И вдруг на другом конце света, прямо под боком у США молодежь, возмущенная нищетой, несправедливостью, произволом поднимает восстание под лозунгами свободы, равенства, справедливости — и получает всенародную поддержку. Кубинская революция, произошедшая без какой бы то ни было поддержки извне, тогда, казалось, дала однозначный ответ на вопрос о том, каким путем пойдет человечество, и какие идеи будут править миром. В кубинской революции было то всечеловеческое достоинство и та вселенская мысль о красоте и справедливости, которая двигала все поколения русской революции, как бы они ни противоречили и не враждовали между собой в вопросах тактики, политики, экономики. В гордости, бескорыстии и абсолютной жертвенности кубинской революции советские люди почувствовали что-то от декабристов, от Пушкина и Достоевского, от народовольцев и анархистов, от большевиков и эсеров — всё то, что было в них всечеловеческого и неподкупного. А ведь именно от этого начала искать в 60-е годы пути отхода советская интеллигенция. Кубинская революция этот отход резко затормозила, побудила снова обернуться к идеальному.
В своей мировоззренческой основе кубинская революция исходит из универсалистского идеала Просвещения, и в этой всечеловечности своего вектора близка мировоззрению русской революции, как никакая другая. В ней есть проект для всего человечества, и именно поэтому она, как и советский проект, неприемлема для "потребительского мессианства" США.
Начиная с бригады Горбачева, наши интеллектуалы-конъюнктурщики и продажные СМИ стараются замолчать само явление и смысл кубинской революции или принизить его своей пошлой иронией. За 90-е годы российские СМИ не сказали о Кубе практически ни одного теплого слова — сплошное злорадство. Даже тот факт, что в самое тяжелое для себя время блокадная Куба продолжала принимать на лечение и проведение дорогостоящих операций по пересадке костного мозга тысячи детей, пострадавших от аварии на Чернобыльской АЭС, обходился молчанием. В результате сегодняшняя молодежь больше слышала о "нарушениях прав человека" на Кубе, чем о реальных достижениях кубинской революции. И уж тем более не знает молодежь, чем была Куба для СССР полвека назад. А ведь тогда СССР получил первую дружественную страну в западном полушарии.
А что значило для нашей страны в 1960 году вырваться из кольца военных баз США и получить надежного военного и политического союзника в 90 милях от Майами! Что значила для нас помощь кубинцев в вооруженной защите Анголы, Мозамбика, Эфиопии — наших важных союзников в Африке. Куба предоставила СССР научную базу, чтобы испытывать материалы и машины в условиях тропического климата. Это позволило нашей промышленности завоевать важный сектор огромного рынка стран Южного полушария.
Те, кто вопят сегодня о нарушении прав человека на Кубе, умалчивают о том, что до революции за семь лет правления Батисты было убито 20 тыс. человек, а число расстрелянных по суду революционным правительством составило менее 200 человек. Иронизирующие по поводу сохраняющейся на Кубе карточной системы почему-то помалкивают о том, что до революции только 11% детей знало вкус молока, а мясо потребляло только 4% сельских жителей, а сегодня количество потребляемых человеком килокалорий в сутки — одно из самых высоких в Латинской Америке. Благодаря успехам в здравоохранении по показателям продолжительности жизни (80 лет) и уровню детской смертности (менее 7 на тысячу родившихся) Куба уже оставила позади США, так "пекущиеся" о правах кубинцев. Сегодняшняя Россия о таких показателях может только мечтать.
После краха СССР кубинская революция, вызвавшая когда-то безудержный восторг демократов всего мира, как по взмаху дирижерской палочки хозяина, стала объектом патологической и ничем не оправданной злобы и клеветы. Как жадно ждала либеральная тусовка, чтобы Куба рухнула без СССР, свернула с избранного пути, отказалась от своих завоеваний. Как сладострастно смаковала каждое сообщение о трудностях, которые переживала республика: о нехватке продуктов, о снижении потребления белка, о нехватке горючего для автобусов, о появлении на улицах рикш. Как их бесило, что не растет на Кубе детская смертность, не закрываются школы, что "тоталитарный режим" "заставляет" получать двенадцатилетнее образование и не допускает до работы не прошедших диспансеризацию.
