Я бросаю ее свитер через всю комнату, смущенный своей реакцией. Мой член дергается в штанах, а в груди расцветает чувство, для которого у меня нет слов. По-русски я бы назвал ее zanoza - боль, осложнение. С того момента, как она вошла в мою жизнь, все было чертовски сложно.

Начиная с того, что теперь мне приходится работать с ее бывшим. Каждый вечер, под чутким присмотром Диаса, горстка Зега появляется в "Беллаире" с пачками денег, на которые они покупают фишки для казино. Затем они садятся за столы и игровые автоматы, выигрывая немного здесь и проигрывая много там. Когда проигрыш достигает двадцати процентов, Хорхе подает сигнал своим людям. Они обналичивают свои фишки и уходят со свежими купюрами из казино - грязные деньги теперь чисты, а наше казино процветает.

Только вот видеть, как Хорхе шествует по "Беллаиру", словно он король этого гребаного мира, - это сводит меня с ума. При каждом удобном случае он сверкает высокомерной улыбкой перед камерами наблюдения и знает, что я сижу наверху в своем кабинете и наблюдаю за ним. И кипячусь.

Вчера, когда я выходил из казино, Безумец встал у меня на пути, на его лице появилась ехидная ухмылка.

— Как Бьянка? — спросил он со всей искренностью продавца автомобилей. — Пожалуйста, передай ей привет.

Я потянулся за своим "Глоком", когда Лео встал между нами.

— Полегче, — пробормотал он. — Он издевается над тобой. Не клюй на приманку.

Но уже слишком поздно. В моих жилах застыл гул, который не утихнет до тех пор, пока Хорхе не будет лежать у моих ног, искалеченный настолько, что каждая косточка на его теле будет неестественно вывернута.

— Если я еще раз услышу на твоем языке имя моей жены, я вырежу его и скормлю собакам, — пригрозил я, хотя между нами оставался Лео.

— Ты ошибаешься в моих намерениях, — заявил Хорхе с издевательским оттенком в голосе. Затем, слегка поклонившись, он уполз, а я остался с кислым привкусом во рту и острой потребностью в насилии.

Я остановился на рюмках водки.

Но что мне действительно нужно, так это долгий, жесткий трах.

А этого в ближайшее время не будет: мы с моей новой женой зашли в тупик. Она не хочет быть замужем за мной, а я ей не доверяю. Забавно, но мне до сих пор хочется перегнуть ее через стул и сделать так, чтобы она стала для меня мокрой.

С нашей брачной ночи я все время думал о том, как чертовски приятно, когда губы Бьянки обхватывают мой член. То, как она подчинялась моим командам, вставала передо мной на колени, когда я говорил ей об этом... Черт, это было все. Ее неопытность была очевидна, но это только разжигало мой голод. С тех пор каждый раз, когда в моем сознании возникали ее пышные изгибы и великолепное лицо, я был как отъявленный подросток, ходящий на полусогнутых ногах.

Черт возьми, я сейчас тверд как сталь. Мне нужно принять холодный душ и поспать несколько часов, прежде чем я совершу какой-нибудь идиотский поступок, например, навещу маленькую предательницу в ее постели.

Бросив стакан на приставной столик, я направился в свою спальню. Прохожу мимо открытой двери в библиотеку и слышу звук. Шорох, как будто перекладывают бумаги. Я осторожно вхожу в комнату. Пентхаус охраняется, я не беспокоюсь о посторонних, но мне любопытно посмотреть, что делает здесь сотрудник в такое время.

Мгновение спустя Бьянка выходит из тени, в руке у нее небольшая ручка и блокнот. Освещенная лишь лунным светом, проникающим через окна, она похожа на богиню: ее полные груди мягко покачиваются под свободной майкой, а крошечные шорты для сна демонстрируют гладкие смуглые ноги. Блядь. Она создана для того, чтобы погубить меня.

Чувство самосохранения заставляет меня смотреть мимо нее на ряды книжных полок, выстроившихся в комнате.

— Что ты здесь делаешь? — требую я.

Она вздрагивает, прижимая руку к груди.

— Даниил, — задыхается она. — Я не слышала, как ты вошел.

— В том-то и дело.

Я упираюсь пальцами ног в персидский ковер, чтобы не двинуться к ней. Вместо этого я скрещиваю руки и прислоняюсь к стене позади себя. Без макияжа, с волосами, спадающими мягкими волнами на лицо, она похожа на ожившего ангела.

