Итак, он свернул на Прогулочную аллею, с удовольствием шагая по хрустящему снегу, и белые хлопья, как бахрома, налипали на его штанины, заправленные в ботинки. Почти сразу солнце скрылось из виду, отсеченное лесополосой, которая тянулась между маленькой дорожкой и домами, стоявшими вдоль проезда Охотничьей лощины. Пробираясь по снегу, Уилл прижимал к груди пакеты, снова и снова пересчитывая их. Нож для Робина; замша для чистки флейты для Пола; дневник для Мэри; соль для ванны для Гвен; специальная ручка с войлочным пишущим узлом для Макса. Подарки для остальных членов семьи были заблаговременно куплены и упакованы.

Прогулка по аллее перестала быть приятным приключением гораздо быстрее, чем он мог ожидать. Ноги мальчика начали ныть от тех усилий, которые надо было прилагать, шагая по глубокому снегу. Пакеты теперь казались ему очень тяжелыми. Золотисто-оранжевое сияние солнца поглотила унылая серость. Он замерз и проголодался.

Справа от него высились деревья, в основном вязы, иногда встречались буки. С другой стороны от дороги находился пустырь. Выпавший снег полностью преобразил его, превратив из грязновато-серых зарослей бурьяна и низкого кустарника в лунный пейзаж белеющих склонов и затененных впадин. На заснеженной дорожке то тут, то там валялись ветки деревьев, обломившиеся под весом снега. Прямо перед сабой Уилл увидел огромную ветку, лежавшую поперек дороги. Он с опаской посмотрел вверх, пытаясь оценить, много ли еще сухих веток готовы обрушиться вниз с массивных вязов при сильном порыве ветра или просто под тяжестью снега. «Хорошее время для сбора хвороста», – подумал он, и в его воображении возник притягательный образ яркого огня, танцующего в камине огромного зала; того огня, который изменил его мир, сначала исчезнув по его команде, а затем покорно разгоревшись вновь.

Пока Уилл пробирался по снегу, неожиданно дерзкая и забавная идея пришла ему в голову. Она была вызвана мыслями об огне. Мальчик даже остановился, не в силах сдержать улыбку. «Ты, что ли, наладишь погоду»? Ну нет, вряд ли он сможет обеспечить теплое Рождество, но он способен погреться немного прямо здесь и сейчас. Уилл решительно посмотрел на сломанную ветку, лежавшую перед ним, и непринужденно, осознавая, что дар находится внутри него, скомандовал с некоторым озорством: «Гори!»

Ветка дерева, лежавшая перед ним на снегу, мгновенно вспыхнула. Каждый ее дюйм, начиная с толстого прочного основания и до самой маленькой тонкой веточки, был охвачен языками желтого пламени. Послышалось шипение, и над горящей веткой поднялся высокий сияющий столб света. Дым от огня не исходил, а само пламя было очень ровным; тонкие веточки, которые должны были бы моментально превратиться в пепел, продолжали гореть и гореть, как будто питались каким-то топливом изнутри. Стоя в одиночестве около огня, Уилл почувствовал себя маленьким и напуганным: это был необычный огонь, и его нельзя было контролировать обычными средствами. Он вел себя не совсем так, как огонь в камине. И мальчик не знал, что с ним делать. Стараясь не поддаваться панике, он снова сконцентрировал свои мысли на огне и приказал ему исчезнуть, но огонь продолжал гореть так же ровно и устойчиво, как и раньше. Уилл понял, что его поступок был глупым и неуместным, а возможно, и опасным. Глядя вверх на пылающую колонну, он увидел, что над ней, высоко в сером небе, медленно кружили четыре черных грача.

«Ах, Мерримен, – подумал расстроенный мальчик, – где ты сейчас?»

Затем он внезапно почувствовал, что задыхается, словно кто-то схватил его сзади, заморозил ноги в глубоком снегу и скрутил ему руки за спиной. Пакеты упали в снег. Уилл закричал от боли в руках. В ту же секунду человек, напавший на мальчика, ослабил захват, как будто вовсе не хотел причинить ему вреда. Но все же он продолжал крепко держать Уилла.

– Убери огонь! – настойчиво прохрипел голос у него над ухом.

– Я не могу, – ответил Уилл, – честное слово. Я пытался, но не могу.

Человек ругался и бормотал как-то странно, и вдруг Уилл понял, кто это. Его страх улетучился, как будто камень упал с души.

– Странник, – попросил он, – отпусти меня. Не смей так хватать меня.

Но тот сжал его еще сильнее.

