– Это справедливо! – согласился на условие Толстой.
– Мы вам обещаем, князь Долгорукий, что позаботимся о ваших сыновьях в случае неудачи, как о своих родных отпрысках! В конце концов, мы все здесь отцы и деды… Понимаем вашу заботу! – согласился Волконский, произнеся напыщенную, отдающую официозом речь.
– Хорошо. Тогда я готов принести клятву!
Волконский встал и обратился к Толстому:
– Вы мне не поможете, Виталий Олегович?
– Всенепременно! – толстяк подскочил, как мячик и встал рядом с Волконским.
Они направились к неприметному столику в углу. Там стояло что-то укрытое под шелковистой тканью.
– Берите с того конца, граф!
Сам же Волконский выбрал более удобное положение, но Толстой не возражал. Граф действительно был крепче и без каких-либо проблем взял клятвенный ларец обоими руками.
На столе оказался ларец размером с хлебницу, выполненный в форме раздувшейся рыбы фугу, уродливые шипы усыпали всё её тело. Глаза навыкат смотрели в противоположные стороны. А рот раскрылся до невозможного широко.
– Суйте сюда руку, князь! – отдышавшись, предложил Волконский.
– Выглядит уродливо… – прокомментировал Долгорукий.
– Это лишь антураж, люди на острове Хоккайдо обладают специфическим юмором!
– Что со мной будет, если я решу нарушить свою клятву? – решил всё же уточнить князь.
– Начнёте задыхаться. Потеряете способность говорить, умрёте быстро, в течение минуты, мозг превратится в пюре, так мне сказали.
Долгорукий кивнул. А затем протянул руку в пасть рыбы фугу. Десятки острых игл впились в кожу, болезненно кольнули кости, глубоко продырявили мягкую плоть ладони и моментально отскочили. Клятва была принесена.
Пятый член собрания сегодня молчал, он не проронил ни слова, если не считать ничего не значащих приветствий в самом начале.
Бывшее поместье Морозовых
Я проснулся от колющей боли в запястье правой руки. К моему удивлению, Герды рядом не было, а мою руку грыз Персик.
– Эй, лохматый, ты совсем озверел? – возмутился я.
На что кот на миг оторвался от руки, выдал обеспокоенное:
– Мяу!
И вновь вонзил клыки в руку, но не очень сильно, зато болезненно, и потащил руку в сторону.
– Мы же тебя кормили перед сном… – раздосадовано протянул я, – ладно, ладно, сейчас встану и дам пожрать…
На что Персик отпустил руку, ещё раз мявкнул и, спрыгнув с кровати, уселся на полу в позе: “давай уже быстрее!”.
Я нацепил спортивные штаны, именно в них я предпочитал ходить по усадьбе и пошёл за котом. Но и тут меня ждал сюрприз: котяра вёл меня вовсе не вниз, на кухню, где хранились запасы рыбов и мясов, а к ванной комнате. Свернув за угол, я увидел Герду, застывшую на месте и закатившую глаза. Лунный свет проходил через широкое окно и падал предсказательнице на лицо, отчего оно казалось мертвенно-бледной. Я подошёл к Герде и прошептал:
– Я помню, что ты говорила: в таком состояние тебя не будить и не трясти.
Единственное, что разрешила делать с собой девушка – это: слегка приобнять или взять за ладошки. Я медленно обошёл Герду сзади, осторожно приобнял и взял руки девушки в свои. Ладони Герды оказались не просто холодными, они были ледяными, причём температура оказалась навскидку под минус шестьдесят.
Я инстинктивно отдёрнул руки, но ничего не вышло. Мои руки прилипли к ладошкам предсказательницы, я грязно выругался. О таком девушка не предупреждала. А потом… я не до конца понял, что именно произошло. Помню лишь, что я пролетел сквозь стены, не телом, но сознанием. Меня ослепил лунный свет, но возможности зажмуриться или закрыться руками не было. Свет ласкал меня, нежно обволакивал, и на миг я забылся.
Перед глазами возник бетонный пирон, накатил звук пребывающего поезда. Диспетчер объявил о прибытии:
– На путь номер восемь пребывает поезд Страсбург – Москва! Просьба всех встречающих пройти на пирон.
