– Кто еще хочет выступить, товарищи комсомольцы? – Никто не хотел. Народ сидел понуро и думал: «Когда же эта дребедень закончится?». И тогда Мишка Майонез поднимал вверх руку. Сказать ему в общем-то было нечего, но какой-то непонятный внутренний долг, какой-то зуд изнутри требовал разрядить напряженность. Он выходил к трибуне, окидывал собравшихся смущенным взглядом, и, не находя актуальной темы для выступления, говорил:

– Немножечко о спорте.

Это его «немножечко о спорте» было поводом для шуток на протяжении всех лет учебы в училище. Но Мишка был верен себе. И ему было стыдно, что на комсомольских собраниях все отмалчиваются. Он был похож на чукчу, который действовал по принципу: «что вижу, о том и пою». Сослуживцев это забавляло, смущало и даже умиляло: Мишка казался всем идеалистом, резко отличавшимся от всех циников, которых в роте было подавляющее большинство.

«Вздрогнули» еще по единой кружке. Олежек Лосев вздохнул:

– Не по-божески как-то пьем, товарищи бывшие офицеры, не помолясь.

– А ты, слуга божий, – вкрадчиво начал Женька Фролов, – давно ль святым стал? Ты ж в курсантские годы половину девчат в Питере… гм, своими «прихожанками» сделал. Тогда не крестился, не молился?!

– Понимаешь, Фрол, – накрывая кружку ладонью, похожей на лохань, задумчиво протянул отец Олег, – тогда кротости у меня в душе не было. Кураж был, а кротости – нет. Куража много было. Я ведь когда-то с куража рапорт написал – и в спецкомандировку. А в кадрах, видать, тоже куражистый кто-то был, назначил меня командиром взвода спецназа в бригаду доктора Душева.

– Доктора?

– Ну, это кликуха у комбрига была. Он, если ему не нравился какой офицер, ну, выпивал там или бойцов не берег, на кадровые перестановки времени не терял. Приезжал, допустим, в роту и после проверки говорил ротному: «Ты, капитан, болен, пора тебе в госпиталь». «Никак нет, – возражал капитан, – я здоров!». «Ты ранен, – говорил комбриг и стрелял ему из своего макарыча в ногу, а то и в задницу». Бедолагу – в госпиталь. Боялись комбриговских диагнозов.

– И что, никто его не спалил?

– Нет, никто. Вояка он был правильный. Да и погиб он в восемьдесят четвертом.

– Что ж, он столько лет там воевал?

– Нет, конечно. Два года повоюет – в Союз на повышение. А через год назад. Не мог уже без войны.

– А ты?

– Да и я не мог. Тянуло, как на работу в день получки. Я ведь в восемьдесят шестом уже батальоном спецназа командовал. К полку примерялся. А потом как просветление нашло. Как-то враз от крови устал – от чужой и своей. Партбилет и рапорт об увольнении – на стол и вперед. Уволили с треском, без права ношения формы одежды. Правда, майорскую звезду не сняли и ордена не отобрали. Плюс три ранения… Так их тем более не отберешь. А прослышал, что на Чудском озере, на острове, живет отшельник – монах отец Серафим. Добрался до него, рассказал об озарении. Он выслушал и благословил.

– А как же семинария или Духовная академия?

– А никак. Я службу и молитвы быстро освоил. Главное, что в сердце, а не в дипломе. Диплом ума не дает. Да и приход у меня – дальний, непрестижный, аж на Алтае.

– Так это ты там с Божьей помощью на «Бентли Мульсан» заработал? – вежливо поинтересовался Мишка Майонез.

– Не богохульствуй. Это моя бывшая жена так грехи замаливает. Пока я воевал, она сына моей маме спихнула и в Штаты сбежала с одним бандюганом. Он там миллионером работает. Вот она мне «Бентли» и навязала. Приехала в прошлом году в Питер, и я как раз тут был, мы с сыном мою маму навещали. Бывшая моя разрыдалась. Видите ли, стыдно стало, что мы с сыном вдвоем живем на Алтае и маму мою время от времени проведываем. «Прости, – говорит, – за все». – И железяку эту, значит, в знак компенсации… А мне с ней головная боль. Не на Алтай же ехать. Стоит у мамы на даче под Сиверской в сарае. Иногда в город приезжаю, да всякие придурки норовят в зад стукнуть.

– Ну, насчет придурка ты погорячился, – вяло возразил Фрол. – Сам виноват. Нечего подрезать и резко тормозить. Здесь тебе не алтайские просторы. Спасибо, ГАИ у нас службу знает, скажи, Мишка?

Мишка Майонез довольно заулыбался:

– Знаете, ребята, я ведь в ГАИ случайно попал. У меня служба тихая была. Стыдно сказать, за всю службу в удостоверении личности только одна запись была – командир взвода. Двадцать лет старлеем проходил. Когда увольнялся, присвоили капитана. Так сказать, дембельский подарок от главкома. Помню, приехал даже генерал, комкор, меня в запас провожать. Нет, не специально, конечно, провожать приехал, а так совпало. Он к нам на остров поохотиться прилетал. Ну заодно проверил и взвод, всем пистонов навставлял, нового взводного солдатам представил. Помню, построился личный состав, не занятый по службе, а он вызвал меня из строя и говорит: «Товарищи солдаты и сержанты. Перед вами старый офицер, теперь молодой капитан запаса Михаил Петрович Корнеев. За долгие годы своей офицерской службы он прошел славный путь от командира взвода до… командира отличного взвода». Вот так и попрощались… Служил я в месте особенном. Называется оно остров Гогланд. Это в Финском заливе, в шести километрах от финской морской границы. Красота на острове сказочная – сосны, валуны. Грибов, ягод – немерено. А дичи! Утки, гуси… Стояла там только радиотехническая рота на бугре и мой взвод в отдалении – взвод охраны складов боеприпасов НЗ. Был на острове еще маяк. Его обслуживали муж с женой и их дочка. Дочка родилась на острове и жила там лет двадцать безвылазно. Читать-писать кое-как умела, но ум, как у десятилетнего ребенка. Ее отец дубиной всех ухажеров отваживал. Повез ее как-то в Питер, благо вертолет раз в месяц прилетал, так она в городе чуть с ума не сошла. В больницу положили от нервного потрясения. Такая вот Маугли получилась.

– Ты хотел сказать Пятница, – осторожно поправил Олег.

– Я хотел сказать, что нельзя так издеваться над молодыми девками. Да и над голодными мужиками, – добавил, подумав, Мишка.

– И что же дальше? – поинтересовался Фрол.

– Дальше? Замуж я ее взял. Вот и все дальше. Но теперь она живет там. Одна управляется на маяке – отец с матерью померли. А я зарабатываю «капусту» на таких, как вы, потому что с продуктами там – караул. Бойцов на острове уже нет, сократили и мой бывший взвод и локаторщиков. А маяк не сократишь. Раз в месяц летаю к своей Ленке. На сутки туда и обратно. Все бы ничего, да нашей дочке уже семь лет. В школу ей надо, а она цивилизацию только по телеку видела, да и то в основном финскую. Как подумаю, что дикаркой растет, страшно делается на душе. Я когда в запас ушел, в Питер перебрался – думал, деньжат по-быстрому срублю и назад. Один мой бывший солдат теперь всякими темными делишками промышляет, каким-то черным тотализатором заведует.

– Это каким еще? – буркнул Олег.

– Ну, который бои без правил обслуживает. Деньги там бешеные крутятся. Вот я и пошел выступать на этих боях, благо сил, сами знаете…

– Что-то я тебя не видал по телеку. А там часто показывают бои без правил, – возразил Фрол.

– Это не то. Понимаешь, я участвовал в боях совсем без правил. Это не то, что в телеке. Это дело криминальное. Но платят хорошо. За один бой, даже если проиграл, но выжил, до трех тысяч баксов можно заработать. А если выиграл, то и больше гораздо. Есть места в городе и в пригороде, где проводятся такие представления для избранных. Но долго я не потянул. За три месяца – шесть боев. Соперники – хлопцы разные. Чаще бывшие спецназовцы и вэдэвэшники, реже – борцы и боксеры. Бой ведется до полной отключки или сдачи. Четыре раза я побеждал, два проиграл – старый уже. В последний раз потерял сознание от болевого шока – открытый перелом ноги и рука из суставной сумки выскочила. Спасибо, не убили. Бывает и такое. Тот же бывший мой солдатик пристроил в ГАИ. Все на ту же должность – командир взвода. Денег, конечно, меньше, но куда спокойнее.

– Да, – протянул Фрол. – Хреново служить Робинзоном. Особенно, если после этого тебе еще и в морду. Уж лучше жезлом дирижировать на перекрестке.