— Стратег, — гордо и печально сказал экс-император.

В этом ответе заключалась вся скорбь и трагедия народа птюрсов. Но яснее от этого не стало.

— Расскажи с самого начала? — предложил я. — Кратко и по существу. Заодно может туман рассеется и солнце взойдёт.

— Солнце здесь не взойдёт, в этом мирке оно посерело, — грустно ответил птиц. — Мы потому здесь и затерялись, что непривычны к туману. Но действительно, позволь мне всё рассказать по порядку. Я быстренько.

Он вспрыгнул на осколок руин, оттуда перескочил-перелетел на обломок арки, просеменил в наивысшую точку и, обретя подобие подиума, торжественно начал свой рассказ.

— С незапамятных времён планета Фату́м процветала. Мои предки парили в залитых солнцем небесах и вели активные торговые и культурные отношения с десятком достойных цивилизаций. Прежние птюрсы были сильны и широкрылы, а их жизнь безоблачна. Пока мой дедушка, император Фаталий I, не совершил ужасную ошибку: обманул бога обмана. Вернее, он думал, что обманул.

— Бог обмана? Как его имя?

— Юрас Насмешник, воплощение непредсказуемости и коварства. Один из Девяти величайших.

— Один из Археонов?

Стоило мне сказать это слово, как всё вокруг едва заметно дрогнуло и притихло.

— Да, — после паузы осторожно ответил Птюч, — Воплощение Игры. Насмешник проклял нашу планету, и с тех пор всё пошло по закатной траектории. Наша луна раскололась, и на блаженный мир обрушился сонм астероидов и невзгод. Затем атмосфера испортилась, а небо навсегда потемнело от туч осколков и океанов пыли. После мы потеряли способность летать. Эпидемии, мутации, разруха и гибель экономики… В страхе прогневить Насмешника, другие цивилизации отказывались от нас и накладывали на Фату́м всё больше торговых рестрикций. Всего за два поколения мы превратились в посмешище и изгоев.

Ну и бездушная сволочь этот Юрас. Правитель планеты его оскорбил, а он обрёк на страдания всё население на поколения вперёд? Если такие пьяные от власти беспредельщики, как Юрас и Азурандар, правят вселенной, вырулить и спасти Землю будет, скажем так, непросто.

— И в довершение наших бед, у моего отца родился слабый, болезненный и калечный уродец, который по древнему закону стал истинным наследником. Ведь по злой иронии судьбы (или Юраса Насмешника) именно к ущербному сыну перешли родовые духовные линии и мощь, накопленная поколениями предков. Уродцу пришлось возглавить птюрсов… хотя на деле он не мог вести за собой даже косяк свиней. Это, как вы уже догадываетесь, я. Мой старший брат, Римороб, добрая память его пёрышкам, был во всём лучше меня, папа всегда ставил его в пример. Увы, постоянные напоминания не помогли, и я вырос таким же бездарным и убогим, каким был с рождения.

Птюч виновато развёл крыльями.

— В день моей коронации, стоило мне дать клятву вести и защищать наш народ, стоило водрузить корону единой власти на мою бедовую голову, как к нам пришёл Мириад. И пытался сожрать всех птюрсов. Только героическая жертва моего брата позволила нам жить. Пока все молили о спасении, он взлетел выше, впервые за два поколения потерявших крылья, и был сожран Мириадом.

Император скорбно опустил голову.

— Но старейшины сказали, что жертва и подвиг Римороба привлёкли Башню. Она пришла в наш про́клятый мир и спасла его, впрочем, затем погубила окончательно. Зато у птюрсов появился шанс.

— Минутку, одно противоречит другому.

— Вовсе нет. Наша планета и так разрушалась от постоянных метеоритных катаклизмов, вся потеря спутника и множество крупных ударов изменили орбиту. Нас ждало медленное и неотвратимое падение на солнце. А с приходом Башни у моего народа появился шанс, и я решил им воспользоваться.

Птюч вздохнул.

— Погоди, ты хочешь сказать, что повёл в Башню сразу весь свой народ?

— Иного выхода у нас не было. Кто-то предпочёл остаться на родине и погибнуть вместе с ней, например, мой безутешный отец. На прощание и в напутствие уходящим он величественно изрёк: «Да к чёрту, ты всё равно всех угробишь, Птюч. Ты же неудачник. Так что какая разница!»

— Отец года.

— Столетия, — гордо кивнул Птюч, то ли не заметив сарказм, то ли гордясь им. — Большинство двинулись за мной в Горький Исход, и тогда нарекли меня Королём-Надеждой. Но увы, довольно быстро это прозвание сменилось на Птюч IV Неудачливый. Папа, как всегда, оказался прав.

— То есть, вы все вошли в Башню, она определила тебя на двухсотый этаж, а остальных?

— Вместе со мной. Это же моя стая, мой народ.

— Но если твои подданные были гораздо меньшего уровня, то как они могли выжить с тобой на двухсотом?

— Большинство и не выжило, испытания были столь суровы, — глаза Птюча увлажнились. — Поначалу мы теряли десятки тысяч на каждом этаже. Некоторые роды и немало одиночек решили идти отдельно, своим путём. Я никого не пытался удержать, наоборот, предложил им обрести свободу и независимость. Но в нашей культуре это ругательные слова, поэтому моё предложение оценили и приняли немногие. Мы, птюрсы, крайне фаталистичный народ: надо так надо, суждено так суждено.

— Неудивительно, что вы практически вымерли, — не удержавшись, покачал я головой.

— Увы, так и есть, — согласился император. — Лично я считаю, что мы слишком много тысячелетий безбедно и бестревожно жили в условиях тотальной безопасности, и наша вера в примат счастья над иными элементами вселенной стала слишком нерушима. А наши традиции слишком закрепились и стали несгибаемы. Из-за них каждый раз, делая новый опасный шаг, мы искренне и дружно надеялись, что сейчас-то горести и злоключения закончатся, и начнётся новая эра радости. А когда всё происходило с точностью до наоборот, мы не делали правильных выводов, а лишь верили, что в следующий раз всё сложится. Вера без связи с реальностью губительна.

Он сделал крыльями какой-то знак, наверное, ритуальный.

— Знаешь, незнакомец Яр с планеты Земля, тысячелетняя безмятежность сделала нас абсолютными фаталистами. И двух с половиной поколений оказалось недостаточно, чтобы переменить наш угасающий народ.

— А что с вашей планетой? Башня поглотила её?

— Как только мы ушли оттуда, и это было потрясающее зрелище, — благоговейно сказал Птюч. — Башня показала нам, как рушится наш мир, и она вбирает его по кусочкам, заливая и скрепляя первозданной Тьмой.

— Тьмой? То есть, полупрозрачная чёрная субстанция, из которой сделана Башня, это сгущённая тьма?

— Да.

В принципе, я так и думал, но всегда полезно убедиться. Определённо, от клювастого пессимиста можно узнать немало интересного, что пригодятся на пути восхождения.

— Но почему вместо того, чтобы расти выше, вы начали спускаться по этажам вниз?

— Сложно сказать точно, у нас были разные версии. Возможно, это результат действия проклятия Юраса Насмешника. Или так решила Башня по какой-то таинственной причине. А может, все мои решения были неправильны! Я каждый раз старался сделать как лучше, но всегда получалось, как всегда.

Птюч низко склонил голову, полный стыда.

— В результате я стал первым и последним птюрсом, который утратил наш природный оптимизм и поменял его на абсолютный пессимизм.

— А все решения принимал только ты?

— Важные стратегические — только я, безусловно. Каждый раз я выслушивал советников; а когда они умерли или сбежали, слушал тех, кто оставался и шёл за мной. Но всякий раз финальное решение нужно было принять мне, и я это делал… Но, видимо, каждый раз оно оказывалось неверным. Потому что, пройдя испытание и покорив этаж или бессильно опустив крылья и сдавшись, мы оказывались этажом ниже, а моя сила уменьшалась на один уровень. Как и тех, кто шёл вровень со мной. Вся наша раса слабела и деградировала, спускаясь вниз.

— Погоди-ка. Башня позволяла вам «сдаться» и шагнуть на этаж ниже? А что, так можно было⁈

— Конечно. А разве у вас по-другому?

— Хм. Проверим на следующем этаже.

— Вы так уверены, что у вас будет следующий этаж, — с восхищением сказал Птюч. — Завидую силе вашего оптимизма.