Парень успел лишь пару раз хлопнуть глазами, когда мужчина уже развернул паспорт на второй странице и пристально смотрел то на него, то на ошеломлённое лицо собеседника.
– Угу, угу. Смирнов Артём Валерьевич, русский, Москва, пол – “эм”, девяносто восьмого года… На свет повернись? Руки бы фотографу, конечно, оторвать…
В конец обалдев, Тёма не заметил, как у него чуть отвисла челюсть.
Сухое лицо незнакомца наконец-то расплылось в улыбке.
– Да ладно, извини. Шучу я, – мужик хлопнул парня по плечу и всучил тому паспорт, – осторожность не повредит. Давыдов, – тут он уже сам приветственно протянул молодому человеку ладонь.
– Очприятно… – тонкая щуплая рука беспомощно утонула в широкой лапище.
– Вперёд прыгай, – нотариус достал ключи и направился к “форду”, – ехать нам где-то полчаса.
В салоне машины было сухо и пахло кедром. Хозяин явно о ней заботился и не скупился на уют. На сиденьях были чëрные кожаные чехлы, а с зеркала заднего вида свисали два игральных кубика – резных хвойных, а не плюшевых дешëвки.
Одним из лучших решений Артёма в своë время было сдать на права. После смерти мамы он полгода мучительно и неблагодарно таксовал. Своих колëс у парня не было, поэтому машины ему предоставлял таксопарк. В этих корытах он на всю жизнь нанюхался вонючих ширпотребных ëлочек и насмотрелся на дешëвые фигурки на “торпедах”. У Давыдова всë было иначе – стильно, по минимуму и со вкусом.
– Пристегнись давай, – бросил водитель. Раздался послушный щелчок пряжки ремня. Но, стоило машине тронуться, предосторожность сразу показалась излишней.
Рассекая по просёлочной дороге под сенью деревьев, “Форд” выжимал добрые шестьдесят, но при этом ехал гладко и размеренно, точно кораблик по озеру. Ювелирными мановениями руля нотариус неуловимо избегал ухабы и изящно, как фигурист, входил в повороты. Тёме на секунду представилось, как Давыдов в эпоху застоя возит на чёрной волге какого-то партийного деятеля. Ну или, может, он просто был привычен держать всё под контролем.
Через несколько минут пути свод из зелёных ветвей уступил место пасмурному небу. С захолустной дороги они выехали на шоссе, и перед глазами парня раскинулось необъятное, до самого горизонта, поле гуляющего на ветру ковыля.
– Так вот почему станцию так назвали? – скорее про себя задался вопросом Артём. Давыдов тем не менее услышал и тут же отреагировал.
– Почти. Здесь раньше, ещё при царе, пшеницу сажали. Много наделов крестьянских было, да все головня поела. Слышал про болезнь такую? Колосья чернеют и будто сгорают дотла. И споры у неё ещё – хрен изживёшь. Урожай, ясное дело, коту под хвост, голода страшные были. Землю в итоге забросили, прозвали “Пеплово поле”, чтоб приезжие земледелы здесь носу не казали. Ну, сработало, что и говорить. Название вспомнили, когда землю под дачников размежевали. Поезда ходить начали и автобусы. Кстати об этом…
Сбавив ход, Давыдов одной рукой указал в сторону, а сам начал поворачивать налево. У обочины шоссе Артём увидел автобусную станцию – одинокий скелет из жёлтых труб и гофрированной стали.
– Здесь автобусы до Каширы ходят, – водитель начал углубляться в поле по узкому двухполосному съезду, – где-то раз в час, может, два, ручаться не берусь. При желании можно и до жэ-дэ-путей дойти, если готов семь километров пешком отмахать. Ну, и из города до твоего дома такси можно вызвать. Но главное, гугли номера частников. Яндекс не возит, проверяли. Влетит рублей в пятьсот, но мало ли.
Смирнов упустил, когда дом успел стать “его”, но внимательно слушал и не перебивал. Тем временем бурьян, мерно покачиваясь, окружил “форд” со всех сторон. Единственными признаками цивилизации были асфальтированная дорога и редкие бетонные столбы электропередач. Поверх ворсистых колосков виднелась макушка ржавой водонапорной башни, а где-то за ней – роща из хилых деревьев. Откуда-то из зарослей, заслышав рокот машины, с гулким граем взлетела стая ворон.
– А где, э-э-э… всë? – Тёма недоуменно оглядывался. – Разве тут не дачный посëлок?
– Только на бумаге, – одними словами отмахнулся Давыдов, – земля давно распродана и размежëвана. Но строиться тут не спешат, а расстояние между участками – считай, хутор. Зуб даю, тут можно полгода прожить и никого из соседей в глаза не увидеть. О, смотри-ка. Приехали.
Наконец густой ковыль расступился. Сперва парень разглядел антенну и флюгер на двускатной крыше, затем – треугольное чердачное окошко, и наконец его взгляду предстал одноэтажный деревенский дом.
Уже издали было видно, что тот был выкрашен в синий, а участок – обнесён деревянным забором. Артём было думал, что Давыдов подъедет поближе, но вместо этого нотариус осторожно затормозил и остановился метрах в двадцати от калитки.
– Так, значит… – кряхтя, мужчина потянулся на заднее сиденье и достал оттуда чёрный кожаный портфель. – Слушай внимательно. Всё, что внутри – твоё. Опись никто не проводил, сам разберёшься. Тела там, насколько я знаю, нет.
– В смысле – насколько знаете…
– Не перебивай, – нотариус не слишком повысил голос, но осадил Тёму настолько резко, что тот оторопел и замолчал. – Внутри две спальни, кухня, есть свет, вода из своей скважины. Осмотрись, захочешь – обживайся. – быстро прожужжала молния, и узловатые пальцы Давыдова выудили из кармана портфеля связку ключей. – Не захочешь – вызывай такси до станции. Налички ж не держишь?
– Нет.
– Так и знал.
Мужчина со звоном положил ключи на приборную панель, достал из кармана зажим с пухлой стопкой банкнот и отслюнявил две хрустящие красные купюры.
– Считай, аванс, – Артём принял десять тысяч с ошалелыми глазами. – А то они только налом берут. У Петра Ильича на счетах были кое-какие средства, мы как раз начали их размораживать. Дальше – больше.
– Ладно, но… – Смирнов с трудом связывал слова в предложения, но всё же решил вклиниться, – вы-то со мной сейчас не пойдёте?
– Я? Нет, никак, – развёл руками Давыдов, – меня клиенты ждут. Да и не любит меня этот дом. Связь есть?
Тёма кинул беглый взгляд на экран мобильного – индикатор показывал две палочки.
– Вроде.
– Чуть что – звони мне. Номер тот же. Сброшу – значит, занят. Перезвоню как только, так сразу.
– А может, вы меня…
– Назад на вокзал? – нотариус резко помрачнел и посмотрел исподлобья, – Я тебе сейчас десятку отстегнул, чтобы ты назад в свою халупу вернулся? Мне, знаешь ли, с этим домом тоже мороки уйма предстоит. Чего тебе в столице-то ловить.
– Ладно, ладно… – Артём опешил. Раз уж он подписался на эту авантюру, стоило довести дело до ума. Да и время старших надо уважать… Сейчас, впрочем, он был слишком растерян, чтобы возражать. Но что-то всё же выдавил из себя.
– А… бумаги там всякие? – и ежу было ясно, что дело мутное и неформальное, но должен же был Давыдов создать хоть видимость легальности.
– А, да я всё за тебя подпишу. Не парься, у меня твоё факсимиле есть.
– В смысле? – голос парня дрогнул настолько, что больше всех удивился он сам.
– Копия подписи. С твоего прошлого трудового договора снял, – пожал плечами нотариус, будто подделка документов была для него обычным делом. – Если покопаться, половина твоих бумаг чуть ли не в свободном доступе лежит.
Смирнов промолчал, язык прилип к нёбу. Сейчас он изо всех сил старался удержать разум в узде и не думать о том, какие ещё бумаги Давыдов мог подписать его именем.
– Да не дрейфь, – увидев, что у Артёма от лица отлила кровь, мужчина усмехнулся не то панибратски, не то издевательски. – Кредитов не наберу. Я, считай, тебе только жизнь облегчу. Мне за эту мороку и так заплатили достаточно. Ладно, выходи давай. На связи.
Стоя на обочине, Артём проводил “форд” потерянным взглядом, а затем медленно повернулся к участку. Теперь ему наконец удалось рассмотреть дом как следует, и тот, казалось, всмотрелся в него в ответ.
Небесно-голубые деревянные стены, шиферная крыша, резные белые ставни – со стороны этот приземистый дощатый короб казался одним из сельских, “старушечьих” домов. Тех самых пережитков советских лет, что дряхлеют, облезают и уродуют улицы деревень как гнилые зубы. Однако жилище Петра Ильича выглядело ухоженным, свежевыкрашенным, прибранным. Тёме не верилось, что старик до самой смерти следил за хозяйством в одиночку. Здесь явно часто шли дожди – свинцовое небо над головой тому свидетель. И всё же казалось, будто за последние полвека на крашеные стены не упало ни капли, а со ставен не отслоилось ни единого лепестка побелки. Дом будто погрузили в криосон или замариновали в формалине – так, замороженный вне времени, он и ждал чьего-то приезда.