Вот только она не ангел. Я вижу, как она пытается спрятать блокнот за спиной.

— Что это? — Я жестом показываю на содержимое в ее руках.

— Ничего, — отвечает она, высоко подняв подбородок. — Я просто... вела дневник.

Я бросаю взгляд на дубовый письменный стол в углу комнаты. Это стол моей матери, который я забрал из дома моего детства, чтобы он напоминал мне о ней. О матери, которую я потерял слишком рано. Интересно, как бы она отнеслась ко мне, высокопоставленному вору, который женился не по любви, а ради союза? Почему-то я знаю, что она была бы разочарована во мне. Несмотря на то, что в нашем мире это обычная практика, она бы хотела от меня большего.

Она ожидала бы большего.

И вот я здесь, с женой, к которой я отношусь не лучше, чем к наемной прислуге. Я представляю, как разочаровал бы свою мать.

— Ты рылась в столе? — спрашиваю я. По правде говоря, там нечего искать. Я здесь никогда не работаю. И по этой причине не запираю ящики стола. В пентхаусе я не держу ничего, связанного с семейным бизнесом. Это мафия 101, если бы в наших домах случился обыск, власти не нашли бы ничего полезного.

— Конечно, нет, — быстро отвечает она. — Зачем мне рыться в твоем столе?

— Может, поделишься, что у тебя в блокнотике?

— А зачем мне это делать? — Она хмурится, но продолжает стоять на своем.

Я скривил губы от удовольствия. По какой-то причине мне нравится ее бравада. Но я хочу посмотреть, смогу ли я заставить ее попотеть. Оттолкнувшись от стены, я делаю несколько шагов, сокращая расстояние между нами, и останавливаюсь, едва не коснувшись ее. Ее собственные руки крепко обхватывают ее талию, ее настороженный взгляд обегает комнату, как бы ища помощи или способа убежать от меня, но это невозможно. Время замирает, я слушаю ее учащенное дыхание и жду, как она отреагирует.

— Мне кажется, ты что-то скрываешь от меня, — шепчу я ей на ухо.

Она поднимает глаза на меня, и наши взгляды сходятся в поединке. Большинство женщин в этот момент отступили бы, но только не Бьянка. Она встречает мой яростный взгляд своим собственным.

— Ладно, хочешь почитать о том, как мне скучно, как я чувствую себя здесь бесполезной. Пожалуйста. — Она протягивает блокнот, но я не делаю шаг к ней, предпочитая провести большим пальцем по пульсу на ее шее.

— Что ты на самом деле ищешь? — спрашиваю я, касаясь губами раковины ее уха. По ее позвоночнику пробегает мелкая дрожь.

— Ничего, pendejo (пер. дурак). Ты игнорируешь меня неделями, а потом обвиняешь меня в... в чем именно? В подглядывании? Как будто мне есть дело до твоих дел. Ты для меня ничего не значишь. — Она сильно прижимается к моей груди, но я не двигаюсь ни на дюйм. Вместо этого я хватаю обе ее руки и держу их в плену своих.

— Почему ты так меня ненавидишь? — спрашиваю я, наклоняя голову и проводя кончиком носа по ее шее. Она отворачивает от меня лицо, но я замечаю, как ее дыхание сбивается в горле. — Ты ясно дала понять, что не хочешь этого брака, поэтому я даю тебе свободу, — прорычал я. — Я не навязывался тебе. Я ничего от тебя не требовал. Я позволяю тебе жить своей жизнью, так же как и я живу своей.

— Вот именно, — прорычала она. — Мы живем как чужие люди. Не имея ничего общего друг с другом. Даже постель не делим.

Из моего горла вырывается дрожащий смех, и я отпускаю ее руку, которая все еще сжимает блокнот. Потянувшись вниз, я накручиваю на палец клок ее шелковистых каштановых волос. — Я и не думал, что тебе так сильно нужно, чтобы тебя трахнули.

Она фыркает.

— Ты ничего не понимаешь, если думаешь, что все дело в этом.

— Так просвети меня. — Мой большой палец проводит по ее губам. Медленные движения вперед-назад. Может быть, я делаю это, чтобы посмотреть, как она отреагирует...

Она задыхается, приоткрывает рот, и эти полные губы напоминают мне, как хорошо она ими пользуется. Все, что я могу сделать, это не наклониться и не попробовать ее на вкус. Единственное, что меня сдерживает, - это ее свирепое выражение лица.