– Ну уж нет, мальчик. Я знаю твои шуточки. Я знаю, кто ты, знаю, что ты Носитель Света. Но я не доверяю тебе, как не доверяю и Тьме. Ты недавно проснулся, и я скажу тебе кое-что. Пока ты еще не оперился, ты не можешь ни на кого влиять, если только ты не видишь его своими глазами. Так вот, я не дам тебе увидеть себя, это уж точно.

– Я не собираюсь причинять тебе вред. Есть люди, которым действительно можно доверять, – сказал Уилл.

– Очень немногим, – горько произнес Странник.

– Если ты отпустишь меня, я закрою глаза.

– Тьфу! – сплюнул старик.

– У тебя есть второй Знак. Отдай его мне.

Наступила тишина. Уилл почувствовал, как руки старика отцепились от него, но продолжал стоять на месте и не оборачивался.

– Послушай, Странник, у меня уже есть первый Знак, – сообщил он. – Ты сам знаешь, что он у меня. Посмотри, я распахну куртку, и ты увидишь первый круг на моем ремне.

Не оборачиваясь, Уилл расстегнул куртку. Краем глаза он увидел сгорбленную фигуру старика, стоявшую теперь сбоку от него. Старик набрал в легкие воздух и со свистом выдохнул его. Неожиданно он вышел вперед и посмотрел на Уилла прямо и открыто. В желтом свете, идущем от горящей ровным пламенем ветки, мальчик увидел лицо, на котором боролись противоречивые эмоции: страх и надежда на избавление переплелись в мучительной нерешительности.

Затем старик заговорил; его голос срывался, а интонация была простодушной, как у обиженного ребенка.

– Он такой тяжелый, – начал он жалобно. – И я так долго его носил. Я даже не помню почему. Всего боялся, всегда убегал. Если бы я только мог избавиться от него, если бы я мог отдохнуть. Ох, если бы он исчез. Но я боялся отдать его не тому человеку. Если бы я сделал это, со мной произошло бы нечто ужасное, не могу даже думать об этом. Носители Света могут быть жестокими, очень жестокими… Я думаю, ты тот, кто мне нужен, приятель. Я искал тебя очень долго, искал, для того, чтобы отдать тебе этот Знак. Но как я могу быть уверен до конца? Как я могу быть уверен в том, что ты не посланник Тьмы?

«Старик долгое время жил в страхе, – подумал Уилл, – и теперь не знает, как перестать бояться. Как это ужасно – быть таким одиноким. Он не знает, как довериться мне. Прошло много времени с тех пор, как старик кому-либо доверял, и он попросту забыл, как это делается».

– Послушай, – сказал мальчик, – ты должен знать, что я не посланник Тьмы. Подумай сам. Ты же видел, как Всадник пытался уничтожить меня.

Но старик только страдальчески покачал головой, и Уилл вспомнил, как громко он кричал, спасаясь бегством при виде Всадника.

– Ну раз это не помогает, – продолжал Уилл, – неужели даже огонь ни о чем тебе не говорит?

– Огонь говорит о многом, – пробормотал Странник. Он смотрел на горящую ветку без всякой надежды, затем его лицо исказилось от ужаса. – Огонь приведет их сюда, ты знаешь это. Грачи уже показывают им путь. И как я узнаю, зажег ли ты этот огонь, потому что ты недавно проснувшийся Носитель Света, который забавляется играми, или этот огонь – сигнал для тех, кто меня преследует?

Он продолжал что-то уныло ворчать себе под нос, обхватив руками свои плечи. «Как он несчастен», – с жалостью подумал Уилл. Но он должен был найти способ повлиять на Странника.

Уилл посмотрел вверх. Еще больше грачей лениво кружили теперь над его головой, и он мог слышать, как они резко переговаривались друг с другом. Неужели старик был прав и грачи приведут сюда Тьму?

– Странник, ради всего святого, – нетерпеливо сказал он, – ты должен поверить мне. Если ты однажды не поверишь кому-то настолько, чтобы отдать ему Знак, тебе придется носить его всегда. Разве ты этого хочешь?

Старый бродяга стонал и бормотал что-то, уставившись на мальчика своими маленькими безумными глазками; казалось, он завяз в своей многовековой подозрительности, как муха в сетях паука. Но у мухи все же остаются крылья, которые могут порвать сеть, если у нее появится сила, чтобы взмахнуть ими хоть раз… Находясь под властью какой-то неведомой части своего сознания и не вполне понимая, что делает, Уилл сжал рукой железный круг на своем ремне, вытянулся во весь рост и, гладя прямо в глаза Страннику, призвал: