебя я – мама.

– Да? Значит, я тоже такая красивая, как вы? Тут есть зеркало?

– Зеркала нет, но ты красивая…. И говори мне «ты». Ты совсем ничего не помнишь?

Я покачала головой.

– Ничего. Сейчас придет твой лечащий врач, она нейрохирург и моя близкая подруга, Маша, Марья Ивановна. Нам повезло, что была ее смена в больнице, когда тебя привезли. Она сделала тебе срочную операцию на мозге. А теперь нужна реабилитация.

Елена нажимает на кнопку вызова врача и через пару секунд в дверях появляется женщина с «бабеттой». Она держит в руках квадратную пластиковую пластинку фиолетового цвета размером с сантиметр.

– Так, показатели все в норме. Попробуем восстановить память. Конечно, не сразу. Чип сломан, осталось только несколько воспоминаний. Поработаем?

Она смотрит на меня, я киваю, конечно, мне хочется вспомнить хоть что-то из своей жизни. Это чувство, что кто-то стер тебе память ластиком – жуткое и тяжелое.

С помощью мамы Лены я встаю из принтера.

Марья Ивановна вставляет чип в портативное устройство, похожее на зарядку телефона, нажимает на кнопку, из устройства в воздух проецируется картинка. Какая-то площадь. По ней идут две молодые, нарядные женщины.

– Это транслятор памяти, это твоя память, Лана. Хочешь пережить заново несколько минут своей прошлой жизни?

– Конечно, хочу. А это я, это моя родинка на ноге, да? И правда, красивая.

Я увидела себя со стороны: густые волнистые волосы до плеч,

– Когда я нажму на кнопку, просто войди в картинку и увидишь себя внутри. – Маша ставит транслятор на пол и нажимает на него, картинка начинает двигаться, две женщины идут по площади.

Я быстро отцепляю от себя датчики и присоски. Потом набираю полную грудь воздуха, отважно делаю шаг в картинку и сливаюсь с Иолантой на ней.

Мы с моей подругой Сесилией – полицейские, мы патрулируем площадь Свободы, на нас униформа – удобные песочного цвета льняные рубашки и темно-синие льняные брюки, а на запястьях – удобные браслеты – замораживатели. И украшения, и оружие.

И вдруг замечаем под самыми ногами памятника Максу Волкову необычное скопление народа.

– Смотри, что там такое? – замечаю я необычное скопление людей под самым памятником Волкову. – Люди смеются, кажется.

Люди стоят перед занавесом, над которым две деревянные куклы оживленно общаются, а горожане перед ними покатываются со смеху.

– Это же представление скоморохов! Нам повезло, это такая редкость в последнее время. Пойдем, тоже посмотрим. – Сесилия ускоряет шаг.

Мы, мягко лавируя между людьми, пробираемся в первый ряд зрителей. Я смотрю на кукол во все глаза: они сделаны в прошлом тысячелетии или это просто винтаж? Таких давно нет даже в антикварных магазинах. Над занавесом одна деревянная кукла, похожая на Петрушку, плачет в голос, и с каждым всхлипом откуда-то у нее из-за уха в зрителей выстреливает струя воды.

– Это что же, у нас всех будут одинаковые мысли, чувства и даже одежда? Чем же я тогда буду отличаться от других?

– Вот именно, что ничем, дурень! – отвечает один из двух жандармов-кукол. – Представляешь, как легко станет жить? Ничего делать не надо. За тебя уже все подумали и почувствовали.

– А я хочу сам! – из глаз Петрушки потекла новая струя воды.

– Вот глупый Петрушка! Применим к нему коррекцию личности! Сделаем его послушным и счастливым, как все.

Один из жандармов достает из-за занавеса золотистый шлем, пытается надеть его на голову Петрушке, но тот машет руками, как мельница, отталкивает шлем. Мои губы расплываются в улыбке. Сесилия, наоборот, хмурится и решительно направляется к занавесу. Я пытаюсь остановить её, схватив за рукав.

– Сила, они ничего не нарушают.

– А вот и посмотрим, есть ли у них разрешение?

Сесилия скрывается за занавесом. Тут же за занавес прячутся куклы, а над занавесом появляется молодой парень лет двадцати.

– Представление окончено, о месте и времени следующего неизвестно. Спасибо за внимание.

Народ аплодирует. Парень картинно кланяется.

– Это – не правда! – громко говорю я из толпы.

– Что – не правда? – удивляется парень.

– Коррекция личности вовсе не делает нас одинаковыми. И это добровольная процедура.

– Серьезно? – Этот молодой человек смотрит на меня заинтересованным мужским взглядом. – Слушай, милая девушка, сейчас не располагаю временем для беседы. Но приглашаю тебя к себе в село крутое Смоленской области, от указателя направо двести шагов. Синяя крыша. Жду в любое время. Дмитрий, – Дима протягивает мне руку, и я пожимаю его длинные пальцы.

– А я приеду, ждите. – Решительно заявляю я.

– Буду рад. – Ослепительно улыбается Дмитрий и скрывается за занавесом.

 Сесилия тянет меня от занавеса.

– Лана, о них такие слухи ходят, может, не стоит к ним ездить?

– Вот и проверим заодно, правда это или всего лишь слухи. Сила, тебе что неинтересно посмотреть, как они живут? Ведь это целая культура, не похожая на нашу.

Сесилия качает головой с сомнением. И мы идем к серому зданию из металла, расположенному неподалеку, на котором написано «Полиция». Сверху на площадь Свободы смотрит Макс Волков, он совсем не похож на памятник, кажется живым и даже время от времени меняет позу на постаменте.