Несмотря на огромные сложности, Куба выстояла в трудные девяностые и сохранила национальное достоинство. Ее опыт очень много дает для лучшего понимания хода истории на новом этапе. Ощущая себя в роли "старшего брата", в 60-70-е годы на многие важные моменты мы тогда не обратили внимания. Между тем после революции Куба стала местом, где возник очень важный сгусток интеллектуальной активности, мирового масштаба. В то время интеллектуальная элита Запада была умеренно левой, в ней вызревали движения нового типа, уже принадлежащие постмодерну (как "новые левые" или хиппи в США, будущие протагонисты "Красного мая" 1968 года во Франции). На Кубе тогда сложился дискуссионный форум, свободный от давления официального советского истмата.
Туда потянулись мыслители, писатели и художники самых разных направлений, которые предчувствовали быстрое развитие кризиса индустриализма и всех лежащих в его мировоззренческой основе идеологий. Гавана стала местом непрерывного диалога с невиданным для нас разнообразием — экзистенциалисты во главе с Сартром и неомарксисты, "чёрные мусульмане", зачинатели всемирного движения "песня протеста" с их концертами на площадях и в парках, легендарные писатели и режиссеры, гениальные шахматисты вплоть до экстравагантного Р.Фишера. И, конечно, молодая левая интеллектуальная элита Латинской Америки.
Это сложное динамичное сообщество стало лабораторией, где гораздо раньше, чем в советском обществоведении, стал вырабатываться язык и концептуальный аппарат для описания и понимания того кризиса, который сокрушил СССР и левое движение эпохи модерна. Тогда мы в работе этой лаборатории не участвовали и ее продуктом не воспользовались. Кубе же полученный теоретический багаж помог пережить 90-е годы. Многие решения и подходы, которые изобрели и реализовали за эти годы кубинцы, просто восхищают. В условиях тотального дефицита буквально всех ресурсов благодаря филигранной работе дипломатии и разведки, оригинальным и строго выверенным социальным формам "чрезвычайного периода" удалось сохранить мораль и культуру общества, кадровый потенциал, высокие стандарты медицины и образования.
В 60-70-е годы Кубе пришлось решать сложную проблему переключения энергии революционного горения в стабильную работу строительства нового общества. Для любого государства это всегда чрезвычайно болезненный период: идет перенастройка всех социальных механизмов, меняется психология людей. На Кубе самый харизматический символ ее революции, Че Гевара, не смог инкорпорироваться в структуры мирного строительства, оставил свои высокие посты в правительстве и вернулся к партизанской борьбе. В этой коллизии тоже был и теоретический поиск, и эксперимент.
Здесь раньше нас решили "раскрыться" и дать возможность значительному числу граждан "посмотреть мир". Кубинцы много выезжали за границу — студенты и строители, военные и гуманитарии. Можно назвать и две асимметричные программы. С одной стороны, кубинцы перестали препятствовать "лодочной эмиграции", и в США любители демократии хлебнули прав человека по полной программе. За диссидентами прибыла на Кубу целая флотилия яхт и катеров, их встречали с цветами, а когда полицейская система США захлебнулась, "избравшие свободу" были собраны в концлагеря и вывезены в Панаму и в Гуантанамо. Кое-кто, пытаясь убежать из Гуантанамо обратно в тоталитаризм, подорвался на американских минах.
С другой стороны, большое число кубинских врачей поработали в странах "третьего мира" — ежегодно в страны Африки, Азии и Латинской Америки трудилось около 40 тыс. врачей с Кубы. Эти люди соприкоснулись максимально близко с реальностью народной жизни других стран. Вернувшись, они это знание донесли до своих пациентов-кубинцев — не на собраниях и не через газеты, а в бесчисленном множестве обыденных бесед, рассказов, шуток.
