– Я сдаюсь, – сказала Даша, – тут нужны Скалли и Малдер.

Заехали на заправку: две колонки посреди степи, цистерна с пропаном, магазинчик с хот-догами, шоколадками и водой, а еще автомат с мягкими игрушками. Молодой парень в красно-белом комбезе заправщика поливал покрытие вокруг колонок из шланга – хотел то ли остудить раскаленный асфальт, то ли смыть разлитый бензин. Матвей отправился в туалет, а Даша вышла из «Самурая», налила себе холодного чаю из термоса, отошла к обочине, стояла цедила маленькими глотками, смотрела на поле, покрытое корками соли и трещинами с редкими островками сорняков здесь и там. Над полем кружили птицы, большие, черные, – кажется, вороны. Они наворачивали круги над кучей мусора, иногда приземлялись, клевали. Даша щурилась, все не могла понять, что же это за куча, как вдруг куча дернулась, зашевелилась, приподнялась на локтях. Это был старый дед, он отмахнулся от ворон и огляделся – вид у него был осоловелый, как у путешественника во времени, который только что совершил квантовый скачок и теперь пытается сообразить, в какую эпоху его забросило в этот раз. Он поднялся на ноги, и из баула, на котором он лежал, гремя, высыпались сплющенные алюминиевые банки – главная валюта местных бродяг. Он наклонился было собрать их, но вдруг замер, словно почувствовал на себе Дашин взгляд. Обернулся и после короткой паузы решительно зашагал к ней. Шагал он отрывисто, подволакивая левую ногу, словно чертил собой в пространстве пунктирную линию. Даша тревожно заозиралась, пытаясь сообразить, что делать, куда бежать, но было поздно – дед уже стоял перед ней. Он достал из кармана складной стакан, ловко открыл его и заголосил:

– П-могите инвалиду, хоть копеечку, на хлеб… п-могите инвалиду…

Даша потянулась к рюкзаку, расстегнула молнию и полезла во внутренний карман за мелочью. Пока рылась, смотрела на деда: лицо все рытвинах и рубцах, во рту – коричневые руины зубов, на горле, рядом с кадыком, огромная уродливая рана, в ней что-то копошилось, Даша пригляделась и увидела опарышей. Искоса посмотрела на иконку на шнурке у него на шее: там был святой, но что-то с ним было не так, она сперва и не поняла, что именно; святой что-то держал в руке – что это? – молоток?

– Скажите, а эта иконка, она у вас откуда? Можно я фото сделаю?

– П-могите инвалиду, хоть копеечку… п-могите инвалиду… – попрошайка словно не слышал ее, повторял заученную мантру.

Даша достала телефон, сделала фото иконки. Услышав звон монет о дно стакана, старик развернулся на месте и снова пунктиром, подволакивая левую ногу, зашагал обратно, словно был заводным механизмом, который приходил в движение, если ему бросить мелочь. Он вернулся в поле, лег и вновь слился со своими вещами, с пейзажем.

Следующий кадавр стоял где-то здесь, недалеко от поселка Крохотный, в бывшей Ростовской области. С поселком были проблемы – навигатор вел машину в пустое поле. Матвей даже перезагрузил смартфон, вдруг это баг какой или зависло чего. Но нет – навигатор был в порядке.

– Может, свернули не туда?

– Знак был? Был, – заворчал Матвей. – Ну так и не морочь мне голову!

Тон Даши его задевал, словно она сомневалась в его способности искать крохотные поселки.

Они вернулись к знаку и проехали чуть дальше – снова ничего. Кружили полдня, сперва было весело, шутили, ха-ха, мол, поселок Крохотный нужно не с навигатором, а с микроскопом искать.

– А может, мы на него наехали и случайно колесом раздавили?

Веселье, впрочем, быстро закончилось – примерно через полчаса после того, как закончилась питьевая вода. Был уже вечер, в небе висели драматичные лиловые облака, но жара не спадала, сперва замигал красным индикатор заряда батареи, а затем «Самурай» и вовсе заглох и застыл.

Матвей заглянул под капот, почесал затылок.

– Жопа. Это из-за кондея, у него бывает такое, аккумулятор садит.

– А ближайший населенный пункт далеко?

