Романо Гарацци замотал головой, разгоняя рукой дым и кашляя. Соображать, когда ему в лицо беззастенчиво курили, да к тому же еще несли какую-то чушь, старику было затруднительно.

– Да я не… Да что вы говорите, синьор! – наконец, нашелся он, – Да не убивал я никого, mamma mia! Я не способен совершить такое – отнять молодую жизнь…

По лицу Рейнвальда разлилось выражение бесконечной безмятежности.

– Тогда откуда же вы знаете, что убитый был молод? – промурлыкал он и, еще раз затянувшись, прищелкнул языком, – Нехорошо, синьор Романо, вы допускаете грубые промашки. Дам вам пару минут, чтобы придумать достойное оправдание. Эй, поляк, – он вновь перевел взгляд на своего растерянного спутника, – Последи за ним. Я пока осмотрюсь.

Франц обалдело кивнул, переводя недоверчивый взгляд со старого оружейника на лучшего сыщика, и начиная с неприятным чувством убеждаться, что звание свое последний заслужил не за красивые глаза, и даже не за дурацкую прическу. Но, черт возьми, Романо Гарацци?! Да этот старикан и мухи не обидит, он же добрейшей души… По крайней мере, раньше казалось именно так.

Курт неспешно удалился в клубах дыма, оставляя комиссара и подозреваемого наедине. Гарации, проводив его растерянным взглядом, повернулся к старому знакомому.

– Команданте, caro mio! Это какое-то безумие, не убивал я никого! Я знал, да, что убит молодой человек, но это совсем не та причина, о которой думает твой спутник! – от волнения старик стал несколько косноязычен; щеки его слегка порозовели. Варжик тяжело вздохнул и, разрываясь между служебным долгом и сочувствием старому знакомому, мягко, но решительно усадил того на ближайший стул.

– Не волнуйтесь, синьор Романо, – парень попытался улыбнуться как можно более располагающе и приветливо, – Клянусь, я вас ни в чем не подозреваю. Вы мне скажите только, что за причина, о которой вы упомянули? Откуда вы знали, что убитый был молодым человеком?

Он сказал – и тотчас же с неприятным чувством понял, что сам до сей поры понятия не имел, какова была жертва по возрасту. Чертов Рейнвальд, мог бы и рассказать чуть больше о подробностях дела, в конце концов, всю дорогу вместе ехали!

Гарацци поник и, тяжело вздохнув, сцепил в замок дрожащие руки.

– Тебе эта причина не понравится, команданте… – он покачал головой и, видимо, предпочитая действия словам, неожиданно нагнулся, доставая что-то из-под стола, рядом с которым был усажен. Франц нахмурился… затем изумленно вскинул брови. В руке итальянец сжимал початую бутылку крепкой настойки, открытую, похоже, совсем недавно.

– А я… – комиссар кашлянул, – Я думал, вы не пьете.

– Все так думают, caro mio… – оружейник сокрушенно вздохнул, робко задвигая бутылку обратно, – Я балуюсь иногда, но втайне ото всех, покупаю, когда время уже за полночь… Вот и вчера пошел за бутылочкой, и услышал крик – голос молодой был. Я так и подумал, что, должно быть, опять какого-то бедолагу наш местный маньяк настиг, и заспешил домой.

– А помочь… – Варжик зажмурился, затем вновь уставился на собеседника с нескрываемым недоверием. Крепкий же еще мужик, вполне мог бы помочь несчастному, может, хоть «Скорую» бы вызвал…

– Да ты что, сынок, какой из меня помощник? – старик демонстративно сгорбился и закашлялся, – Я уж немощен, еле инструменты в руках держу… Жаль, конечно, человека, но уж своя жизнь-то она подороже будет, как бы жестоко не звучало.

Что ответить, Франц не нашелся. Ему, комиссару полиции, ставить свою жизнь превыше жизни другого человека никогда даже в голову не приходило, он всегда готов был рискнуть собой, лишь бы спасти другого и наивно полагал, что другие люди думают так же. Теперь вот выяснялось, что все совсем иначе, и другие люди, даже самые лучшие из них, предпочтут спасти остатки своей жизни, удерут домой, прижимая к груди заветную бутылку, вместо того, чтобы оказать посильную помощь.

– Франц, – голос Курта Рейнвальда, разорвавший туман растерянных мыслей молодого человека, заставил его вздрогнуть, – Поди-ка сюда. А вы сидите, синьор, сидите, – сыщик усмехнулся и погрозил подозреваемому пальцем, – И чтобы ни шагу отсюда. Проходи, сынок.

Он отступил, пропуская Франца в небольшое помещение – ту самую мастерскую, где Романо Гарацци мастерил свое удивительное оружие и, бросив еще один внимательный взгляд на старика, чуть прикрыл дверь, подталкивая спутника вперед.

– Сюда взгляни, – он подвел его к верстаку, заваленному самым разным, полезным в хозяйстве оружейника, хламом и, протянув руку, указал на что-то в самом дальнем и темном углу его. Комиссар, хмурясь, вгляделся, потом шагнул ближе и наклонился… и тотчас же отпрянул, недоверчиво переводя взгляд с предмета на коллегу.

На верстаке, по-глупому прикрытый газеткой, лежал остро заточенный круглый напильник, наполовину испачканный в запекшейся крови.

***

– Заточка… – Франц сглотнул и, закашлявшись, сипло прошептал, – Это не доказательство. Ему могли подбросить, могли… Вы вообще не имели права на обыск без санкции прокурора!

– Ты, я смотрю, готов даже убийцу защитить, если он тебе симпатичен, а, поляк? – Курт усмехнулся и неодобрительно покачал головой, – Я слышал, о чем ты говорил со стариком. Может быть, его слабость станет для него неплохим алиби… а может быть, и нет. Гарацци! – фамилию несчастного оружейника сыщик гаркнул так, что комиссару почудилось, будто с потолка посыпалась пыль. Из комнаты донесся грохот – итальянец, вскочив, опрокинул стул.

Спустя несколько секунд он уже стоял в дверях, прижимая руку к сердцу и тяжело дыша.

– Caro mio, нельзя же так кричать! Мое сердце уже не позволяет выдерживать такое… что-то вы хотели?

– Подойдите, – Рейнвальд поманил его рукой и, картинно указав на заточку, изучаемую с расстояния Варжиком, очень вежливо осведомился, – Вам знаком этот предмет?

– Dio mi salvi!3* – перепугался старик и, неуверенно шатнувшись вперед, пролепетал, – Там… к-кровь?..

– Кровь, – безжалостно уточнил сыщик, и тотчас же сам себя поправил, – Впрочем, без экспертизы трудно утверждать, что это именно кровь, а не краска, и что кровь принадлежит именно убитому ночью парню. Кстати, вы знаете, что ваши ночные действия вполне можно расценить как неоказание помощи и привлечь вас по статье? Нет? – он вздохнул с, казалось бы, разочарованием, – Жаль. Теперь будете знать. Откуда в вашей мастерской может быть этот предмет?

– Да я, синьор… я ума не приложу… – Романо Гарацци содрогнулся всем телом и, отступив, отвернулся от опасного оружия, – Мне дурно при виде крови, простите. Это… напильник, ведь да?

– Заточенный круглый напильник, – уточнил Франц, сверля взглядом спину старика. Вот так-так, и этот крови боится! Опять прав был Рейнвальд – тут полгорода боится крови, и все-таки кто-то всех людей поубивал. Что за чертовщина… Нет, вечером определенно нужно допросить с пристрастием Феникса, пусть хоть объяснит, зачем ограбил несчастного парня!

– Заточка, как говорят в криминальной среде, – подхватил, тем временем, Курт, – Вы утверждаете, что предмет этот вам не знаком. Хорошо. Подумайте – кто мог бы вам подкинуть его так, чтобы вы не заметили?

– Бога ради, синьор, я никого не пускаю в мастерскую! – старик прижал руки к груди и затряс головой, – Если ко мне приходят заказ делать, или забрать работу – так я всегда снаружи говорю, никогда внутрь не провожу…

Варжик, видя, что несчастный итальянец того и гляди оговорит сам себя, тяжело вздохнул.

– И все-таки подумайте, синьор Романо – может быть, случилось так, что к вам кто-то пришел, а вам довелось отлучиться? Если человек оставался какое-то время один в комнате, все могло произойти…

Гарацци задумался, морща лоб и кусая нижнюю губу, напряженно вспоминая, кто же и когда оставался у него в мастерской один.

– Да вот… – наконец, неуверенно выдал он, – Не далее, как сегодня утром заходил Дамиан, и мне в этот момент позвонили по телефону. Доктор Ардер звонил, неудобно ему отказать было. Я при Дамиане разговаривать не хотел, вышел в спальню… но когда вернулся, он сидел там же, где и сидел! Mio Dio… – старик прижал руку к губам, – Что же я говорю… Вы же на Дамиана подумаете, а этот-то парень и мухи не обидит! Ему бы и мозгов не хватило, чтобы подкинуть что-то…