Глава первая

Смятенные дни

Дни складывались неплохо. Общая толерантность окружения и довольно интенсивная работа над собой делали это время радостным, а основной характеристикой периода была сдержанность и аскетизм.

Из холодильника я достал сливочное масло и буженину. Из шкафчика – кофе. Это означало, что будет завтрак.

Когда начинаешь откусывать бородинский с маслом и правой рукой берешь чашку с кофе (черный, два кусочка сахара), а в это время звонит телефон, ты понимаешь: до совершенства в этом мире – очень далеко.

– Выезжай, позавтракаешь в студии! – заявила Никта.

– Ложь, никакого завтрака там не будет. На него просто не останется времени! Да и готовишь ты неважнецки.

– Ах ты… Я…

– Я флегматично поем и неторопливо доберусь.

– Я нормально готовлю.

– Хорошо. Нормально.

Положив трубку, вновь сосредоточился и принялся за вкусный завтрак.

Нельзя позволять разрушать свою privacy никому. Даже бывшим женам, которые, уйдя, контролируют вашу личную и общественную жизнь.

Несмотря на общую стабильность ситуации, оставалось мерзчайшее ощущение от различного рода недосказанностей и нюансов с предельно невыгодным для меня уклоном в сторону моего долженствования. Причем, я вынужден был поддерживать нормальный тон именно в тех фрагментах светской возни, где нес максимальные потери.

Переживания, от которых устал, которые с таким трудом удалось когда-то подавить и заменить светлым творческим королевским ходом начинали вновь и вновь прорываться, оставляя на поверхности и внутри либидо бездарные разрушительные травмы.

Сначала утренний звонок, а теперь безмолвное сдержанное приветствие Никты кивком головы стало сигналом к моему выходу. «Сколько можно терпеть все это?» – подумал я.

Как перед поединком, я сделал паузу и несколько раз глубоко вдохнул.

– Ты такой противненький. Эти твои вдохи и выдохи… Слабо! Очень слабо, дорогой, – сухо заметила Никта.

– Какой же я противненький? – весело проговорил я, обрадованный предсказуемостью такого штурма. Я подошел к большому зеркалу у двери в кабинет и внимательно изучил себя. Никта смотрела в том же направлении. – Посмотри, дорогая: новые джинсы от Levi’s, кардиганище кофферовский, спинджак от Gucci, чейтуфлямоё от Carnaby. Лицо после голубой глины – отпад, на животе – квадратики под легким слоем жира, взгляд уверенный, несколько суровый. И это без всяких потуг и претензий! Поэтому я не противненький, а очень даже приятный и хороший.

– Ну, может быть кому-то такое и понравится, а мне нет, – стервозно прошипела Никта.

– А кто тут хотел сейчас тебе нравиться, собственно? – из последних сил дотягивал я.

– С тобой невозможно разговаривать. Ты неадекватен. Хватит! Люди ждут в студии уже сорок минут, – снисходительно улыбаясь, свирепо-ласково сказала Никта.

– И это прекрасно, Никта! Это прекрасно! – подняв указательный палец на уровень ее бровей, заключил я.

Я шел в павильон. Никта шла за мной, но на полпути вернулась.

– Я позже подойду, если вообще я нужна, – крикнула она.

– Не нужна, – вполголоса ответил я, теряя самообладание.

Я зашел в павильон и понял, что Никта все же вырубила меня из мелодичного настроя, который удавалось поддерживать вот уже много дней. Сделала это в два приема: совершенно беспричинным наглым утренним звонком в ту кухню, где мы когда-то завтракали вместе. А позже вырубила склокой в рецепции.

– Добрый день! – задумчиво начал я с самого порога. – Прошу прощения за столь некорректное с моей стороны начало нашего знакомства, но всему виной мой вкусный завтрак и пробки.

Девушки, которых было чуть более двадцати, улыбнулись. Сквозь белые зубы. У некоторых из них между зубов проявились раздвоенные языки. Сделав над собой усилие, они быстро спрятали их.

– Дело в том, что я, в сущности, совсем не умею проводить кастинги, но мне удается сделать это лучше, чем профессионалам в данной области. С чего бы это? Как вы думаете? – пошучивал я, внимательно изучая пришедших. – Да, кстати, давайте сразу определимся: кто работал с ВиктОром?

Три барышни подняли вверх растопыренные пальчики.

– Девушки, вас я прошу прийти завтра, во второй половине дня, лучше в четыре-четыре тридцать с предварительным созвоном. Никакой дискриминации, просто экономлю ваше время, – извинился я. Три озадаченные царицы неторопливо удалились.

Я прошел в середину павильона. Снял пиджак и повесил его на спинку кресла. Сел. Пауза была крохотная.

– Мне нужны люди сдержанные, спортивные, красивые, без блеадских наклонностей, владеющие английским или французским языками. Поймите правильно, китайский и испанский – это модно и результативно в области бизнеса и социальных проектов. Здесь же нужны шарм, стильность, в том числе, в области языка. Я не хотел бы объяснять то, что излишне объяснять в студии, где идет съемка тонких тем. Кто владеет английским или французским?

Большинство участниц подняли руки. Извинившись, несколько девушек тотчас покинули павильон.

Из дюжины оставшихся, я сразу выделил трех, на которых и построил дальнейшие события кастинга.

– Только посмотрите что происходит! Еще и о деле-то не говорили, а народа уже почти нет, – обратился я к оставшимся. – И это становится в нашей компании приятной закономерностью. Представьте, что я начал бы обсуждать наши замыслы со случайными людьми. Поэтому, надеюсь, в нашем, теперь уже довольно тесном кругу, не возникнет ничего лишнего.

Я говорил недолго, с паузами, сканируя каждую и ожидая когда же они, наконец, заговорят. Лед стал громко, по-апрельски, трещать приблизительно минут через пятнадцать, когда гибрид Умы и Кейт спросила громко:

– А что надо будет делать?

– А что хотите, то и делайте! – мгновенно ответил я. – Но при одном условии.

– И при каком же? – услышал я сразу несколько приятных голосов.

– Вкус, дорогие! Во всем должен быть вкус!

– Ну, в этом можете не сомневаться!

– Поживем – увидим! Позвольте моему коллеге, которого зовут Джордж, сделать дополнительные снимки. Вы в его распоряжении. Мы позвоним каждой из вас вечером. До завтра!

Стайка симпопуль была разочарована такой короткой и несколько скучной встречей. Я услышал обрывки тихо произнесенных прощаний и, не оборачиваясь, вышел.

Никта сидела на маленьком стульчике возле кулера. Едва я зашел, она приблизилась.