– Да мы как бы сейчас в нем! – Матвей раздраженно обвел рукой степь, – поселок Крохотный. Населенный, бляха, пункт. А до ближайшего реально существующего сервиса – десять кэ-мэ. Садись за руль, ща с толкача попробуем.

Даша села за руль, Матвей, пыхтя, толкал «Самурая» и бормотал под нос, словно пытался договориться с любимой машиной.

– Самушка, родненький, ну не будь ты гондоном, ну хоть сейчас, прошу, родной, я тебя завтра же и на ТО отгоню, и в мойку, и спинку потру, обещаю.

Уговоры не помогали – под капотом надрывно трещало, Матвей толкал машину по пустой бетонке минут десять – тщетно.

– Смотри!

Впереди виднелась стоянка, забор и большие машины – кажется, комбайны. Вспотевший от напряжения Матвей вытер лицо футболкой, на груди проявилась потная клякса Роршаха.

– Если это мираж – лучше убей меня.

Вблизи стало ясно – нет, не мираж, но стоянка заброшена. За забором из рабицы рядами стояли комбайны, сотни комбайнов, чуть не до самого горизонта, на сколько хватает глаз. Даша уже не раз видела такое. Иногда, проезжая мимо бывших посевных площадей, можно было увидеть похожие на огромных механических насекомых машины, брошенные прямо посреди поля – словно оператор просто заглушил двигатель, вышел и отправился домой, а машина так и осталась стоять с открытой дверцей. И вроде бы давно пора привыкнуть, но если ты вырос в местах, где комбайны – важная часть пейзажа, на этих гигантов ты смотришь совсем другими глазами, их почему-то особенно жалко.

У входа на флагштоках колыхались пыльные флаги – герб Ростова и ОРКА. Матвей и Даша пролезли под шлагбаумом. Дорожная колея заросла осокой и подорожником. Даша смотрела на обочину, и в голове вертелась строчка: что-то про землю, которая сама себя лечит, «прикладывая подорожник к незаживающим ранам дорог». Она пыталась вспомнить автора и не могла.

У входа на территорию была будка. Раньше тут сидел сторож, но теперь внутри только продавленное кресло и батарея из пустых пивных бутылок на полу.

Комбайны стояли как бедные родственники – мародеры пооткручивали от них фонари, ручки и вообще все, что можно открутить. Сорняки уже захватили колеса, буквально росли из огромных покрышек и наползали на ржавые корпуса, зеленые лозы опутывали молотильные установки, прорастали внутрь, в кабины.

Солнце быстро садилось, и помутневшие от пыли выпуклые лобовые стекла комбайнов ловили его последние лучи. Вдали, между двумя остовами, на камнях сидел человек, Даша направилась к нему – хотела узнать, есть ли тут автосервис. Вблизи оказалось, что за человека она приняла груду камней – причем, очевидно, эти камни кто-то специально выставил так, чтобы они напоминали человеческий силуэт.

– Как интересно, – сказал Матвей и указал на еще один силуэт. – Пойдем-ка посмотрим.

Вторая фигура тоже оказалась собранным из камней истуканом. Они были уверены, что и следующий силуэт – скульптура; но тот вдруг зашевелился и зашагал к ним. Даше стало не по себе, она не удивилась бы, окажись идущий к ним мужчина вблизи ожившей грудой булыжников. Но нет – Матвей включил фонарик на смартфоне, и незнакомец заслонил глаза ладонью.

– Вы чьи будете? – спросил он гундосым, гайморитным голосом. Седой, растрепанный мужик. Лицо его цветом и фактурой напоминало обмылок, темно-коричневое от загара и все как будто в трещинах.

– Свои собственные, а че? – отозвался Матвей своим привычным уже быковатым тоном, который использовал для разговоров с незнакомцами: словно подавал чужаку сигнал: «я тебя не боюсь».

Мужик пару секунд внимательно смотрел на Матвея.

– Тут нельзя шастать.

– Это где написано?

Мужик молчал, на лице его читалось напряжение – явно обдумывал варианты, хотел выйти из разговора победителем.

– Это я тебе говорю.

– Слушай, дед, вали-ка ты…

– У нас машина сломалась, – перебила его Даша. Она встала между ними, стараясь разрядить обстановку, указала себе за спину. – «Нива», вон там, у входа.

– «Нива», значит. И че с ней?