- Нет, - слышу я отдаленный голос Кирдыка, - я не полезу вниз, там все ноги переломаешь!
- Зверь какой-нибудь, - это уже Бонза, - может, кабан или косуля, спугнули…
Я подмигиваю котоголову. Значит, я - кабан, а он - косуля. Они нас спугнули, и мы унеслись вскачь. Так быстро, что до сих пор не могу отдышаться.
- А кто чихал? - это опять Кирдык спрашивает.
- Звери тоже чихают! - совсем уже затухающим голосом говорит Бонза, и я догадываюсь, что они уходят.
Мне тоже надо бы отсюда сваливать, но пока нельзя.
Я проверяю, на месте ли нож. Он на месте, висит на поясе.
Березовая роща рядом, ее хорошо видно в лучах дневного солнца.
Где-то там, за ней, хижина королевы карнавала.
Мне безумно хочется пройти сквозь березовую рощу и хотя бы одним глазком, да взглянуть.
Котоголов опять что-то гортанно произносит и смотрит на меня, будто о чем-то спрашивая.
- Идем, - говорю я ему, - ты знаешь, где это?
Мы проходим сквозь рощу, вокруг рослые, статные березы с уже почти опавшими листьями.
Зато под ногами все усыпано желтой листвой.
Она шуршит, на нее приятно наступать, здесь светло и совсем не страшно, совсем не так, как в лесу, что рядом с нашими холмами, где даже днем бывает темно.
- Давай сначала посмотрим? - говорю я котоголову. Тот что-то муркает в ответ.
Вроде бы спрашивает: когда начнем резать кору и делать маску?
- Потом, - отвечаю я, - если мы уж здесь оказались… В запретном месте, в неурочный час…
Слова возникают во мне сами, это не может быть котоголов, они ведь не разговаривают.
Но кто-то произносит эти слова, я плохо понимаю, что значит «неурочный», но догадываюсь, что это тот час, когда ты здесь быть не должен.
Хотя я и так уже оказался сегодня в том месте, где услышал то, что предназначалось совсем не для моих ушей. Хотел услышать будущее и услышал. Мы выходим из рощи, и я останавливаюсь.
Котоголов следует моему примеру. Садится у правой ноги и тоже смотрит.
Мы оба смотрим, перед нами маленькая, аккуратная хижина. Она стоит на берегу небольшого пруда. Рядом с хижиной бочка, хорошо видно: в ней горит огонь.
Дверь в хижину открыта, но я знаю, что мне туда нельзя.
Туда никому нельзя, кроме Старшей Матери.
Я плохо помню нынешнюю королеву, я лишь догадываюсь, кто она. Но она должна быть красивой. Королевы карнавала всегда самые красивые!
А самая красивая из всех - Монка, это я знаю давно!
Внезапно котоголов исчезает среди кустов бересклета.
Мне ничего не остается, как самому нырнуть в них, затаиться и смотреть в сторону хижины.
Из нее выходит женщина. Она в полотняной накидке королевы карнавала, с распущенными по плечам волосами. Я узнаю ее, я много раз видел ее в жилище. Еще помню слова Белки о том, что всем мужчинам эта женщина предпочитала Бонзу и что вроде бы даже родила от него.
Ведь одна из любимых тем для разговоров у нас: кто бы мог у каждого из нас быть матерью и отцом.
Только говорим мы об этом, когда взрослых нет рядом.
Все мужчины нам как один отец, и все женщины - мать.
Хотя настоящие матери - лишь матери света, их надо слушаться, им надо подчиняться.
Женщина идет к пруду, мы с котоголовом, затаив дыхание, смотрим на нее.
Хотя и осень, но днем все еще тепло. «Желтое лето» - время, когда солнце пригревает, будто до зимы много-много месяцев.
Женщина снимает накидку, под ней ничего нет.
Я чувствую, как у меня вспыхивают щеки, сейчас, наверное, они пылают, будто цветы бересклета.
Ведь я никогда еще не видел так близко взрослой голой женщины.
Женщина входит в пруд и быстро окунается в воду. Потом вскакивает и выбегает обратно на берег. «Желтое лето»: днем солнце пригревает, но ночи холодные, и вода уже остыла.
Зато щеки мои пылают все сильнее и сильнее, мне становится горячо, я обливаюсь потом.
В запретном месте, в неурочный час…
По распадку, вдоль реки, пробирались хохряки…
Я бы хотел сейчас стать хохряком и оказаться в своей норке. Среди готовящихся к зиме корней и прорастающих мертвецов. Мне не хочется думать о том, что произойдет совсем скоро, на карнавале. Но я уже знаю: что-то случится, и жизнь моя изменится.
Котоголов тихо муркает.
Он прав: время идет, а я так и не срезал себе подходящего куска коры для маски.
Женщина уходит в хижину.
Я тихо поворачиваюсь и иду вслед за котоголовом, внимательно осматривая березы. Мне нужно толстое дерево с плотной корой. Кора снимается ровным слоем, аккуратно. Если все делать, как надо, то у тебя в руках оказывается прямоугольный кусок бересты. Из прямоугольного куска надо сделать полукруг. Прорезать в нем два глаза и рот. И лишь потом покрасить. И углем нарисовать там, где предполагается нос, черные усы котоголова. Затем к маске прикрепляется веревочка, и все, ее можно надевать.
«Что-то произойдет!» - думаю я, осторожно делая первый надрез на выбранном дереве.
Котоголов хитро смотрит на меня, кажется, он тихо муркает себе под нос песенку о том, что «по дороге, вдоль реки, пробегали хохряки!».
И вдруг я с тоской понимаю, что все же придется сегодня еще раз лечь на землю и попытаться расслышать голоса своего, уже почти наступившего будущего!
8.
Тимус давно уже не видел таких странных снов. Клочья тумана цепляются за мрачные, черные сосны. Трава серая, как и небо.
Кто-то идет ему навстречу, слышатся тихие, вкрадчивые шаги.
Он мягко спрыгивает с ветки и приземляется на все четыре лапы.
Нужно затаиться и посмотреть.
Почему-то ему не нравится тот, кто идет по лесу.
От него пахнет угрозой.
Смачный, агрессивный запах.
Тимусу хочется проснуться, но сон не отпускает.
Он впрыгивает в туман - бежится легко, серая трава даже не приминается под лапами.
Шаги становятся четче. Тот, кто идет, уже ничего не боится.
Вновь надо затаиться, притвориться сухой веткой, камнем, едва различимым в тумане кустом бересклета.
Сон давит на грудь, Тимусу трудно дышать.
Он переворачивается на другой бок, шаги становятся еще слышнее, если сейчас открыть глаза, то можно увидеть, как кто-то проходит по лесу рядом с тобой.
Кто-то без лица.
Серое пятно, плохо различимое в тумане.
Камень опять встает на четыре лапы, сухая ветка распрямляется, невысокий куст бересклета зачем-то скатывается с пригорка.