Поезд оказался выше и изящнее тех, к которым я привык. Это не казалось чем-то удивительным, всё в этом миры было немного иным. Поезд замедлил путь, тормоза протяжно запищали, а немногочисленные встречающие быстро проследовали к нужным номерам вагонов. Ничего особенного не происходило, но меня потянуло в сторону, к предпоследнему вагону.
Я остановился, и фокус внимания сместился к двум пассажирам: миниатюрной блондинке, возраста которой я так и не смог определить. Её кожа казалась неестественно гладкой, а вот от взгляда бросало в дрожь. В голубых глазах застыл лёд. Тонкая полоска губ ничего не выражала. Женщина была собрана и внимательна. Спутник тоже казался странным: под два метра ростом, с накаченным и подтянутым телом, при этом он выглядел будто не из этого времени. Помимо цилиндра на голове, длинного до земли плаща, на мужчине виднелся чёрный костюм – тройка. И это летом, нежарко ему так? В левой руке он держал трость, на лице его виднелись кудрявые бакенбарды. А ещё от него буквально несло звериной мощью. Слишком грубые черты лица: мощный вытянутый подбородок, нависающие над глазами надбровные дуги, толстый длинный нос. Выделялись и руки, даже сквозь костюм проступали мышцы, а кисти заканчивались крупными узловатыми пальцами. Вот только я был уверен: нет, я знал, что в этой паре главная женщина.
Мужчина играючи взял в правую руку объёмный дорожный чемодан и как ни в чём небывало, пошёл рядом со своей спутницей.
Я не знал, что происходит, но по старой привычке начал искать ориентиры, информацию, за которую можно зацепиться! Над путями расположились циферблаты с информацией о времени прибытия поездов. Я посмотрел на электронную информационную панель, цифры горели зелёным: 19:09:2024 03:47. Поезд прибыл сегодня ночью! Перевёл взгляд на прилегающее здание: большими буквами светилась надпись – Николаевский вокзал.
Я почувствовал, что что-то изменилось, это понял и мужчина. Он остановил свою спутницу, отгородил её рукой, закрыл телом от выхода с пирона. Мужчина зарычал, показывая окружающим огромные белоснежные клыки. Его глаза изменили цвет с карих на грязно-жёлтые, зрачки стали вертикальными, а черты лица заострились. Он смотрел по сторонам и чего-то ждал. Женщина обеспокоенно спросила:
– Ричард, что происходит?
– Здесь много людей со злостными намереньями! – его ответ больше напоминал рычание, нежели речь. А ещё разговор шёл не на русском, но я всё понимал.
Я взмыл вверх, теперь передо мной предстала картинка сверху, с высоты птичьего полёта. Сзади вдоль поезда крались восемь человек в чёрных костюмах. Со стороны вокзала вышли ещё пятеро, эти чеканили шаг уверенно, словно на параде.
Ричард сбросил плащ и завыл на луну. Его одежда разошлась по швам, она разрывалась в стороны с такой лёгкостью, что меня посетила мысль: одежду так сшили умышленно. Кости рук и ног трансформировались в лапы, кожа покрывалась шерстью, а челюсть превращалась в морду зверя. Вместо, человека на пироне оказался огромный серый волк. Человек являлся оборотнем, или, как называли их в этом мире – Лунным Братом. Я вспомнил Герду и её превращение в забавного и безобидного енота. Это обращение было другим: волк в холке сравнялся с вагоном, расстояние между широко расставленными передними лапами оказалось больше двух метров. Пассажиры и встречающие в ужасе попятились, какая-то дама взвизгнула и рухнула в обморок, многие спешили к выходу. Оборотень задрал голову кверху и ещё раз завыл на Селену.
Я осознавал, что мне ничего не угрожает, но даже так меня пробрало. Только всё это лишь являлось представлением, отвлекающим манёвром, служащим одной цели – скрыть действия женщины. Она лихорадочно что-то искала в чемодане, а Лунный Брат закрывал её своим телом.
Люди, идущие от вокзала, остановились и ударили по оборотню бахиром. Вначале огненный болид прилетел волку в морду, расплескав вокруг Ричарда огонь. Оборотень зло зарычал, хотя его морда не шибко пострадала, лишь усы оплавились, и кое-где шерсть обгорела. Затем упала сосулька с неба, от которой Лунный Брат с лёгкостью увернулся. Оборотень услышал слова позади себя:
